(не)водоплавающий лань

Несмотря на все сложности, Лань Сичэнь все же научился плавать. Да, это было далеко от идеала, но теперь он мог держаться на воде и двигаться в ту сторону, в которую ему было нужно. Глава Цзян ходил и светился от гордости, - еще бы, этот ученик и правда давался ему куда сложнее предыдущих. Девиз клана Цзян, впитанный им с молоком матери, звучал как «Стремись достичь невозможного», и вот, пожалуйста: Лань, сначала боявшийся даже ступить на мелководье, сейчас вполне сносно загребал воду сильными движениями. Помимо гордости, Цзян Чэн испытывал еще и огромное удовольствие от тренировок. Во-первых, ему действительно нравилось командовать, и над заводью часто слышались его властные покрикивания: «Выдыхай вместе с гребком!», «Разворачивайся назад!», «Не замедляйся!». Во-вторых, было что-то необъяснимо приятное в том, что сам Нефрит Гусу, пусть и временно, оказался будто бы ниже его в иерархии. Как учитель, Цзян Чэн имел право обращаться к своему ученику на ты и вообще пренебречь многими формальными правилами вежливости. Глава Лань же в ответ называл его не иначе, как «шифу» и смиренно выполнял все приказы. Правда, вел себя иногда совершенно непозволительно. Когда Цзян Чэн впервые сам взял его на руки, в подхвате, держа ладонями под грудь и живот (ох, предки, какой это был живот, плоский и твердый, подтянутый, накачанный!..), якобы незаметно придвинулся ближе, прилипая к своему шифу. Тот в отместку утащил Сичэня к холодному ключу, чтобы потом радостно и так же якобы незаметно нащупать затвердевшие соски ладонью. Тем изумительнее были метаморфозы, происходившие с Ланем после каждой тренировки. Вытеревшись насухо, собрав слегка влажные после плаванья волосы в подобающую прическу, скрыв свое потрясающее тело под свободными одеяниями, он моментально превращался из ученика Сичэня в Нефрита Гусу. Безупречного Цзэу-цзюня. Идеального главу Лань с мягкой улыбкой, внимательным серьезным взглядом, рассудительными и точными замечаниями и безукоризненным следованием этикету. В такие моменты сложно было представить, что этот же человек буквально сегодня утром барахтался, отплевываясь от воды, в Янцзы, чтобы проплыть нужную дистанцию до своего учителя и вцепиться ему в плечи. Однако окончательного желаемого результата достичь им так и не удалось. Лань Сичэнь все еще отчаянно, панически боялся нырять. Цзян Чэн пробовал его заставить и так, и эдак, предлагал и лежать на мелководье лицом в воду, и залезть ему на руки и погрузиться в воду в обнимку с учителем, и что только не. Лань вполне мог набрать воды в ладони и умыться, но стоило ему приблизить нос к воде, чтобы окунуть в реку хотя бы лицо, как он снова замирал в ступоре. И испуганно отшатывался, как только шаловливая волна легонько шлепала его по щеке. В отчаянии Цзян Чэн уже подумал было просто спихнуть его с пирса в воду, - с Цзинь Лином же когда-то получилось! - но Сичэнь сразу понял, что именно ему грозит, и, стоя на теплых досках, посмотрел на своего учителя таким несчастным взглядом обреченного на казнь, что у Цзян Чэна попросту рука не поднялась. А что, если ученик и правда наглотается воды и, не дай предки, захлебнется? В раздражении он схватил гуань Ланя и зашвырнул на середину реки с суровым «доставай», - внутренне, конечно, слегка обмирая от ужаса из-за собственной дерзости. Но глаза Сичэня сияли такой благодарностью за то, что под водой оказалась лишь какая-то там заколка, а не он сам, что Цзян Чэн мигом осознал, что это бесполезно. Кажется, Лань просто не способен был воспринять этот приказ. Поэтому горе-учитель, ругаясь и ворча, полез за гуанем сам, ныряя раз за разом, как идиот, пока не нащупал наконец его на дне. Вернулся к Сичэню и, хмурясь от смущения, протянул серебряную заколку, всю грязную от речного ила. Тот просиял и принял оскверненный предмет из рук учителя бережно, как самый дорогой подарок. В конце концов Цзян Чэн начал подумывать о том, чтобы сдаться. Эта мысль неприятно колола внутри, потому что сразу вызывала ощущение незаконченного дела и собственной слабости. Но день проходил за днем, а нырять Лань отказывался, несмотря на все ухищрения его шифу. Глава Цзян чувствовал нарастающий стыд за то, что задерживает Цзэу-цзюня в Юньмэне так долго. Глава Лань, впрочем, с мягкой улыбкой уверял его, что это ничего страшного и ему прекрасно управляется орденом и отсюда. …Летние сумерки мягко накрывали Пристань Лотоса. Глава Цзян потянулся после долгого дня, посвященного делам, и подумал, что было бы неплохо расслабиться. Янцзы сейчас, скорее всего, необычайно красива, и можно прекрасно устроиться на тихой террасе позади поместья, у той самой заводи, - почему бы и нет! Он приказал орденским слугам принести туда столик и пару кувшинов вина (юньмэнское вино, конечно, отличалось от знаменитой «Улыбки Императора», но Цзян Чэну оно, если честно, нравилось даже больше), а затем передать главе Лань вежливое приглашение составить ему компанию, если только тот не занят. Сам же отправился вперед, чтобы некоторое время понаблюдать за догорающим закатом в уединении. Каково же было его изумление, когда, тихо ступив на доски деревянного мостика, он обнаружил Цзэу-цзюня… в реке! Крайне сосредоточенный, непривычно нахмурившийся, его ученик раз за разом переплывал заводь от одного берега до другого. Цзян Чэн отступил за резной столбик, чтобы остаться незамеченным. И невольно залюбовался Сичэнем, его крупными красивыми движениями, тем, как ходили под кожей плечевые мышцы, как выбилась из хвоста прядка. Лань не щадил себя, изматывая тяжелой личной тренировкой, и Цзян Чэн отчетливо понял, что тот все это время не врал и не ломал комедию. Он действительно хотел научиться плавать и прикладывал к этому все усилия. Через некоторое время Сичэнь выбрался на мостки. Он был так сосредоточен, что все еще не замечал своего шифу, наблюдающего за ним. Подошел к самому краю, весь вытянулся напряженно. Взмахнул руками, готовясь к прыжку, и Цзян Чэн подался вперед, впившись взглядом в статную фигуру ученика. Но тот, качнувшись, лишь отпрянул от края. На лице Ланя промелькнуло выражение чуть ли не отчаяния. Он опустился на доски настила, опустив голову, и замер так. Цзян Чэн медленно вышел из своего условного укрытия и направился к ученику. Приблизившись, он заметил, что Сичэнь мелко дрожит, что кожа его покрылась мурашками, а ногти и губы посинели. Предки, сколько же часов он тут развлекался?! Цзян Чэн со вздохом подхватил лежавшую рядом белую ткань, которая служила Ланю полотенцем, и накинул тому на плечи. Уселся рядом. Сичэнь вздрогнул и поднял голову. Попытался безмятежно улыбнуться синими непослушными губами. - Цзян-шифу! Добрый вечер. - Отрадно видеть, что ты стараешься, ученик Сичэнь, - хмыкнул Цзян Чэн. Видимо, подобные обращения у них уже плотно ассоциировались с этим местом и будто приросли к ним здесь. Он не возражал, только подумал, что надо будет не брякнуть такое при посторонних. - Однако с твоей стороны было крайне неразумно провести в воде столько времени. Я вижу, что ты сильно замерз. - Ничего страшного, поверьте, учитель! После источников Гусу местная вода кажется мне очень приятной. - Да понимаю я, - не сдержавшись, рявкнул Цзян Чэн. - Но ты же не сидишь в источниках по триста лет? Вот и в Янцзы не надо. Он поднялся, и, схватив в охапку ланьские тряпки, сунул их в руки Сичэню. - Одевайся - и за мной. Будешь греться. Не забудь только мокрое снять и вытереться насухо. - и он зашагал к беседке, в которой слуги успели поставить столик, разместить на нем вино и фрукты и незаметно исчезнуть. В какой-то момент, не выдержав, коротко обернулся. И чуть не задохнулся от вида сильных упругих обнаженных бедер Ланя. Ох уж эти бесконечные ноги… Сразу захотелось их пощупать, и не в воде, а так. Срочно. Прямо сейчас. «На закат смотри, дубина, на природу, мать твою», - сердито подумал Цзян Чэн и заставил себя отвернуться. *** Он разлил вино по чашкам, старательно не думая - не думая! - о том, что сухих штанов у Сичэня небось с собой не было. Впрочем, бесконечные ланьские юбки не позволяли заметить разницы, плюс тот еще закутался и в полотенце поверх всего. И теперь замер напротив, поглядывая на вино со слегка напряженным любопытством. - Пейте, глава Лань, - Цзян Чэн первым опрокинул свою чашечку, чувствуя, как тепло моментально разлилось по желудку. - Поверьте, это работает. В юности мы с шисюном часто отогревались так, если нам приспичивало купаться в холодный сезон. Сичэнь аккуратно взял чашечку с вином обеими руками и, прикрыв глаза, выпил до дна. Через мгновение его глаза широко распахнулись, и Цзян Чэн заметил, как у Ланя дернулся кадык. И, кажется, слегка дрогнули пальцы. Цзян Чэн встревожился. Ему невкусно? Но ведь вино было отличным, самым лучшим, самым дорогим, он специально расстарался, - не хотел позориться перед Цзэу-цзюнем. Впрочем, этот самый Цзэу-цзюнь моментально вернул себе свое нефритовое самообладание и поставил чашечку на стол крайне аккуратно. - Очень… интересный напиток, глава Цзян, - на щеках Сичэня проступил легкий румянец, не присмотришься - не заметишь. - Знаете, я никогда не пробовал вино до этого. Цзян Чэн чуть не поперхнулся грушей, которую жевал. Отложил несчастный фрукт и в изумлении уставился на собеседника. Мужик, тебе сколько лет вообще? До чего же, прости предки, бесполезны эти Лани, ни плавать не умеют, ни пить!.. - Мгм, тогда я рад, что вы открыты новому опыту, - растерянно пробормотал глава Цзян. И снова наполнил чашки. В конце концов, не захочет больше пить - не будет. Однако Сичэнь решительно поднял свою чашечку уже не очень послушными руками. - Я хочу выпить за лучшего учителя плавания во всем Юньмэне, - глаза его светились искренним восхищением, а румянец на щеках стал ярче. «Лучший учитель плавания» почувствовал, что его щеки тоже начинают гореть. Он побыстрее залил в себя вино, надеясь отмазаться от необходимости отвечать. Вторую чашку Сичэнь опустошил уже увереннее. Стукнул пустой посудой о столешницу, втянул в себя воздух, тоже ухватил грушу. Надкусил, но тут же словно забыл о ней. И поднял на Цзян Чэна взгляд… совершенно, абсолютно поплывший взгляд. Тот растерянно моргнул. Лань выглядел так, словно ему было уже очень и очень хорошо. Однако ведь с двух пиал такого просто не может быть! Цзян Чэн и сам, конечно, не был мастером пьянок; по крайней мере, до Усяня ему было далеко. Но две чашки - это же так, ерунда, ни о чем вообще! Тем временем Цзэу-цзюнь пополз к нему, огибая столик, передвигаясь боком на коленях. С совершенно восхитительной, нежнейшей и одновременно шаловливой улыбкой. Цзян Чэн замер, чувствуя, что краснеет, как идиот. И что он понятия не имеет, что делать с этой ситуацией. Вот тебе и отогревшийся Лань… Но кто ж знал! Отогревшийся Лань тем временем оказался совсем рядом. Разжал пальцы, роняя грушу, та покатилась по доскам куда-то в сторону с негромким стуком. А потом взял ладони Цзян Чэна в свои, уже действительно теплые. Вроде бы мягко, а вроде бы и так, что не высвободишь. - Учитель Цзян, - Сичэнь вдруг наклонился к ладоням Цзян Чэна и прошелся губами по костяшкам пальцев. - Учитель Цзян, пойдемте тренироваться! Учитель Цзян дернулся. Голос его сорвался на непозволительно высокие ноты: - Глава Лань, вы сдурели?! Вы буквально только что вылезли из воды, дрожащий, как новорожденный щенок! А если полезете в таком состоянии в воду, то вообще утонете, и я вас вытаскивать не буду!! - он даже не заметил, что смешал вежливое обращение с хамской интонацией. Глава Лань грустно вздохнул, однако в глазах его будто поселилась тысяча демонов. - Тогда придется тренироваться на суше, - безапелляционно заявил он и подался вперед. Цзян Чэн отшатнулся, чувствуя, что краснеет уже как юная девица на выданье. Да что за черт вообще происходит!! - Правильно ли я понимаю, что для ныряния крайне важно научиться правильно задерживать дыхание? - мурлыкнул бессовестно наглый и, очевидно, безобразно пьяный Сичэнь. - Нуу д-да, - растерянно отозвался Цзян Чэн. И только через мгновение осознал, что совершил роковую ошибку: тот решительно потянулся, завалил его на доски, ухватил цепкими и чудовищно сильными пальцами за подбородок и поцеловал. «Ты чего творишь!» - Цзян Чэн пытался было возразить Ланю прямо в рот и как-то выползти из-под него, но это было бесполезно: тот придавил его всем телом и только углубил поцелуй, бесстыже раздвигая его губы своими, по-хозяйски проходясь языком по зубам и все еще не выпуская подбородок, чтобы не дать вывернуться. В конце концов Цзян Чэн сдался напористости своего ученика и поддался, позволяя чужому языку глубже проникать в свой рот. Тот издал низкий довольный звук и вдруг сильно вжался бедрами. Потерся о крепко стоящий член Цзян Чэна, ощутив его сквозь одежду. Потом все же отстранился и глянул на распростертого под ним главу Цзян глубокомысленно и довольно одновременно. Ну что еще… Цзян Чэн вздрагивал и слегка напряженно смотрел на пьяного Сичэня. И чувствовал странную смесь стыда, беспомощности и предвкушения. С одной стороны, происходящее казалось ему чем-то диким и неправдопобным. С другой… разве сам не мечтал иногда о чем-то похожем? - Надо еще тренироваться, и посерьезнее, - наконец изрек Лань абсолютно безапелляционным тоном. Цзян Чэн выдохнул и закрыл глаза, облизнув губы в предвкушении следующего поцелуя. Но Сичэнь вдруг чуточку приподнялся и сунул между ними руку. А потом крепко сжал его член сквозь одежду и тут же переместил пальцы на пояс, развязывая его с необыкновенной для пьяного человека ловкостью. Не давая опомниться, рывком стянул с Цзян Чэна штаны. От неожиданности тот то ли заорал, то ли застонал, то ли громко всхлипнул. Снова задергался под чужим телом, но Лань нажал ладонью ему на грудь. - Тщщщ, учитель Цзян, не мешайте мне тренироваться, - заявил с крайней серьезностью. - Вы же обещали. А я буду очень стараться. Предки. Стараться он будет. Цзян Чэн закрыл пылающее лицо ладонью, чувствуя, как Сичэнь сполз ниже, щекоча его живот, а затем и бедра, парой прядок, выбившихся из плотной прически для плаванья. Чужое дыхание тоже поначалу ощущалось щекочущим, но когда губы Ланя начали покрывать поцелуями внутреннюю сторону бедер Цзян Чэна, тот забыл обо всем, кроме как дрожать от лютейшего, почти болезненного возбуждения и нетерпеливо скулить. Скулеж перешел в стон, когда Сичэнь прошелся языком по всей длине его члена, прежде чем вобрать в рот головку. В отличие от Ланя, Цзян Чэн выпил не то что бы много и пьяным назвать себя не мог. Но вот он смотрел в небо, на котором показались звезды, и не видел его, - все вокруг чудовищно плыло, покачивалось на волнах, совпадающих ритмом с движениями головы Сичэня. Он по-дурацки ухватился ладонью за чужой пучок, и, всхлипывая, принялся беспорядочно толкаться навстречу. Сичэнь тут же крепко прижал ладонями его бедра, не позволяя прервать выбранный им самим уверенный глубокий ритм. Он действительно старался, черт возьми, но явно не забывал и о собственном удобстве. Долго Цзян Чэн не продержался. Стоило Ланю слегка ускориться, как все тело скрутило сладкой судорогой. Он заскреб пальцами по доскам, впился зубами в тыльную сторону ладони, и с громким мычанием, заменившим крик, кончил. Успев только подумать перед этим: «Правило… добавить… никогда не спаивать Ланя». *** К своему стыду, Цзян Чэн не запомнил, как они добирались до спален. Пьяный Лань, закончив свое коварное дело, уснул почти моментально, ровно там, где был - на бедрах Цзян Чэна, нежно прижавшись щекой к его паху и тепло дыша прямо в член. Еще и улыбался во сне счастливо самым невиннейшим образом, как ребенок. А сам Цзян Чэн медленно сел, стараясь не потревожить Сичэня (тот, впрочем, даже не шевельнулся). Посмотрел на лицо спящего, потом на оставшиеся полтора кувшина вина… и, плюнув, выдул их все. Как Усянь, один за одним. Напился, конечно, в дрова. Но как иначе переварить произошедшее, он не знал. На следующее утро ему сначала было откровенно плохо. Однако он бесконечно пил воду, и постепенно становилось легче, хотя бы голова болела меньше (два кувшина - это все-таки не пять). А вот Сичэнь ходил заметно зеленоватый, хотя и ухитрялся держать спину ровно, как всегда. Как теперь разговаривать с главой Лань, Цзян Чэн не знал. Как смотреть ему в глаза - тем более. Да и не только в глаза, а вообще на лицо: моментально вспоминались его влажные подрагивающие ресницы, припухшие губы, ниточка слюны, стекающая на подбородок, и белесые капли на щеке. Глава Цзян мысленно давал себе пощечины и ругался на себя последними словами, пытаясь изгнать непрошеные образы из своей головы. Само собой, это не помогало. Молчаливый завтрак Цзян Чэн провел в мучительных размышлениях о том, помнит ли вообще достопочтенный Цзэу-цзюнь о том, что произошло ночью на пирсе. А еще - о том, как бы теперь ему объявить, что уроки плаванья закончены. Потому глава Цзян трезво оценивал собственные способности к воздержанию и самоконтролю и не сомневался, что, как только он увидит раздевающегося Сичэня, завалит его прямо там же, на берегу. К счастью, его спасла новость, с которой прибежал взбудораженный старший ученик клана. В одной из деревень, расположенной выше по течению Великой реки, объявился, судя по всему, водный гуль. В поселении стали тонуть и дети, и взрослые, - несколько случаев за последние два дня. Причем эти дети и взрослые были превосходными пловцами! Цзян Чэн ухватился за возможность поработать с радостью. В конце концов, настоящее дело, достойное заклинателя, - что может быть лучше! Тем более, что Великий клан Цзян действительно отвечал за безопасность и спокойную жизнь всей Провинции тысячи озер. Он поднялся быстро, не закончив трапезу, с азартом глядя на окруживших его юношей. - Выдвигаемся немедленно. Со мной отправитесь вы трое, - он указал на самых талантливых, которым, тем не менее, не помешало бы немного практики. Но как только замолкло восторженное “Да, глава Цзян!”, он вдруг услышал тихий голос Сичэня: - Глава Цзян, вы позволите присоединиться к вашей охоте? Цзян Чэн растерянно моргнул - но все же буркнул смущенно, перед тем, как отвернуться: - Как пожелает глава Лань. - нет, ну а что он еще мог ответить на вежливую просьбу Нефрита, в самом-то деле?.. Ох, лишь бы того не укачало… …Летнее солнце палило нещадно. Лань держался молодцом и даже, вроде бы, постепенно перестал быть таким зеленым. Небольшая кучка заклинателей в фиолетовом провела на реке в лодках уже полдня, медленно дрейфуя в окрестностях деревни и пытаясь выследить безобразничающую нечисть. Однако ничего не происходило, поверхность воды оставалась безмятежно-спокойной, и Янцзы величественно катила свои волны дальше, к Пристани Лотоса, неизменная и тихая, как всегда. Ученики за это время откровенно спеклись на солнце и слегка приуныли. Чуть поколебавшись, глава клана смилостивился и отправил их на берег, в деревню, чтобы те отыскали охлаждающих напитков и перекусили чего-нибудь. Он думал, что Цзэу-цзюнь отправится с ними, но тот лишь покачал головой и остался сидеть в лодке с Цзян Чэном. Ему что, не было жарко и не хотелось есть и пить? Или же он нарочно пытался подловить главу Цзян… чтобы что? Чтобы спросить о чем-то неподобающем? Или снова попытаться сделать что-нибудь странное? Цзян Чэн, кажется, наконец-то собрался с духом, чтобы объявить Ланю о конце их совместных занятий плаванием. Он заставил себя оторваться от созерцания прибрежных ив, полощущих ветви в водах Янзцы, и медленно, очень медленно обернулся к Сичэню, неподвижно сидевшему в тени под небольшим навесом лодки. На душе почему-то было горько - он не предполагал, что их общение последних недель, пусть и несколько двусмысленное, закончится… так. - Глава Лань, - он прочистил горло и нервно сглотнул. - Прежде всего, я хочу принести свои извинения за… - Не стоит, - очень мягко перебил его Сичэнь и успокаивающе улыбнулся. Глаза его были необычайно серьезны. - В смысле - не стоит? Да если я не извинюсь после произошедшего, я буду последней… Договорить он не успел. Еще секунду назад бывшая абсолютно спокойной вода вдруг забурлила у края лодки, - у того самого, у которого стоял Цзян Чэн, - а затем над поверхностью речной глади вдруг показалось отвратительное существо. Тощее, черное, по сути - скелет, обтянутый склизкой гниющей кожей. Если бы Цзян Чэн не пялился в этот момент на Сичэня, всецело поглощенный завязывающимся непростым разговором, он бы успел заметить противника. Но он не успел. Гуль стремительно прыгнул сзади, обхватил обеими костлявыми руками лодыжки Цзян Чэна и резко дернул на себя. Тот потерял равновесие и от неожиданности разжал пальцы, обхватывающие ножны Саньду. Меч стукнулся о палубу, а Цзян Чэн упал, сильно ударившись затылком о бортик лодки. Голова взорвалась болью, а в глазах потемнело, и в следующее мгновение он уже оказался под водой, увлекаемый тварью все ниже и ниже. Барахтаться и сопротивляться не помогало, противник был сильнее и стремительнее в своей стихии. Светлая поверхность воды постепенно оказывалась все дальше и дальше, а гуль, выпустив одну ногу жертвы, резко полоснул его когтями по спине, разрывая ткань и кожу. Цзян Чэн вскрикнул от удара твари, и вода тут же залилась в нос и в рот. Грудь сдавило тугой болью, а темнота перед глазами стала гуще, - то ли они погрузились совсем на дно реки, то ли сознание стремилось покинуть Цзян Чэна. Из последних сил он потянулся к Цзыдяню, чтобы прикосновением активировать хлыст. Но хитрый гуль заметил это движение и стиснул мертвыми пальцами запястье заклинателя, не оставляя ему ни малейшего шанса. В глазах было уже совсем темно, а в голове крутились лихорадочные мысли: до чего же глупо. До чего же идиотская смерть, последствие таких тупых ошибок. Даже самый юный ученик клана, наверное, их не допустил бы. Повернуться спиной к воде, зная о противнике, позволить эмоциям в сторону Ланя полностью захватить его сознание. Проклятый Лань. Проклятые уроки плавания. Из-за всего этого он теперь станет первым главой клана Юньмэн Цзян, который умрет, захлебнувшись; станет посмешищем для потомков на века. И дети будут вспоминать имя Цзян Чэна со смехом - “о, это же тот самый Саньду Шэншоу, который, видимо, так паршиво умел плавать, что какой-то несчастный гуль утопил его на раз-два!” Что ж, значит, так тому и быть. Боль в груди становилась нестерпимой, вода разрывала легкие. Цзян Чэн прикрыл глаза, готовясь к тому, что темнота вот-вот поглотит его, но вдруг эту темноту прорезало что-то большое и белое, как птица, как пятно света, спустившееся на дно. Совсем рядом с Цзян Чэном мелькнуло лезвие, такое знакомое лезвие, и отсеченная рука гуля перестала стискивать его запястье. “Шоюэ”, - понял Цзян Чэн. - “Сичэнь”. И, наконец, отключился. *** - Глава Цзян! Глава Цзян, очнитесь! - голоса над ухом разве что не рыдали. Да чего они орут-то, как полоумные? Голова и так раскалывалась, а тут еще и эти… Цзян Чэн попытался было рывком сесть и собрался злобно рявкнуть “заткнитесь все”, но вместо слов смог исторгнуть из себя только речную воду. Он склонился над берегом, а вода все лилась и лилась через нос и рот, как будто он выхлебал пол-Янцзы. Зато потом стало легче, хотя легкие все еще горели. Ученики склонились над ним, и их горестные вопли теперь сменились воплями восторженными. Цзян Чэн поморщился - сейчас его интересовали отнюдь не эти мальчишки. Он с трудом поднялся, покрутил головой и, наконец, обнаружил фигуру в белом (и мокром), замеревшую поодаль. Он кое-как, на подкашивающихся, все еще ватных ногах, доковылял до Сичэня. Тот стоял, отвернувшись от реки, закрыв лицо ладонями, и, приблизившись, Цзян Чэн заметил, что его мелко-мелко трясло. Вряд ли от холода - полуденное солнце сейчас жарило нещадно. Он аккуратно взял ладони Ланя в свои и медленно-медленно, со всей бережностью, на которую только был способен, отвел от его лица. Тот так же медленно поднял глаза на Цзян Чэна. От застывшего на его лице выражения ужаса после пережитого по спине Цзян Чэна побежали мурашки. Запоздалая паника исказила обычные спокойные и невозмутимые черты лица Сичэня, сделав его недоуменным и беспомощным, почти что детским. Сердце Цзян Чэна забилось где-то в горле. Этот Лань так красиво и героически спустился за ним в глубину, не растерявшись, изрубив злобную тварь в куски, а затем, видимо, еще и как-то подхватил тонущего Цзяна и выгреб вместе с ним наверх. Но сейчас, глядя в огромные испуганные глаза напротив, Цзян Чэн во всей мере осознал, какой ценой ему это далось. Казалось ли Сичэню, что он сам тонет? Или чудовищное ощущение воды, окружившей его полностью, настигло его только сейчас? И Цзян Чэн плюнул на все правила приличия. Шагнул прямо вплотную к мелко дрожащему Сичэню. А затем взял его мокрое лицо в собственные ладони и поцеловал мягко и аккуратно, так, как не целовал никого и никогда за всю свою жизнь. Тот замер непонимающе, - на пять секунд, семь… Цзян Чэн с горечью в душе подумал, что ошибся, в очередной раз ошибся, и собирался было отстраниться, но тут губы Ланя дрогнули, отвечая на этот нежный поцелуй. И им обоим было все равно, кто на них смотрит и что подумает. Спустя, казалось, целую вечность они все же сумели отлипнуть друг от друга. Лицо Сичэня постепенно светлело, и глаза его светились больше не страхом, а нежностью. - Спасибо тебе, Цзэу-цзюнь, - еле слышно выдохнул Цзян Чэн. - Спасибо тебе за то, что сегодня я родился вновь. - ага, и теперь его жизнь, кажется, навеки принадлежит спасшему его, так ведь считается? Ресницы Ланя дрогнули, Цзян Чэн нежно погладил его скулы большими пальцами. - И поздравляю тебя, мой ученик. Поздравляю с завершением твоего обучения. Ты ведь и правда сотворил то, что тебе казалось невозможным. Ты дошел до вершины. И Сичэнь - наконец-то! - улыбнулся ему в ответ.