vendetta

      Зайдя в гостиную, охранник чуть дрогнул, увидев в темноте силуэт Дженни.       — Я думал, вы спите.       — После того, что было пару минут назад, я сомневаюсь, что вообще засну, — поднося к губам сигарету, хмыкает Ким.       — Лалиса просила вас прийти к ней, но я уверил, что вы уже спите.       — Спасибо, — кивает девушка. — Удивишься, но я теперь не смыслю, как смотреть ей в глаза.       — Это точно вы говорите..? Чтобы вы испытывали стыд? Что произошло у бассейна?       — Она… поцеловала меня.       — Она? — переспрашивает Вито.       — Я и сама до сих пор в это не верю. Но самой ужасной ошибкой было поддаться этому…       — Почему вы считаете это ошибкой? — мужчина садится на стул у рояля, пытаясь заглянуть в глаза напротив, что скрыты ночным мраком.       — Смеёшься? — со всей серьёзностью спрашивает Дженни. — Я взяла её в заложники, угрожала пистолетом, уверяла, что убью её отца, так ко всему прочему она уверена, что я расправилась и с её матерью.       — Но ведь вы этого не делали…       — Я не хочу снова затрагивать эту тему, Вито, — грубо обрывает Ким. — Правда думаешь, что она поверит мне?       — Мисс Ким, она поцеловала вас, даже будучи уверенной, что вы застрелили её мать. Это вам ни о чём не говорит?       — О Стокгольмском синдроме мне это говорит.       — Бросьте, вы же…       — Я серьёзно, Вито. Это ненормально, она не должна в меня влюбляться, она просто не может. Да посмотри ты в конце концов со стороны на это…       — Я и смотрю со стороны, — пожимает плечами брюнет. — Поэтому и говорю, что не понимаю ваших сердечных терзаний. Впервые подумайте не о том, что вам твердили в детстве или о том, как правильно, а о том, что чувствует эта девочка. Алкоголь толкает некоторых на ошибки, безусловно, но в большинстве своём он лишь заставляет сделать наконец то, на что в трезвом уме мы ни за что не решимся.       — И ты хочешь сказать, что она уже давно желала меня поцеловать..? Не неси чушь.       — Будь она сейчас напугана или зла, то вряд ли бы сделала это даже под несколькими литрами алкоголя.       — Но неужели она влюбилась..? Вито, это невозможно.       — Невозможно приказывать собственному сердцу, которое не всегда выбирает тех, кого мы ожидали. Сомневаюсь, что она желала влюбляться в вас, но ведь это уже произошло, разве есть смысл отрицать? Вы только себе хуже сделаете, если начнёте этого избегать.       — Поэтому я и хочу её отпустить.       — Что..?       — Через неделю будет ровно десять лет, как не стало её матери. Несколько лет назад я не смогла перебороть ни свою совесть, ни свой стыд, чтобы прийти к ней на кладбище, пыталась избавиться от этих мыслей, но в этот раз я хочу увидеть её могилу, хочу попросить прощения…       — Попросить прощения за то, чего вы не делали?       — Хотя бы за того подонка, что без раздумий застрелил её. И после этого я отпущу девочку. Я меньше всего на свете хочу причинить ей боль, а моя любовь её убьёт в прямом смысле этого слова.       — Она же будет под вашей защитой, ей ничего не будет угрожать, мисс Ким… — пытается образумить Вито.       — Нет, — качает головой Ким. — Слишком велик риск.       — Риск есть всегда, без риска жизнь перестаёт быть жизнью.       — Мать твою, да ты не понимаешь, что для неё эта самая жизнь закончится, как только все эти мерзавцы узнают, что она со мной? Они будут искать любой повод, чтобы сделать с ней что-то, лишь бы всадить мне нож в спину. Любовь — это слабость, она делает человека уязвимым, и именно в эту слабую точку будут целиться все эти уроды, именно Лиса станет мишенью. Это сейчас она хочет целовать меня, возможно, даже хочет быть со мной, но как только…       — Вы себя же недооцениваете, — нагло перебивает Вито. — После того, что вы сделали с Моретти, все они притихли. Я серьёзно говорю вам. Ещё пару недель назад один контрабандист пытался связаться через меня с вами, угрожая, что сможет и без вашего согласия завезти в ваш клуб нечто запрещённое, но как только нога Моретти была прострелена, тот самоуверенный болван стал звонить мне и просить прощения.       — Не де Сантис случайно?       — Он самый, — кивает брюнет. — Просто дайте ей возможность выбрать самой, чего она хочет, она уже не маленькая.       — Учитывая обстоятельства…       — Плевать на них, извините за прямоту. Хоть раз сделайте то, что говорит вам сердце, а не разум, мисс Ким.       — Этому органу опасно доверять, чревато последствиями, Вито.       — Последствия будут и в том случае, если вы доверитесь разуму. И, как по мне, они будут даже страшнее. Подумайте об этом, но не сейчас. Вам нужно отдохнуть, я послежу за девочкой.       Дженни делает последнюю затяжку и поднимается с кресла, направляясь к себе. Однако заснуть получилось лишь под утро.       Манобан просыпается с жуткой головной болью, мысленно проклиная саму себя за выпитый вчера алкоголь. Она через силу встаёт, направляясь к ванной и принимая прохладный душ. Не имея сил высушить волосы, она накидывает поверх нижнего белья лишь большую белую футболку и выходит из комнаты, вскоре спускаясь к гостиной, где на мгновение замирает. На диване, вальяжно раскинувшись, сидит Дженни в вишнёвом костюме, засучив рукава пиджака, а напротив неё какой-то мужчина в чёрной футболке и того же цвета джинсах. Лиса оглядывает комнату, замечая кушетку и какие-то инструменты. Ким на ней опыты собралась ставить?       — Доброе утро, — неуверенно проговаривает Лалиса, и две пары глаз устремляются на неё.       Брюнетка тут же встаёт с дивана, поправляя костюм, а сидящий напротив парень приветливо улыбается.       — Доброе, — чуть улыбается Дженни. — Помнится, ты говорила, что хотела себе татуировку в виде эдельвейса. Сейчас здесь есть всё, чтобы твоя мечта осуществилась.       — Тату? Сейчас?       — Если ты не хочешь, я могу…       — Хочу, — уверенно перебивает Лиса. — Просто не ожидала…       — Считай, что это подарок на твой день рождения.       Манобан опускает голову, улыбаясь сама не зная чему. То ли из-за того, что наконец сможет лицезреть на коже желанный цветок, то ли из-за того, что Ким помнит её слова.       — Так где бы вы хотели татуировку? — подаёт голос парень.       — Здесь, — указывая под левую лопатку, говорит Лалиса.       — Тогда попрошу снять футболку и лечь на кушетку.       Он начинает приготовление, а сердце у Лисы неистово стучит.       — А это больно..? — спрашивает она, будто напуганный котёнок.       — Если учитывать, что это ваша первая татуировка, то может быть неприятно. Не переживайте, — улыбается мастер, — это зависит от болевого порога, у меня были те, кто просто спал на сеансах.       Манобан неуверенно кивает, снимая с себя футболку, а Ким в тот же момент сглатывает. Её взгляд меняется, когда проходится по юному телу, и сердце начинает отбивать какой-то неприятный ритм, ибо бьётся о грудную клетку с приличной силой.       — Не буду вам мешать, — прочищая горло, проговаривает Дженни, уже собираясь уйти, но Лиса хватает за руку, как только старшая оказывается рядом.       — Не уходи…       — Боишься? — усмехается брюнетка, заглядывая в немного напуганные глаза. — Хорошо, я не уйду.       Лалиса кивает и ложится на кушетку, после чего мастер принимается за дело. Он для большего удобства расстёгивает лифчик девушки, а Ким сидя на диване, начинает нервно перебирать пальцы. Проходит пару часов, и эдельвейс уже был накрыт плёнкой, а парень оповестил о завершении работы.       — Как ощущения? — интересуется он.       — Сначала было немного больно, но это вполне терпимо, — улыбается Лиса.       — Вот видите, — в ответ дарит улыбку мастер.       — Вито поможет тебе со всеми инструментами, — произносит Дженни.       — Буду очень благодарен.       Манобан порывается встать, но тут же одёргивает себя.       — Я помогу, — подходит брюнетка, застёгивая элемент нижнего белья, и Лалиса всё же поднимается.       Парень вскоре уходит, а Ким возвращается на прежнее место, всё так же вальяжно раскинувшись. Они ведут себя так, будто вчера ничего и не произошло. Возможно, оно и к лучшему.       — Знаешь, — держа в руках футболку, начинает Лиса, — мне снился странный сон…       — Неужели?       — Вот только не знаю, стоит ли тебе рассказывать.       — Рассказывай, раз начала, — осматривая территорию из окна, спокойно проговаривает старшая.       — Мне приснилось, что я поцеловала тебя…       Дженни в момент перестаёт моргать, не смея перевести взгляд на девушку. Дыхание спёрло, сердце и вовсе, кажется, остановилось. Так она думает, что это был лишь сон…       — Да… и правда странный сон.       — Извини, если… — хотела что-то сказать Манобан, но Ким встала с дивана, проходя мимо.       — Прости, мне нужно ехать.       Даже не заглядывая в глаза ни на секунду, она выходит из дома, пока Лиса продолжала стоять, сминая в руках белую футболку. Она смутно помнит произошедшее ночью. Помнит только как приглушила бутылку вина; помнит, как обнимала Чеён; помнит, как поехала вместе с Дженни к реке, а дальше… А дальше она просто думает, что это был сон, ибо является таким же смутным, как и все остальные воспоминания. Но реакция Дженни говорит об обратном. И Лалиса не знает, хотела ли она этого, лишь знает, что именно в тот момент это показалось ей необходимым. Так значит не сон…       Она устало вздыхает, затем подходит к большому зеркалу и начинает разглядывать татуировку. Ким и правда осуществила её мечту. К тому же это первый и, наверное, единственный подарок, который она получила.       Вечер до прихода старшей проходит не совсем интересно, но Лиса хотела поговорить, чтобы избежать любой недосказанности. Дженни хлопает входной дверью, и Манобан тут же выходит из комнаты, направляясь в гостиную, но останавливается, слыша грубый тон.       — Вито, либо с этими придурками ты разберёшься по-хорошему, либо разберусь я, но уже по-плохому. Эти идиоты думают, что смогут лишить меня моего же винного бизнеса. Я засуну им каждую бутылку из своего погреба по самое не балуй, если тебе не удастся их образумить.       — Я позабочусь об этом, мисс Ким.       Он уходит, сталкиваясь в проходе с Лисой, а та неуверенно заходит в гостиную, наблюдая, как Дженни поджигает сигарету, делая глубокую затяжку.       — Привет… — тихо проговаривает младшая.       Брюнетка резко оборачивается, и гневный взгляд сменяется на более нежный.       — Привет, — приподнимая уголки губ, кивает она.       — Я… хотела поговорить.       — Прошу, давай не сейчас, у меня голова раскалывается. Кстати, как ты после вчерашнего?       — Уже лучше. Но поговорить стоит сейчас.       — Хорошо, — вздыхает Ким. — О чём?       — Мне кажется, что это был не сон…       Старшая замирает с дрожащей в руке сигаретой.       — Тогда что это, по-твоему, было? — пытаясь сохранить твёрдость в голосе, усмехается она.       — Поцелуй. Настоящий.       — Лиса…       — Нет, подожди.       — Нет уж, это ты послушай. Это была ошибка.       Прежняя решительность Манобан сменяется на оторопь, а потом и вовсе на злость.       — Ошибка?       — Да. Ты была пьяна, а потому не давала отчёт собственным действиям, и…       — Это не было ошибкой, Ким, — подходит ближе Лалиса.       — Все совершают ошибки, Лиса, — спокойно произносит Дженни.       — Неужели? — нервы у младшей сдают, она вот-вот потеряет контроль. — И сколько же ты совершила их за свою жизнь?       — Достаточно…       — Когда ты впервые осознала это? — донимает Манобан. — Когда убила мою мать или чуть позже? А может…       — Я не убивала её! — не выдерживая, вскрикивает Ким, и Лиса замолкает.       — Что..?       — Я не убивала её… — старшая тушит сигарету и опускается на диван, накрывая лоб рукой.       — В каком смысле… Ты же…       Лалиса совершенно не знает, что сказать; мысли путаются в голове, а вопросы с неимоверной скоростью сменяют друг друга.       — Когда я рассказывала тебе про свою неудавшуюся любовь, то упомянула лучшего друга покойного отца, — начинает Ким. — В тот день он сказал мне, что твоя мать в Бангкоке. После смерти моей семьи я жила в Таиланде, где этот подонок обучал меня всему: учил драться, обороняться, говорил, что надо уметь за себя постоять. Я с ранних лет научилась обращаться с ножами и оружием. В тот вечер он принёс мне пистолет, который принадлежал моему отцу, и сказал, что время пришло. «Я знаю адрес, тебе лишь нужно приехать туда и убить её», — сказал он, а меня передёрнуло. Мне тогда только недавно стукнуло семнадцать, и я всё не могла отпустить того парня. Я продолжала жить с мыслью, что больше не хочу мстить.       Брюнетка поднимается с дивана, подходит к небольшому холодильнику, достаёт оттуда виски и плескает в стакан, тут же залпом выпивая.       — Посмотрев в его глаза, я твёрдо произнесла «нет», и это привело его в ярость. Он схватил меня за руку, посадил в машину, и вскоре мы с тремя охранниками стояли у вашего дома… Твоя мама без задней мысли открыла дверь и вскрикнула, когда её схватили под руки, лишая возможности сбежать. Она начала плакать, спрашивала, кто мы, а тот подонок достал пистолет, вручил его мне и направил дуло прямо на неё. «Не могу», — сказала я, а он лишь продолжал кричать, твердя «Стреляй». Я смотрела в её глаза и видела, как она безмолвно просила о пощаде.       Дженни прерывается, сглатывая образовавшийся в горле ком. На глазах заметно блестят слёзы, пока Лиса не в состоянии проронить ни слова. У неё будто отняли возможность говорить, она лишь молча наблюдала за эмоциями Ким, которая, казалось, вот-вот начнёт биться в истерике.       — Она начала кричать, умоляла не делать этого, ибо у неё дочь. «Прошу, ради моей дочери, не стреляйте», — сквозь слёзы молила она, в то время как мои руки начали дрожать и я сама начала плакать. «Не смей жалеть ни её, ни отродье Чета», — проговорил он, вновь заставляя стрелять. Твоя мама пыталась вырваться, но против охраны ничего не могла сделать. Я опустила пистолет, сказав, что не могу. Она на мгновение выдохнула, благодаря меня, но тот сукин сын вырвал пистолет из моих рук. «Трусливая сука», — произнёс он и выстрелил ей прямо в голову…       — Нет, — качает головой Манобан. — Нет…       Её смех становится нервным, пока ноги заметно подкашиваются, и младшая опускается на пол, прижимаясь к стене.       — Я не смогла убить её, Лиса… Я не смогла убить того, кто был совершенно невиновен. Она всё твердила про тебя, говорила, что ты ещё слишком маленькая, но друг моего отца — бездушная скотина, которому было плевать. Он желал убить каждого, кто носит фамилию Манобан. Я с застывшими в глазах слезами смотрела на труп, пока он продолжал что-то кричать. «Подонок», — проговорила я, и он ударил меня. Я не знаю, что двигало тогда мною, но я выхватила пистолет у одного из охранников и выстрелила прямо в сердце. Это было моё первое убийство. Да, оно, действительно, случилось в семнадцать. Но жертвой стала не твоя мать, а лучший друг моего отца…       — Дженни… — тихо произносит Лиса, желая подойти к девушке.       — Я не смогла убить её и не смогу убить тебя… — с трясущимися руками продолжает Ким. — Мои руки по локоть в крови, Лиса, но за десять лет я ни разу не убила кого-то, кто был совершенно невиновен. Я создала образ мстителя, который придерживается принципа вендетты, но за этой маской скрываются страх и разъедающее чувство. Помнится, я говорила, что меня не мучают кошмары. Но один единственный преследует меня с того самого дня. Я каждую чёртову ночь вижу взгляд твоей матери, которая слёзно умоляет не стрелять. И каждый раз я просыпаюсь в холодном поту. Как избавиться от этого..?       Слёзы предательски вырываются, и Дженни даже не старается их контролировать.       — Я ведь могла его остановить, просто оттолкнув, но продолжала смотреть…       — Ты ничего не могла сделать, — Лиса накрывает руками чужие колени, пытаясь успокоить. — Охватывающий человека ужас лишает контроля, тело становится нам неподвластно. В этом виноват тот подонок и только он, ты ни в чём не виновата, слышишь?       — Виновата, Лиса, я…       — Нет, — перебивает Лалиса. — Послушай меня, ты была обычным подростком, которому ещё с раннего детства сломали психику. В том, кем ты стала, виноват только тот сукин сын.       — Когда я пришла домой в тот день, Вито сказал, что я поступила правильно. Но с тех пор у меня будто вновь вынули сердце, или же оно просто окаменело… Я убила сотни людей, Лиса, и делала это без какой-либо задней мысли. Но смерть твоей мамы перед глазами у меня по сей день. Её голос, молящий о пощаде, заглушает мой собственный внутренний голос, и я не знаю, как бороться с этим…       — Прошу, посмотри на меня, — она обхватывает лицо напротив обеими руками, заглядывая в мокрые глаза, пока и в собственных начинает ощущать влагу. — Ты ни в чём не виновата, не смей даже думать об этом, слышишь?       — Это всё равно ничего не меняет, — вырывается Ким, поднимаясь с дивана. — Я причиняю тебе только боль и никогда не смогу дать что-то кроме неё. И ты была зла, потому что…       — Потому что ты посчитала мои действия ошибкой.       — А разве нет? Разве…       — Я уже сказала, что сделала то, чего хотела.       — Досадно, что ты умудрилась забыть поцелуй со мной, — наигранно хмыкает Дженни.       — Так сделай так, чтобы я не забыла, — подходит вплотную Манобан.       — Лиса, нет.       — Я прошу тебя, прекрати отрицать то, что испытываешь ко мне, я хоть и младше, но прекрасно вижу всё по твоим глазам. Люди часто скрывают эмоции, но забывают, что взгляд всегда их выдаёт. Я продолжала чувствовать что-то к тебе, думая, что ты причастна к смерти моей матери, а сейчас…       — А что сейчас? — обрывает старшая. — Факт, что я похитила тебя, что угрожала, что пыталась отомстить твоему отцу, — он остался неизменным, Лиса.       — Ким, я влюбилась.       — Это не то, что ты… Что..? — осеняет брюнетку.       — Я влюбилась в тебя. Первая осознанная любовь… Звучит абсурдно, да? Влюбиться в своего же похитителя. И если вздумаешь сейчас говорить что-то про синдром, который…       Дженни слушала её, бегая глазами по всему девичьему лицу, но дожидаться окончания монолога не решилась. Она нагло обрывает фразу, припадая к губам Лисы; придерживает за талию и заставляет младшую пятиться, после чего аккуратно кладёт её на кожаный диван, продолжая целовать нежные губы. Лалиса будто машинально тянется к вишнёвому пиджаку, скидывая его с Ким, а затем вслед за ним летит и чёрная шёлковая рубашка. Та самая татуировка предстаёт взору Манобан, и Лиса заостряет на ней внимание.       — Я прошу тебя, если ты потом пожалеешь об этом… — с болью в голосе проговаривает Дженни, всё ещё пытаясь образумить младшую, хотя сама в данный момент сгорает от желания касаться этой девушки и целовать каждый сантиметр карамельной кожи.       — Я хочу этого, Дженни. Пожалуйста…       Ким смотрит в эти растерянные глаза, не понимает, что движет Лалисой, почему она вообще что-то испытывает к такому чудовищу, но в том и дело, что Лиса не видит в ней того чудовища, которым мнит себя Ким. Лиса видит в ней раненого подростка, который нашёл неверный выход из ситуации. И больше всего на свете Манобан желает помочь ей.       Старшая подхватывает Лису на руки, держа за ягодицы, с секунду смотрит в глаза, а затем вновь целует, делая это с большей жадностью. Она наощупь плетётся в собственную комнату, после чего укладывает младшую на кровать, правой рукой ведя от плеча к талии. Её это тело сводит с ума, а Лиса бессчётное количество раз сходит с ума, вдыхая уже такой привычный аромат лаванды. Дженни снимает всю одежду с чужого тела, и глаза загораются, когда цепляются за прекрасную фигуру, лишённой нижнего белья. Она сглатывает, осторожно ведя пальцами от шеи до живота.       — Твоё тело… Оно настолько прекрасно, что я даже не могу выразить словами, — шепчет Ким.       — Слова здесь излишни, лучше покажи, насколько восхищаешься.       Дженни от такой уверенности несколько секунд смотрит в глаза, пусть и видит только их слабые очертания в тёмном помещении. Она припадает к губам, целует не спеша, нежно, позволяя Лалисе расслабиться. Спускаясь к шее, она оставляет на ней мокрые поцелуи, затем целует ключицы, а после — снова губы.       — Дай знать, если будет неприятно или больно, — ведя кончиками холодных пальцев по животу, с беспокойством произносит старшая.       Она надавливает на клитор, начиная медленно его массировать, а Манобан тут же прикрывает глаза, чуть прогибаясь в пояснице. Ким убирает руку, погружает два пальца в рот, увлажняя их, а затем ладонью проходится вдоль всей промежности, после чего осторожно вводит один палец. Лиса поначалу неприятно морщится, ибо создаётся странное, даже слегка болезненное ощущение. Дженни наблюдает за её эмоциями, пытаясь уловить малейшие изменения в мимике.       — Мне остановиться? — спрашивает она, уже желая убрать руку, но Лалиса не позволяет, обвивая чужое запястье, тем самым заставляя продолжить.       Старшая чуть увеличивает темп, а с уст Лисы срывается первый тихий стон. Естественная смазка начинает обильнее выделяться, позволяя Ким в следующее мгновение ввести второй палец. Манобан руками упирается в плечи девушки, ближе прижимая её к себе, а та припадает к шее, начиная нежно её целовать. Лиса и сама начинает двигать бёдрами, насаживаясь на пальцы, и Ким наращивает темп, вырывая из чужой груди более громкие стоны, которые переплетаются с именем брюнетки.       Дженни от этих звуков готова рассудок потерять, от ощущения юной плоти в своих руках она и сама начинает тихо стонать, продолжая увеличивать темп. Комната наполняется то ли воплями, то ли криками, которые издаёт Лиса, и старшая понимает, что та на грани. Массируя клитор, Ким чувствует, как бёдра Лалисы активнее двигаются, а губы приоткрытого рта подрагивают. В темноте плохо видно, но Дженни уверена, что лицо младшей давно покрылось алым румянцем. И если до этого момента брюнетка могла сомневаться в чувствах Манобан, то нынешняя реакция чужого тела позволяет в них убедиться.       Лиса в этих руках растворяется, от неприятного ощущения не осталось и следа, она лишь ощущает, как напряглось всё тело, готовясь к скорой разрядке, и девушка клянётся, что именно в тот момент, когда неописуемое тепло разлилось по венам, позволяя телу расслабиться, она смогла лицезреть бога. Ибо полученное чувство экстаза можно было вполне сравнить с тем, как если бы самому набожному человеку удалось встретиться лицом к лицу с Господом.       Пелена блаженства застилает Лалисе глаза, она не в состоянии что-либо сказать, лишь прерывисто дышит, облизывая пересохшие губы. Ким нежно целует в щёку, затем в шею, ключицу, грудь, живот, и вновь поднимается к лицу, вовлекая в медленный и продолжительный поцелуй.       — Всё нормально? — отстраняясь, спрашивает Дженни.       — Всё просто прекрасно… — шепчет Лиса.       — Господи, — утыкаясь в шею и вдыхая естественный аромат девушки, лепечет Ким, — знала бы ты, насколько ты прекрасна…       Манобан на это лишь улыбается, обнимая старшую. Ким чувствует, как бьётся сердце Лалисы, чувствует, как пульсирует в собственной голове. Она совершенно не знает, что делать дальше. Совершила ли она ошибку? Возможно. Но она так не считает, по крайней мере сейчас. От осознания, что лежащая под ней девушка что-то испытывает к ней, всё тело пробивает током, а сердце моментально учащает ритм. Мозг твердит, что это неправильно, что так не должно быть, что это нездоровая любовь. В голову закрадываются мысли, что Лиса лишь думает о каких-то чувствах, а на деле это окажется не больше, чем просто заблуждение, вызванное страхом. Но сейчас она отказывается о чём-либо думать, а потому просто продолжает прикасаться губами к нежной коже, пока Манобан лежит с прикрытыми глазами.       — Твоя татуировка на шее... Что она значит? — внезапно интересуется Лиса.       — У всей нашей семьи была такая, правда в более скрытых местах.       Лалиса понятливо кивает и продолжает смотреть куда-то в пустоту, а потом всё же решается произнести:       — Я много от кого слышала, что это ощущается просто волшебно, но чтобы так… — проговаривает Лиса.       — Настолько понравилось? — усмехается в шею Дженни.       — И я ничуть не жалею, что впервые испытала это с тобой.       Ким молчит, не зная, что и сказать. Мысли путаются, немые вопросы не находят ответов, а сердце продолжает бешено стучать.       — Я боялась, что ты пожалеешь.       — Отбрось эти мысли, прошу, — выдыхает Манобан. — Пойдём в душ.       Ким кивает, и они поднимаются, возвращаясь минут через пятнадцать, после чего почти моментально проваливаются в сон. Лиса прижимается к брюнетке, а у той по телу разливается спокойствие. Этого, наверное, быть не должно, но почему-то только с этой девушкой Дженни чувствует себя так, как должна; словно она нашла того, с кем определённо ощущает комфорт.