Детектор лжи

      Стучать в дверь было страшно: если бы сейчас Кларк нужно было сдавать зачёт по стрельбе, она не смогла бы даже взвести курок, настолько сильно дрожали её руки. Она боялась, что дверь откроется; боялась, что не откроется; боялась, потому что стоит тут уже целую вечность, а ничего не происходит. Она бы вылетела из Академии, узнай хоть один преподаватель, какого уровня ужас она сейчас испытывала.       Дверь открылась.       — Можно? — Кларк думала, что задала этот вопрос сразу и нормальным голосом, но она смотрела — не мигая — в зелёные глаза напротив целую минуту, прежде чем сипло вытолкнуть из себя это короткое слово.       — Я занимаюсь, — Лекса не сразу отвела взгляд.       «Ложь!»       Кларк не нужен был полиграф — теперь она считывала Лексу лучше и безошибочнее любого детектора.       — Я ненадолго.       Поколебавшись, Лекса открыла дверь шире, неохотно впуская Кларк. За секунду Гриффин просканировала комнату — и внутри неё родилась маленькая улыбка: заправленная кровать, пустой стол, полка с учебниками. Ни одного открытого.       — Мне показалось, нам нужно обсудить то, что произошло.       Лекса стояла, подпирая дверь, и смотрела под ноги — безмолвный швейцар. Кларк стояла напротив и смотрела на неё — капризный клиент.       Ещё вчера Гриффин поверила бы обманчиво-спокойной Лексе, которую, казалось, ничего не занимало — она будто терпеливо ждала, пока неожиданная гостья уйдёт, чтобы затем сесть за книги.       — Прости.       Это слово прозвучало слишком резко в тесной тишине комнаты. Лекса подумала, что ослышалась, и медленно подняла голову.       — Это должно было быть невинной забавой, а вышло… — Кларк еле заметно пожала плечами.       — Это и было невинной забавой, — невероятно, но Лекса собрала всю силу воли в кулак (и даже сжала его), — нам же говорили, что детектор не всегда определяет, где правда, а где ложь.       Детектор не определяет. А Кларк определяет. Теперь она даже улыбнулась: неужели Лекса думает, что ей удастся её провести? Лекса так и думала, поэтому продолжала разыгрывать плохой спектакль.       — Так что всё в порядке, — она повторила жест Кларк, едва заметно пожав плечами.       Гриффин шагнула к ней — медленно, потому что Лекса тут же насторожилась и выпрямилась.       — Можно?       Кларк — не сводя взгляда с Лексы — взяла её за руку. Перевернула ладонью вверх. Нежным кольцом обхватила запястье. Под большим пальцем бешено бился — толкался — беспорядочно барабанил — пульс.       — Если всё в порядке, почему у тебя пульс в два раза превышает норму?       — Не знаю, — выдавила Лекса.       — Неправда.       Голос Кларк звучал гораздо мягче, чем вопли Джаспера, чем обвиняющие слова Беллами.       Он звучал так мягко, что Вудс почти поддалась и расслабилась. Почти что сказала, что это она — Кларк — заставляет её пульс биться чаще, чем обычно. Заставляет всегда. И медики хмурились, когда Лекса приходила на осмотр сразу после Кларк, столкнувшись с ней в дверях.       — Не знаю, — потому что Вудс поддалась — почти. Но почему-то не отнимала руку.       — Он стал ещё быстрее, — Кларк уже откровенно улыбалась.       — Ты сбиваешься со счёта, — тихо возразила Лекса, отчаянно пытаясь найти хотя бы секундную передышку — хотя бы мгновение не чувствовать, какая тёплая у Кларк ладонь, как опасно, как близко она стоит; она судорожно стала перечислять про себя способы шифрования данных, но Кларк вскрыла все её хитрые уловки простым вопросом:        — Я тебе правда нравлюсь?       Лексе хотелось заплакать от беспомощности. Она молчала, проклиная себя за нерешительность, за трусость, в которой её до этого никто не мог заподозрить; проклинала себя за то, что согласилась на этот идиотский эксперимент.       — Знаешь, нечестно, что ты прошла детектор лжи, а я нет, — неожиданно спокойно и чётко проговорила Кларк.       Лекса моргнула. Ещё раз. Озадаченно, вопросительно.       — Ты можешь спросить у меня, что хочешь, я тебе отвечу.       Кларк протянула Лексе левую руку, та — непонимающе — смотрела на неё.       — Если пульс будет биться ровно, я не соврала, — пояснила Кларк и тихо добавила: — Но я и не хочу тебе врать.       Лекса нерешительно, принимая правила игры, до конца не веря в происходящее, обхватила её запястье. Они стояли у двери, держа за руки друг друга, чувствуя биение пульса друг друга.       — Меня зовут Кларк Гриффин, мне двадцать два года.       Лекса взглянула ей в глаза.       — Правда, — одними губами прошептала она, чуть сильнее сжимая запястье Кларк.       — У меня есть собака; пока она живёт с родителями, но мне хочется, чтобы ты её увидела. Его зовут Грэм.       Лекса на подсознательном уровне улавливала, что пульс Гриффин — размеренный и чёткий; в то время как её увеличился ещё на пару ударов в минуту — Кларк хочет показать ей свою собаку!       — Мы откалибровали твой детектор? — улыбнулась Гриффин.       — Грэм — как агент Уильям Грэм? — глупо спросила Лекса.       — Да, — Кларк знала, что Лексе тоже нравятся романы Томаса Харриса о Ганнибале Лектере: в редких разговорах не об учёбе они как-то в компании обсуждали кино, и Рейвен с Лексой тогда схлестнулись из-за спора об экранизации.       — Почему ты пришла? — Вудс с замиранием сердца ждала ответа.       — Ты мне нравишься, — без раздумий выпалила Кларк.       — Я тебе нравлюсь? — растерянно переспросила Лекса.       — Да.       — Как давно?       — Как только увидела тебя на вступительных экзаменах.       Лекса не может поверить в это разумом, но знает, видит — чувствует: Кларк не врёт. Она молчит и не знает, что сказать.       — А как давно я тебе нравлюсь? — решается идти ва-банк Гриффин.       — Так же, — смущённо краснеет Лекса, стесняясь произнести длинную фразу, потому что боится, что голос её подведёт.       — Как это «так же»? — лукаво прищуривается Кларк.       — Когда ты на вступительных экзаменах перед аудиторией вслух повторяла виды огнестрельного оружия, мне показалось это восхитительным.       Сердце Гриффин сжимается от такого нелепого и смешного признания.       — Почему ты ни разу не сказала мне, что я тебе нравлюсь? — спрашивает она, забывая о том, что — вообще-то — вопросы должна задавать Лекса.       — Ты слишком красивая! — это вырвалось против воли Вудс, но она не жалеет, потому что в лице Кларк столько благодарности, и смущения, и растерянности; и она продолжает: — И так легко сходишься с людьми. И хорошо проявляешь себя на тренировках, — её голос становится всё тише, и она почти шёпотом завершает: — И у тебя так вкусно пахнут волосы!       — Ты понимаешь, что это как раз повод признаться мне в симпатии? — смеётся Кларк — абсолютно, совершенно счастливая!       — Да, — на лице Лексы впервые появляется улыбка, и она впервые расслабляется, находясь рядом с Кларк.       — Правда, — шепчет Гриффин, указывая взглядом на их сплетённые руки. — Чего тебе сейчас хочется больше всего?       — Поцеловать тебя.       И Лекса настолько доверчивая, настолько открытая в этом беззащитном признании, что у Кларк не хватает даже времени, чтобы прошептать — «правда!» — она расцепляет их руки, чтобы тут же обхватить Лексу за шею и притянуть к себе.       Они целуются долго, прерываясь, чтобы взглянуть друг на друга, улыбнуться — и снова отдаться нахлынувшим чувствам. Они наслаждаются теплом, мягкостью губ — и Лекса краснеет, когда понимает, что у неё от эмоций выступают слёзы. Она торопливо жмурится, пытаясь их скрыть, но Кларк всё чувствует и нежно убирает их подушечкой большого пальца, который до сих пор хранит призрачную память о том, как под ним толкался пульс; затем она покрывает мокрую щёку мягким, невесомым поцелуем. Одним, вторым, третьим. Они сбились со счёта, и уже нет смысла считать — потому что проверять нечего.       — Этот, — хрипло шепчет Лекса.       — Что? — Кларк на мгновение останавливается, заглядывая Лексе в глаза.       — Этот поцелуй. Я запомнила его. Он первый.       Кларк обнимает её за шею, привстав на цыпочки, потому что Лекса выше, закрывает глаза и счастливо растворяется в ней.       — Я тоже люблю, как пахнут твои волосы!