enuma elish

*** пламенный диск солнца опускает лучи своего захода на раскаленные песочные волны. по ним плывущей поступью бредет караван верблюдов, нагруженных поклажей. впереди виднеются покровы домов и высоченные зиккураты величественного города — настоящего оазиса посреди выжженного бескрайнего океана пустыни. сухой воздух обдает покрытые тагельмустом головы путников и заставляет прикрыть глаза от пыли и песка, летящих в их сторону. они изрядно устали, измотанные долгой дорогой, но вид перед ними открывается незабываемый: город пылает красками заходящего солнца, переливаясь и мерцая, показывая свое великолепие и порочность, что беззастенчиво разгуливает по улочкам меж домов. о сколько дивных легенд было пропето о вавилоне. не город — врата самого дингира. великая блудница. сосредоточение богоборчества и нечестивости. о великий, споил ты всех яростным вином блуда своего, многих одурманил, немалых загубил. и видит бог, этой ночью на небосводе возгорятся две новые звезды, заместо той несчастной. горожане на худых улочках снуют туда-сюда, расступаются перед чужестранцами и громко горланят, привлекая к себе внимание. в воздухе витает аромат пряностей, глины и кожи. рынок оживлен и насыщен: вавилонянки несут плетеные корзины с фруктами на макушках, тамкары меняют сикля, а шамаллумы переводят ослов, угруженных продовольствием, через дорогу. плеяда вардумов проходит мимо каравана, направляясь в сторону пустынных дюнов, и только один несчастный выбивается из всего строя. босой, в рваных одеяниях и с бритыми висками, он оглядывается на всех и безмолвно просит помощи, но никто и не думает обратить на него внимание. в отчаянии он выбегает навстречу идущего верблюда и только чудом наездник успевает остановить животное, чтобы то не затоптало молодого парня. юноша падает на землю, не жалея растерзанных в кровь коленей, и смотрит снизу вверх на мужчину, восседающего на горбатом. темный раскосый взгляд встречается с безнадежностью и страхом в глазах раба и ни один мускул не дрогает за скрывающей лицо тканью. тэхену нет дела до этого мальца, а потому он безэмоционально дергает поводья и отворачивается, возобновляя движение. возможно его ведут на поля, а может на убой, как скотину, но это уже не ваше дело. здесь вардумы — вещи, и их законные владельцы имеют волю делать с ними все. такой он — чарующий вавилон — жестокий, раскрепощенный, но тем не менее процветающий посреди огненной пустоши. тэхен рад, что не задержится здесь надолго. раба силком возвращают в колонну и даже заходящее солнце не сжалится над ним. ким тэхен, возглавляющий караван, оглядывается и коротко переговаривается со своими людьми, решая остановиться в одной из шинок, близь евфрата, чтобы иметь возможность напоить верблюдов. он не уверен, что встретит давних знакомцев, так что жилье может обойтись им недешево. и единственное, о чем грезит ким: присесть бы сейчас где-нибудь в тени кучерявой финиковой пальмы, да напиться прохладного сока цитрусов, любуясь заходящим светилом и появляющимися россыпями звезд над головой. оставив сторожилу с грузом, мужчины собираются и направляются в кипящее жизнью заведение. проходя через арку, до них долетает запах алкоголя, жаренной баранины и шафрана. мимо пробегают молоденькие девицы, одна краше другой [они расхаживают, только и делая, что собирая на себе жадные и похотливые взгляды опьяневших постояльцев]. мимолетно строят глазки, приветствуя новоприбывших чужеземцев, и тут же удаляются, хихикая и переглядываясь. тэхен и глазом не повел в их сторону. стянул с лица хлопок, чтобы его могли узнать, да бесцветным взглядом обвел все небольшое по размерам помещение. ему бы отыскать держателя шинки, обговорить все насущные денежные вопросы. — мардук всемогущий, кто к нам пожаловал! — радушно слышится со стороны, и мужчина поворачивается на голос, завидев доселе знакомое лицо. — да, лет так сто не видались, — расслабленно отвечает ему ким и, кивнув своим людям, отлучается в направлении старика с густой бородой и в тюрбане. они приветствуют друг друга и заговаривают о прибытии мужчины в столицу и о всяком разном, а после расходятся, договариваясь о божеской оплате на несколько ночей. тэхену предлагают выпить сикеры, наесться местных деликатесов и расслабиться в компании здешних красавиц, от чего он, конечно же, не имеет права отказаться. хотя не думает, что последний пункт состоится. мужчине довелось лицезреть, какие бывают развлечения у вавилонян, но привыкать к ним не собирается. эти распутные празднества считаются любезностями, а он лишь хочет иметь выгодные прибыли с обмена сырья и драгоценностей у местных, остальное его не должно заботить. тэхен присоединяется к своим людям, когда им уже приносят закуски и разливают терпкий алкоголь. пошлые шутки и песни мешаются с сумерками. кто-то уже валится с ног от усталости, покидая застолье, а кто-то, как тэхен, сидит и следит за всем, что творится вокруг. мужчина отличается спокойствием и безучастностью в рассказах, предпочитая наблюдать и слушать, распивая свежий гранатовый сок вместо наливки. он думает о завтрашнем дне и о том, как бы сберечь их груз на ночь. грабежи в этих местах не редкость. да и в самой шинке он уже заметил местную шайку разбойников. сидят вон в самом дальнем углу, как побитые псы, да высматривают, что бы такого прихватить себе в карман. но тут любопытство всех привлекает одна невысокая девушка. она просит освободить немного места в центре зала и представляет исполнителя, что изобразит для прибывших чужестранцев приветственную песнь. на глаза сразу попадается невысокий силуэт и тэхен вцепляется в него проницательным взглядом, изучая с ног до головы. праздничные изысканные одеяния обрамляют стройное тело: грудь и бедра скрыты льняными тканями, оставляя оголенным только живот. смуглая кожа переливается тенями от языков масляных ламп. и только полупрозрачная пурпурная вуаль на лице не дает покоя многим из присутствующих, в том числе и киму. под шумные возгласы незнакомка выходит в центр и в ее руки ложится небольшая лира, а после еле слышного вздоха она вдруг смотрит прямо в глаза тэхену. чернявые курчавые волосы аккуратно скатывались волнами на плечи. на руках и ногах золотые браслеты, сверкающие своей драгоценностью, как и свисающие с мочек длинные серьги. а под прозрачной тканью сияет очаровывающая своей сладостью улыбка. изящные пальцы начинают ласкать струны и музыка заполняет собой таверну, как и сгустившийся насыщенный аромат инжира и сандала. что-то очень знакомое заставляет сердце засуетиться в беспорядке под ребрами. тэхен вслушивается в ласкающую слух мелодию и погружается в эту безмолвную сказку о богах, что создали плодородную землю, глубокие океаны, солнце и луну. и создали человека из глины и крови убитого на войне дракона тиамат. внемлет рассказчице, что слегка пританцовывает под ускоряющийся ритм, и как завороженный не может оторвать глаз. кто-то начинает хлопать и это подхватывают все оставшиеся, кроме тэхена. он сидит будто связанный по рукам и ногам, все глядит в чернитовые очи, любуется их блеском и возбужденным трепетом. плавные движения гипнотизируют, погружают в забвение и уносят на своих волнах вниз по течению, прямо в детство сады семирамиды. минуты бегут непозволительно быстро, а мелодия плавно завершает свой рассказ, оставляя терпкое и вязкое послевкусие. тэхен хочет еще. слушать ее. смотреть на нее. он возвращается на грешную землю и вновь встречается с необъятной черной сахарой в чужих глазах, где в эту же секунду загораются игривые искорки. может ему чудится, но незнакомка кокетливо подмигивает густыми ресницами и тут же скрывается в толпе, не обращая внимания на посыпавшиеся под ноги серебряные и медные сикля. — кто эта прекрасная музыкантша? — хрипло спрашивает он у сидящего неподалеку кривозубого и явно перевыпившего мужичка, что давит хмельную лыбу. — это… — глядит в сторону зала, — да это ж местный лирист, чон чонгук, — ему запоздало отвечают, а после с прищуром всматриваются в лицо и несколько раз моргают, — а ты что за мужи…? дальше тэхен его уже не слушает и не отвечает. мужчина лишь смакует на языке чужое имя, потупляя взгляд. его даже не удивило то, что незнакомка оказалась юношей. мужчинам здесь присуще иметь густую растительность на теле, а у того ее не имелось. да и женственности этого юноши позавидует любая дивчина. так значит чонгук стал причиной застрявшего в носоглотке сладостного запаха и отпечатавшегося в памяти возбужденного блеска в зрачках. полные губы касаются края глиняной кружки с витиеватыми рисунками и отпивают багряную жидкость, брови слегка сводятся к переносице, а взгляд ненароком возвращается туда, где ранее скрылся невысокий стройный силуэт. тэхену он совершенно не запомнился. и песнь совершенно незнакомая. *** шинки одна за другой медленно, но верно погружаются в пустынную тишь. гогот затихает, вино развеивается ночным воздухом, а народ расходится на ночлег. мужчина стоит рядом с верблюдами под звездным покрывалом и пристально глядит куда-то сквозь весь мир. животные уже мирно спят, как и большинство из сопровождающих тэхена людей. лишь у кима сна ни в одном глазу. со стороны входа в таверну слышатся тихие шаги, а после девичий хохот заполняет собой ночное спокойствие пустынного государства. тэхен предпочел бы не обращать на них внимания, но долетевший до него сладковатый запах сандала и инжира заставил обернуться и обнаружить взглядом того, кому он принадлежит. чонгук неспешно следует вместе с девушками, о чем-то переговариваясь и ярко улыбаясь. на нем уже нет праздничных одеяний, переливающегося золота и энигматической пестрой вуали, таящей за собой очаровательное округлое лицо с наливными пухлыми губами. зато остался этот маслянистый взгляд из-под густой вьющейся челки. тэхен не сразу понимает, что на него смотрят в ответ. не сразу понимает, что чонгук прощается со спутницами и идет в его направлении. и не сразу понимает, в какой именно момент весь воздух вокруг пропитывается приторным древесным дурманом. — не спится, господин? — останавливается перед ним в паре метров и расплывается в чувственной улыбке, — вам настолько понравилось мое исполнение? — в голосе проскальзывают самодовольные нотки, а голова склоняется к плечу, заставляя темные кудри пощекотать голую песочную кожу. мужчина не спешит отвечать. изучает овал красивого лица и даже забывает, о чем его спрашивал юноша. перед ним, если не самое очаровательное существо на свете, то дитя, поцелованное высшими богами. тэхену чудится, что ему послали карму в виде этого искушающего дара. и если он поддастся чарам, то попадет в руки самого нергала и будет сослан в иркаллу. — чем же закончилась та история, что вы нам поведали? — звучит хриплым от долгого молчания голосом. глаза напротив вспыхивают интересом, но тут же скрываются за густыми ресницами. чонгук приглушенно посмеивается, а ветер треплет кудри и цветок граната за ухом. мужчина подавляет в себе желание поправить его, не позволяя себе касаться чужого, и смиренно ждет ответа. — тем, что боги создали свой главный грех... ...людей. остается не озвученным, но понятным им обоим. раскосые темные радужки вплелись в кожу невидимыми нитями и все не дают прервать возникшую меж ними связь. с первого взгляда врезался в головушку, за секунду заставив предательскую дрожь сковать тело, а неожиданное желание скрутить комок в лобке. от мужчины пахнет терпким гранатом и кожей животных и младший ненадолго задерживает дыхание, чувствуя кисловатое послевкусие. точеные скулы хочется огладить и почувствовать короткую щетину кончиками пальцев, а еле заметную родинку на кончике носа влажно поцеловать. мысль о близости с этим импозантным мужчиной раскатывает по телу волну возбуждения. и хочется надеяться, что его не выдает лихорадочный блеск зрачков. еще там, в центре зала, под многочисленными голодными взглядами чонгук плавился только под одним. тем, что не был пропитан животной похотью и желанием раздеть и опохабить юное тело. тем, что неотрывно следил за каждым плавным движением с нескрываемым упоением и внемлел тому, о чем рассказывала его лира. еще никому не довелось сознать легенду, которую слагали тонкие струны и длинные пальцы умельца. всем казалось, что это просто красивая музыка. — вы достойны моего уважения, — вкрадчиво говорит старший. — а вы достойны моего, — сразу следует порывистый ответ, и на секунду чонгук даже тушуется, замечая, как мужчина напротив в удивлении приподнимает густые брови, — я о том, что вы догадались, о чем была песнь. — я просто знаю, о чем она была, — чужие губы трогает легкая полуулыбка, и чон не спешит признать себе, что имеет слабость заглядеться на нее. чонгуку до жути лишь слегка любопытно, где же путник мог ее слышать до этого. и был бы совершенно не против узнать истории его путешествий по бескрайним дюнам в безбожной жаре, да только понимает, что это неуместно сейчас спрашивать. но он обязательно притаит в себе эту слабую и несмелую надежду о том, что у них еще будет время, еще будет возможность расспросить обо всем на свете. он на секунду сощуривает глаза, представляя, как они могли бы сидеть у костра и слагать на лире свою легенду и считать плеяды звезд в бесконечной тишине пустыни над головой. — тогда позвольте узнать, господин, — делает медленный шаг к мужчине, у которого от томного обращения взволновано дергается кадык, — зачем вы спросили у меня, чем закончилась история, если уже знали ответ? — чонгук останавливается в одном шаге от кима и наблюдает, как между бровей пролегает складка, а темный взгляд слегка растерянно лижет по его лицу. очередной порыв ветра треплет смоляные кудри и полы туники, вынуждая прикрыть веки от поднявшейся с земли пыли. и только когда чон вновь открывает глаза, он замечает, что мужчина невесомо касается его возле уха, поправляя выбившийся красный спелый бутон в волосах. не удержался. этот жест, думается, был более интимным, чем самый красноречивый взгляд в сторону чонгука. к округлым щекам приливает кровь, раскрашивая их нежным румянцем и мужчина это замечает, позволяя себе аккуратно заправить черные пряди за ушную раковину. — по той простой причине, что каждый музыкант поет ее по разному, — тэхен делает паузу, с некой жадностью вдыхая усилившийся от ветра сладостный шлейф юнца, и, наконец, убирает ладонь от чужого лица, — и вы не исключение. — вы мне льстите. — по вашему я похож на алюсника? — хмыкает старший. юный взгляд напротив сверкает нотками игривости и киму это напоминает заигрывание вкупе с очаровательной улыбкой, такой же, как во время выступления. мужчина хмурится и его голову освещает дума: малец не просто так подошел к нему, очевидно рассчитывая на что-то. тэхену не хочется думать об этом на вид наивном создании что-то пошлое и вульгарное, но когда юноша делает еще один шаг к нему, тот отшатывается от него, как от вспыхнувшего пламени. в чернитовых очах зарождается непонимание от такой реакции. атмосфера, по ощущениям, вдруг стала напряженной от повисшего молчания. — чон чонгук, — резко и на выдохе говорит мужчина и от его тона по смуглой спине именованного бегут мурашки. чонгука не особо удивило то, что его имя знают, здесь многие его знают. — как-то нечестно, что вы знаете, как меня зовут, а я вас – нет… — негромко и с долей обиды звучит младший и опускает взор под ноги, пряча глаза за челкой. — вам и не стоит знать, — отрезает. чонгук тут же смотрит на мужчину и приоткрывает рот, чтобы возразить, но с сожалением не находит слов. к нему поворачиваются спиной и через плечо бесцветно кидают: — вам лучше идти, уже поздно. тонкие пальцы с досадой сжимают плотную ткань туники, а пухлые губы поджимаются. резкая перемена в мужчине вводит в ступор, но младший предполагает, что мог показаться слишком навязчивым, а потому решает просто удалиться в дом, добавляя вкрадчиво и чуть ли не шепча: — доброй ночи, господин. он порывисто разворачивается на пятках, силясь не сорваться на бег, и уходит, оставляя за собой лишь аромат спелого инжира и выбившийся из волос алый цветок гранатового дерева. тот падает на занесенные песком кирпичи и остается единственным напоминаем об их встрече под открытым небом. тэхен, грузно выдохнув, оборачивается назад — там ожидаемо никого нет. взгляд опускается к ногам, а непрошеная слабая улыбка трогает губы, но он тут же осекает себя. нельзя ему такие вольности по отношению к юнцу, не для него тот. мужчина поднимает бутон, бережно сдув с него пыль и песчинки, и медленно прокручивает стебель меж пальцев, задумчиво разглядывая пеструю окраску. зря он нагрубил этому дитя самой инанны. *** путь до собственного ночлега был пронизан противоречивыми раздумьями и покалываниями в области груди то ли от вины, то ли от неправильного растолкования чужого поведения. а потому, чтобы избавить себя от тягот, мужчина прихлебывает домашнего вина из бурдюка, привезенного с родины. меж пальцев все еще покоился чужой цветок и ненавязчиво напоминал о встрече. лежа и глядя в потолок, тэхен никак не мог расслабиться, а сон никак не забирал его в свои владения. ему вспоминался лилейный тембр голоса и живой блеск зрачков. вспоминалась песнь, которую раньше ему играла мать. тэхен готов признать, что тогда, узнав в исполнении чонгука ту самую мелодию, он едва ли не засветился от накатившей в раз ностальгии. губы искривляются в горькой усмешке. тэхен глотает побольше вина, смахивая рукавом потекшие капли со рта, и медленно прикрывает веки. столько времени утекло, а он все еще помнит: неспешная игра пальцев, горячие ладони, гладившие с такой любовью детский смуглый лоб, и тихий родной голос. прямо как сейчас. мужчина не сразу понимает, что воспоминания не могут быть настолько ясными и отчетливым. он распахивает глаза и резко приподнимается, вслушиваясь в ночное безмолвие. и ведь не послышалось. еле слышное пение где-то неподалеку долетает до кима и бесследно рассеивается в углах глиняных стен. он шумно сглатывает и хочет было ущипнуть себя, чтобы очнуться, но вдруг узнает голос. секундное замешательство, а ноги уже сами несут на зов. в маленьком внутреннем дворике, с таким же маленьким водоемом, влажно и тоскливо. вместе с ним тут только пышные кустарники, бледный диск луны, да бесконечно далекие звезды — смотрят на него и глумятся. чонгуку в радость побыть одному, да вот только сердце беспричинно колеблется и не может найти себе места. темный взгляд до сих пор ощущается на теле и все так же пускает дрожь по нему. юноша обнимает себя за плечи и укладывает голову на локти. смотрит на водную гладь, где мерцают фальшивые огни, и тихо напевает себе под нос. в отражении запоздало замечает, как на небосводе яркой вспышкой искрится звезда, что тут же несется прочь сквозь темноту. кудрявая макушка запрокидывается, а взгляд устремляется к небу. чон ловит себя на мысли и тут же загадывает желание, которое вертится на кончике языка. о боги, если ваша милость безгранична, если деяния мои бескорыстные, если вы услышите, дайте мне увидеть его в последний раз. он прикрывает веки, взывая к всевышним, и вздрагивает всем телом, когда за спиной слышатся шаги. ему думается, что это мог проснуться шинкарка, и лучше чонгуку уходить отсюда, но тело наливается тяжестью и встать с коленей кажется непосильным. он медленно опускает голову, пряча лицо за мягкими кудрями, и прикусывает губу, готовясь выслушать тираду о том, что уже глубокая ночь и он давно должен спать, ведь завтра он должен участвовать в немаловажном для себя испытании, но вокруг проносится лишь слабое завывание ветра и шуршание зелени кустарников. чонгук в легком недоумении оборачивается и застывает, глазея на того, кого потревожил. их взгляды сталкиваются, а пульс замедляется. мальчишка хлопает густыми веерами, сначала думая, что мужчина ему мерещится, а после порывисто вскакивает на ноги поправляя замявшуюся тунику. теперь то сердце нещадно трепыхается в юношеской груди от такой внезапной встречи. боги… нет, он его услышал. тэхен боком облокачивается о колонну, складывая руки на груди, и не спускает глаз с чонгука. мажет по его фигуре в лунном сиянии расплывчатым взглядом и мнит, что это прекрасная возможность извиниться за свою грубость. но алкоголь в крови мешает все обострившиеся чувства в одном котле и выливает это все приливом возбуждения, от созерцания прекрасного тела в мерцании воды перед собой. мужчина корит себя за грешные помыслы и, видит бог, он не со зла. наблюдает, как младший мнется, не собираясь заговоривать первым, а потому сам отлипает от прохладной поверхности и медленно направляется к нему под открытое небо. — не спится, хи́ли? — ласково начинает тэхен, но его перебивают. — почему вы здесь? — чонгук пытается не придавать значения тому, как обращение приятно задевает его сердце. он замечает за ухом мужчины знакомый цветок и тут же отводит взгляд в сторону, скрывая блеснувшее в глазах смущение. пальцы с волнением мелко теребят бахрому на тунике. — мне показалось вы меня звали, — вальяжно говорит старший и хмыкает на чужой вздернувшийся в недовольстве подбородок. — что вы говорите, ничего подобного! – звучит с явными фальшивыми нотами чванства. — в таком случае, я хотел бы принести извинения за свое несуразное поведение ранее, — на выдохе слетает с хмельного языка и мужчина шагает ближе к подобравшемуся парню. — мне не нужны ваши извинения. — а что вам нужно? ваше внимание. черные глаза блестят, как два драгоценных камня в свете луны, а меж аккуратных прямых бровей пролегает морщинка. чонгук слышит терпкий запах вина от мужчины и сразу смекает причину, по которой тот еще не спал. — вы пьяны… — а вы красивы, — томно проговаривает тэхен, засматриваясь на чужие пухлые губы и вводя этим откровенным жестом чона в краску. ему досадно думать, что этот притягательный господин говорит такое только под действием алкоголя и имеет совесть смотреть на него так порочно, что дышать становится труднее. тело будто застывает статуей, что двинуться в сторону нет ни желания, ни сил. незнамо зачем он тут стоит и ждет чего еще от хмельного мужчины. а старший делает еще один аккуратный шаг навстречу и, еле касаясь, проводит горячими пальцами по щеке, убирая с нее мешающий взгляду кудрявый локон. искушающе заглядывает в глаза, что говорят больше, чем чьи-либо уста. — господин… — начинает было чонгук, но ему не дают закончить. — ким тэхен. брови в удивлении поднимаются, а губы приоткрываются, чтобы следом выдать первое, что приходит на ум: — так вам нужно было напиться, чтобы я мог узнать, как вас зовут? — звучит с укором в голосе, а изящные руки скрещиваются в детском недовольстве на груди, — вам должно быть совестно. — поверьте, мне совестно, но тогда я увидел в вас желание соблазнить, а не узнать меня, — выглядя виновато, тэхен хмыкает с вдруг посмелевшего юноши. — звучит, как оскорбление для меня, господин ким, — интонацией выделяет его фамилию, смакуя на кончике языка, а мужчина лишь глубоко вдыхает прохладный ночной воздух. алкоголь понемногу испаряется и тэхен начинает терять связь с причиной своего прихода сюда к нему. зачем он так нагло заявился? помнится, было ощущение, что его зовут, нет — тянут за руки невидимые путы. — простите и за это. они смотрят друг на друга и молчат. отчего-то все слова тают с языка рядом с этим мужчиной и чонгук теряется в карих водах чужой радужки. его так сильно притягивает этот человек, что это даже пугает. внутри под ребрами вьюнком по бесконечносу кругу пульсирует ощутимое чувство предназначенности. — я подумаю о ваших словах, — юноша плавно обходит тэхена и отворачивается, собираясь уходить. и как же в этот момент руки зудят в желании обхватить смуглые плечи и прижать к себе, чтобы еще на мгновение удержать рядом, задержать дыхание и ощутить на языке пряную сладость инжиров. но тэхен стоит неподвижно, с замиранием ожидая, видимо, чуда с неба. чонгук несмело продолжает: — завтра важный день, я пойду, — звучит предлогом для побега, а потому тэхен было делает шаг, намереваясь остановить юношу, но не успевает ухватиться за него — тот быстро отпрянул и спрятал ладони за спиной, — доброй ночи вам… — в последний раз смотрит на опешившего мужчину, в чьих глазах ему мерещится секундная мольба не покидать его, и убегает прочь, не оглядываясь. не видя, как тэхен медленно зачесывает взъерошенные волосы назад, и не слыша, как разочарованно тот выдыхает. *** с восходом солнца величественный город просыпается. факела гаснут. жара усиливается. торжище кипит. сегодня минует полнолуние, а это значит, что в столице будут шествия и ритуалы. главные врата откроют дорогу на улицу процессий и по ней пройдутся тысячи людей, несущих дары богу покровителю луны сине. тэхен играется с медной монеткой, сидя в тени навеса. в голове только он и ничего более. вспоминает их встречу и улыбается так глупо, что с него даже смеется рядом сидящий друг: — что это у тебя на лице, тэхен? неужто вспомнил кого? — хохочет мужчина, толкая кима в плечо, чтобы тот «пришел в себя». — а ты поди завидуешь? — весело ухмыляется тэхен и подбрасывает сикль в воздух, ловко славливая его обратно в ладонь, но тут же переводит строгий взгляд на тут же переставшего смеяться приятеля и с укором бросает, — лучше пойди делом займись, пока я его тебе не нашел. — сегодня праздник, откроются ворота. поговаривают, там будут ритуальные танцы у костров, — затейливо проговаривает мужичок, решая сменить тему, пока есть возможность, — мы с мужиками хотели… — кажется вы забываете, что мы тут не для развлечений, — напоминает тэхен ему и себе и многозначительно приподнимает одну бровь, — у нас много дел, мы не можем вернуться с пустыми руками. иди и передай это всем, — слабо машет рукой и отворачивается. — да брось, тэхен… — я жду на руках мошну с серебряниками, — ким, не глядя, трет меж пальцев воображаемые монеты и продолжает, — остальное меня пока не интересует, — врет, но не посмеет краснеть. раздосадованный приятель удаляется с глаз долой, а мужчина тем временем прикрывает потяжелевшие веки и сгибает локти, подкладывая руки под голову. откидывается на гладкую стену позади и снова видит его перед глазами. думает о том, что, возможно, чонгук будет на празднестве, и от этого сердце пропускает удар. мечтается вновь увидеть сияющие сотней звезд глаза в обрамлении густых ресниц. и только одному дингиру известно, чем закончится для старшего эта встреча: срывом всех моральных запретов или очередным ударом под дых. тэхен еще подумает о словах старого друга, с которым прошел сотни миль пустынного океана и повидал не одну смертоносную бурю, после того, как увидит, с какой мольбой на него смотрела вся группа. вот же ж похотливые мужланы. лишь бы поглядеть на красавиц в откровенных одеяниях. хотя и тэхен такой же, что уж тут оправдывать, да только вот он хочет смотреть на одного единственного такого красавца. так тому и быть. не они его уговорили, это он не особо сильно противился. близится закат. сумрак постепенно расползается по безоблачному небу, накрывая пустынный город своей спасительной прохладой. шум и большое количество собравшихся слегка напрягают и не дают расслабиться. появляется желание уединиться где-нибудь меж опустевших домов. где-то у храма тэхен разделяется со своими людьми, сам того не замечая, и отправляется по течению из проходимцев в сторону просторной украшенной площади. тут немного меньше народу — большинство собралось у зиккурата — но здесь все так же оживленно. все в красивых нарядах: женщины нацепили на себя всевозможные украшения, показывая свое богатство, принадлежность и статус, мужчины с отпущенными бородами и в разноцветных длинных юбках разгуливают с женами и детьми, а те в свою очередь беспрестанно о чем-то болтают и спрашивают взрослых, когда они смогут увидеть жреческое подношение великому сине. сегодня пустыня купается в уходящих лучах полнолуния и кажется весь город сконцентрировался за крепкими непроходимыми стенами в центре — в самом сердце вавилонии. тэхен не станет врать — он зачарован атмосферой. пусть мужчина и не разделяет нравов вавилонян, но признает их значимость, как в культуре, так и в торговле. а посему решает отдаться празднеству и завлекающему потоку людей, что собираются вокруг замысловатой сцены — небольшая площадка, очерченная красной краской, и с расположившимися по периметру чашами с пылающим огнем. в центре в песке разведен костер и обложен большими камнями с нанесенным на них кровавыми иероглифами и изображениями священных животных. неподалеку расселись музыканты с различными барабанами причудливой формы и длинными флейтами. разом весь шум прекратился, народ замер в предвкушении. в тишине ночи стрекочут насекомые и слегка подвывает слабый ветер. из толпы медленно выходят силуэты в черных плащах с покрытой головой, чьих лиц совсем не видно. угли в чашах потрескивают, а пламя колыхается под слабыми потоками воздуха и искажает картинку перед глазами. звучат первые низкие ноты флейты. тэхен пробирается сквозь толпу и выходит в первый ряд, чувствуя, как тут намного жарче из-за близкого огня. облаченные в черный цвет силуэты девушек выстраиваются в ровную шеренгу и не двигаются, замирая точно статуи. флейту подхватывают струны. льющаяся музыка вводит в транс и гипнотизирует. костер посередине разгорается сильнее из-за прорыва ветра. вышедшие медленно начинают собираться в ровную колонну. их босые ступни бесшумно скользят по песку, оставляя горячие следы. под плащами они скрывают небольшие бубны, которые показывают публике, когда разводят руки в стороны и образуют замысловатую фигуру. изящные ладони мелко трясут бубны и создается легкий звон, а после мелодию подхватывают барабаны, задавая ритм. черные накидки развеваются, подобно языкам пламени перед ними, от слабого ветра. являют собой неминуемую смерть каждого живущего и дышащего. девушки окружают кострище и их капюшоны сбрасываются, открывая всем присутствующим прекрасные лица танцовщиц. тэхен узнает среди них чонгука и теряется на секунду. так вот, что за «важный день» у младшего. губы трогает легкая улыбка гордости, а взгляд скользит по уже знакомым линиям тела, которые не может скрыть даже черная струящаяся ткань. молодые красавицы заводят хоровод, сотрясая бубны о маленькие ладошки. меняют направления и одномоментно скидывают с себя темные одеяния, оставаясь в кроваво-алых полупрозрачных откровенных одеяниях. восхищенные вздохи послышались одновременно со всех сторон. изящные юные тела тут же облепляют липкими взглядами и с замиранием сердца ожидают, что будет дальше. золотые подвески и браслеты сияют в свете костров, создавая блики на смуглой коже. фероньерки на головах дев мелкими цепочками спускаются вдоль распущенных волос, а круглые фрагменты прикрывают часть лба над бровями. красная ткань почти не скрывает их голые бедра, а глубокие разрезы изящно и соблазнительно показывают стройные длинные ноги. во рту скапливается слюна и тэхен неохотно ее глотает, лицезрея настолько раскованного чонгука, чарующего своими плавными движениями. мужчина засматривается на это откровение с чистейшим восхищением и только когда поднимается взглядом обратно к лицу юноши, осознает, что тот смотрит прямо на него. все звуки воспринимаются, как через толщу воды. дыхание спирает, а сердце и подавно заходится в аритмии. в черных, как смоль, глазах отражается пламя и, кажется, сам тэхен. невероятно завораживающе. мужчина не успевает насладиться моментом, потому что чонгук отворачивается, пряча непрошенную улыбку, и собирается в небольшой круг вместе с другими девушками. бубны поднимаются над головами и скрещиваются, мелко дрожа. слышен звон золота и сбитое дыхание выступающих. рядом с огнем неимоверно жарко. измазанная маслами кожа покрывается испариной, а раскаленного воздуха крайне мало. чувствуется легкое головокружение, когда за волной тела спина прогибается назад вместе с запрокинувшейся головой. взгляд прячется за густыми ресницами, а рот чувственно приоткрывается, глотая побольше кислорода. он здесь. он смотрит. на него. чонгук совсем не ожидал, что увидит мужчину на выступлении, да еще и так близко. о боги. волнение пробегается по позвоночнику и скатывается крупными каплями пота в ложбинку между ягодиц. кажется, что он сейчас задохнется от переполневших его сердце чувств. ощущает на себе пристальный взор раскосых карих глаз и плавится не столько от близкого пламени, сколько от пронизывающего внутренности возбуждения, расцветающего румянцем на смуглом лице. лишь бы не забыть своих движений. бубны остаются подле камней, а женские тела опускаются на колени и ложатся спиной на раскаленный песок. извиваются, словно змеи, под звуки флейты и уподобляются огненным языкам, раскрывая свою красоту и пластичность. их руки рисуют в воздухе образы и фигуры, рассказывают историю, легенду, сказку. луна безмолвно благодарит их за столь дивное подношение себя своим ярким светом прямо над головой, и вознаграждает благословением, которое девушки заключают в кубок со священным алкоголем. разливая багровую жидкость по глиняным чашам они освящают ее над огнем, возобновляя хоровод, и чертят кончиками пальцев ног узоры на песках по ходу действия, начиная что-то нашептывать. гарза продолжается до тех пор, пока музыка не достигает своего пика и не стихает, растворяя последние ноты в ночной гармонии. долгие минуты сокращаются до жалких секунд. девушки неподвижно стоят спиной к костру, подняв глаза в небо, и ждут послания божьего, чтобы в следующий миг выбрать себе подходящего избранника для того, чтобы тот испил их ритуальный напиток до последней капли. повисшую тишину и стрекот сверчков нарушают аплодисменты и восторженные возгласы. чонгук медлит, приходя в себя, и ищет взглядом тэхена. почему именно его, он не знает, так подсказывает разум и неспокойный стук сердца в груди. все звуки доходят до него запоздало, пульс плещется в ушах, как вино в чаше, где отражается бледный диск луны. юноша пробегается глазами по первым рядам, но никого не находит и уже было думает, что мужчина ушел, не досмотрев до конца, как слышит свое имя. мурашки пробегаются по всему телу. он узнает этот голос из тысячи знакомых. глубокий тембр намертво впечатался в подсознание и каждый раз маслом обволакивает внутренности, стоит лишь услышать или подумать о нем. чонгук резко оборачивается, от чего золото на нем свойственно звенит, и с облегчением расплывается в улыбке, глядя на такого же улыбающегося мужчину. он сейчас такой неимоверно привлекательный в свете огненных чашей, что живот предательски сводит. как же можно быть таким невыносимо желанным и одновременно невозможно далеким. чонгуку так хочется сейчас просто обнять мужчину, просто прижаться к его груди своей и простоять так всю оставшуюся ночь. но юноша вынужденно отмирает и возвращается на землю, замечая в карих глазах напротив застывший немой вопрос. он вспоминает, что в его ладонях до сих пор алкоголь и он должен вручить его тому, кого сам выберет. и он выбирает, не задумываясь. медленно делает шаг в сторону тэхена, еще один, пока не оказывается напротив. с дрожью в кончиках пальцев протягивает глиняный сосуд и еле слышно произносит: — выпейте, господин… — голос слегка подводит в конце и чонгук сглатывает вязкую слюну, отчего его кадык дергается, и облизывает пухлые губы. старший в недоумении опускает взгляд на подношение и хочет задать вопрос, но останавливает себя. безвозмездно принимает из горячих нежных ладоней чашу и прикладывается губами к ее краю. со стороны юноши слышится томный выдох, а за спиной шепот. ритуал почти завершен. тэхен не придает этому значения, осушая сосуд, на языке остается терпкая сладость с привкусом фруктов, а с подбородка стекает пару багровых капель. — это… как бы вам сказать, господин ким, — младший делает неуверенный шажок и встает совсем близко к киму, у которого от знакомого аромата инжиров вперемешку с запахом кострища голова идет кругом, — теперь вы и я… — юноша запинается, опуская взгляд на широкую грудь мужчины, скрытую рубахой, и сжимает меж пальцев тонкую материю своего наряда. — что вы имеете в виду? — тэхен слегка хмурится, склоняя голову в бок, и пытается заглянуть в блестящие глаза чона, пока тот пытливо молчит. пауза затягивается. чонгук собирает свою волю в кулак и, вобрав в легкие побольше воздуха, приподнимается на носочки и прижимается к мужчине, сокровенно шепча на ухо: — теперь вы должны возлежать со мной, господин. смысл сказанных слов очень не спешно доходит до чутка опьяневшего сознания. густые брови в удивлении ползут наверх, и тэхен потупляет взгляд перед собой. ему послышалось? юноша отступает от мужчины с заметным румянцем на мягких щеках и ждет его ответа, но видит лишь замешательство на чужом точеном лице. сердце сжимается от страха о мысли, что его отвергнут. кажется, еще одно мгновение и очаровательные сверкающие глазки наполнятся стеклянными слезами. чонгук отворачивает голову в сторону, не желая видеть осуждение в полюбившемся раскосом взгляде, и подумывает уйти, как ни в чем не бывало, просто забыть об этом и никогда больше не вспоминать свой позор. но чувствует, как большая мужская ладонь обхватывает его кисть и тянет сквозь толпу. он прикусывает губу, следуя за широкой спиной, и мысленно готовится извиняться за свои слова, хоть и понимает, что на месте тэхена мог оказаться совершенно незнакомый ему человек, выбор которого не принес бы ему ни капли удовлетворения. это вызывает паскудное колкое чувство в районе солнечного сплетения и младшему крайне не хочется думать, какого было бы окончание вечера в ином случае. тэхен уводит его подальше от лишних ушей и заводит в укромное место меж глиняных стен домов. их холодная поверхность остужает взмокшую спину и немного приводит в чувства. мужчина склоняется над ним и опирается ладонями по обеим сторонам от его головы. смотрит так пристально, что невольно хочется вжаться в стену позади еще сильнее. слишком близко. горячее дыхание заставляет замереть вместе с последовавшим вопросом: — это часть вашего ритуала? — вы все правильно поняли. тэхен шумно выдыхает и прикрывает глаза, опуская вмиг потяжелевшую голову на чужое плечо. мальчик под ним вздрагивает и не дышит вовсе. пульс заглушает все мысли и он громко сглатывает. от мужчины пахнет мускусом и чем-то жареным. так и уйти к судьбе недолго. — так значит, в угоду богам я должен разделить с вами ложе? — риторически звучит из уст тэхена. горячее дыхание опаляет открытый участок медовой кожи. он тихо хмыкает, продолжая, — а если я откажусь? что тогда вы сделаете, чонгук? — вы уже выпили мое вино... вы уже со мной связаны. отказ подобен греху, нарушению договора, карается гневом божьим. — простите, что так внезапно, я… забудьте. давайте сделаем вид, что я к вам не подходил? — пытается ускользнуть от последствий чонгук, хотя это совсем не то, что он хотел бы сейчас сказать. абсолютно точно он не собирался сбегать, просто-напросто слетело с языка быстрее, чем успел обмыслить это. тэхен поднимает голову и заглядывает прямо в душу, безжалостно добираясь до оголенных кончиков нервов и заставляя показать всего себя наизнанку. дрожь проходится от макушки до пят. ладони ощутимо потеют, а холодная стена позади уже нагрелась от температуры тела. чонгуку вмиг становится тяжко дышать одним воздухом с таким мужчиной. то ли судьба, то ли магия связала их и держит так крепко друг подле друга. — вы никуда без меня не уйдете, — решительно утверждает тэхен и скользит взглядом по юному лицу напротив. прочь все смятения. — господин… — чонгук в удивлении приподнимает брови и хлопает густыми ресницами, глядя на мужчину. сердце скачет в груди, словно голодный лев по клетке. мечется, ревет и места себе найти не может. а виной тому один лишь лирист из таверны. глаза очерчивают контур пухлых наливных губ и все сдерживаемые оковы спадают к босым ногам танцора, потому что тэхен отпускает узды. он обхватывает ладонями румяные щеки мальчишки и сливается с ним губами. ему отвечают не сразу, пребывая в легкой растерянности, но после чонгук так несмело укладывает ладони на чужую грудь, моментально ощущая, как неистово под ней бьется охваченный чувствами орган. и сдавленно стонет в поцелуй только от мысли, что это из-за него. ноги совсем не держат. взмокшие пальцы вцепляются в кисти мужчины, чтобы позорно не сползти по стене на землю. тэхен целует тягуче медленно, так, что у чонгука все внутри сжимается до ничтожных размеров песчинки, а возбуждение скапливается внизу живота и собирается вязкой ароматной смазкой меж голых бедер. он течет в его руках. судорожный вдох не позволяет умереть от сладостного удушья, зато томный взгляд из-под ресниц выбивает землю из-под ног. разнеженный чонгук в красном полупрозрачном и в приглушенном свете луны — грех, ниспосланный всевышним. и тэхен уже грешен по самое горло. — шатер, — еле как волочит языком младший, — он в другой стороне, но мы… вы… — путается в словах, как пальцами в чужих волосах, и тянет мужчину на себя, чтобы еще раз коснуться покрасневших губ своими. на них еще остался привкус вина и он с жадностью его слизывает, слегка пьянея от него. говорить сейчас о чем-то представляется таким непосильным, что чонгук и не пытается больше. они неведомо как добираются до шатров, которые были установлены неподалеку: их раскинули для выступающих в обрядах. в один из таких сейчас и заглядывает чонгук, молясь, чтобы он был пуст, потому что терпеть жар между ног становится уже физически больно. и он искренне радуется, когда шатер оказывается никем не занят. теперь это станет местом, что запечатлеет в себе все, что произойдет этой лунной ночью между ними, как сокровенное писание, что канет в лету, так и не увидев потомков. тэхен не замечает перед собой ничего, кроме блестящих черных глаз и обворожительной улыбки. он опьянен, но это скорее не от выпитого эликсира, а от мальчишки, что дал ему его. тэхен не просил, но боги преподнесли подарок. нет, благословение. мужчина убежден, что это не проклятие, а настоящее спасение его заблудшей души. он наблюдает за тем, как тонкие изящные пальцы поджигают фитиль масляной лампы на небольшом импровизированном столике рядом с такой же импровизированной кроватью из дерева и шерсти для мягкости, застеленной красной плотной тканью. он переводит взгляд на чонгука и безмолвно соглашается на немое приглашение присесть. из-за тусклого освещения на лоснящейся загорелой коже играются беспокойные тени и это действует сильнее, чем гипноз. тело этого юнца святое богохульство — невероятно соблазнительное и грациозное. и тэхен правда старается не обливаться слюнями от одной мысли, что увидит его нагим во всей своей красе, но все же гулко сглатывает, присаживаясь на край ложа. ему не обязательно видеть чона без одежды, чтобы боготворить его во всех доступных смыслах. он не стремится жадно снять с него все до последнего куска ткани. вместо этого ему нравится видеть, как тот улыбается, как разговаривает с ним, или как смотрит на него. чонгук хмыкает с вида задумавшегося мужчины и, услышав отдаленную мелодию еще играющей где-то неподалеку музыки, начинает медленно покачивать бедрами в ее такт. ему нужно с чего-то начать. первыми на пол звонко летят надоевшие браслеты и серьги. далее идет фероньерка, которая путается в его волосах, но он не особо обращает на это внимания, прикрывая веки и пытаясь не думать о том, что невозможно нервничает и просто тянет время. он ощущает на себе волнующий внутренности взгляд. от него не хочется избавиться. от него нет желания прятаться. в нем хочется купаться, как в горячей, прямо-таки кипящей, реке и не выбираться из кучевых волн, ласкающих тело. младший слышит томный и достаточно шумный в тишине шатра выдох, когда он снимает с себя верхнюю часть костюма, открывая вид на плоскую грудь и затвердевшие соски. тэхен знатно тешит его самолюбие и чонгук чувствует это невероятное ощущение — он пребывает в экзальтации. но на секунду мысль о том, что возможно мужчина будет удивлен, увидев между стройных ног далеко не член, заставляет замереть на мгновение. – господин, надеюсь вас не смутит одна маленькая деталь в нашем процессе... – заглядывает в глаза напротив и закусывает губу, опуская ладони на края пояса. мужчина лишь склоняет голову на бок и выжидающе молчит, очевидно не поняв смысла сказанного. что-то подсказывает, что ким последний человек, который выскажется на этот счет, но тень сомнения все же оседает на плечи юноши. в любом случае бежать поздно, а потому тот лишь ухмыляется, качая медовыми бедрами и постепенно ослабляет завязки. нужно насладиться моментом, чтобы не гневать богов. дает набедренной повязке со звоном золотых пластинок соскользнуть по ногам и плавно упасть у его ступней. длинная шифоновая юбка, оставшаяся на его мягких боках, совсем не скрывает треугольник коротких лобковых волосков и блеск его половых губ. мужчина на пару долгих секунд замирает, откровенно засматриваясь на это зрелище, а после вновь смотрит чонгуку в глаза. его красные уши скрылись под черными кудрями, пухлые губы блестят от слюны, а длинные треугольники слипшихся ресниц трепещут. и это слишком. теперь корень вопроса ясен, как лунный свет. собственное возбуждение тэхена болезненно упирается в ткань широких льняных штанов и он готов заскулить от адского желания прикоснуться к юноше перед ним. — вы позволите? — негромко и хрипло спрашивает он. — вы желаете? — парирует младший и прищуривает глаза, ухмыляясь и умиляясь с такого мужчины перед собой. — желаю. — позволяю. и большего тэхену не нужно. он протягивает ладонь и кончиками пальцев касается оголенных в разрезах ткани бедер. проходится по узлу, что держит последнее скрывающее все сокровенное, но не развязывает, а скользит выше по бархатной коже к греховно узкой талии с аккуратным пупком. чонгук подходит к нему еще ближе и оказывается уложенным на лопатки с мимолетным удивленным ахом. алая струящаяся ткань оказывается задернутой и тэхен удобнее устраивается меж длинных ног, без промедлений опуская губы на чужой лобок. видать они стонут одновременно, потому что один заглушает другого. младший чувствует, как смазка стекает с влагалища в ложбинку между ягодиц и остается мокрым пятном на красной материи, что после липнет к влажной коже, и смущается пуще прежнего, глухо выстанывая разбитое: — господин ким… тэхен дает руку на отруб, что может кончить от одного единственного обращения из этих уст. медлить нет ни сил, ни терпения. он глотает томное мычание вместе со слюной и просто следует губами ниже, раскрывая влажные и солоноватые на вкус складки языком. и все вокруг искажается, искрится и плывет. может так действуют ароматные травы, что тут жгли, или выпитый алкоголь, или просто парень лежащий под ним с разведенными очаровательными бедрами, но тэхену и плохо, и хорошо ежесекундно. чонгук ныряет дрожащими пальцами во всклокоченные волосы мужчины и мечется по алому покрывалу. мелодично стонет и умирает прямо в руках старшего. сердце так быстро бьется, что кажется, что оно вот-вот остановится. опуская глаза вниз, чон знает, что встретит там его взгляд, но чтобы тот был настолько красноречивым, да еще и в тот самый момент, когда длинный язык толкается в его узкие стенки — к такому он был не готов. позвонки хрустят, когда его гнет на постели, насыщенно алый рот открывается и он целиком задыхается, рассыпается, развевается по ветру песком и вновь собирается. он не замечает, как сдвигает бедра вместе и зажимает голову мужчины и явно не дает ему нормально вдохнуть, а тому, кажется, и не нужно дышать – его кислородом стал солоноватый вкус юного лириста, звонко выстанывающего имя тэхена. к языку присоединяются пальцы. младший совсем теряется в ощущении наполненности грубоватыми узловатыми пальцами. они чувствуются, как родные — на своем законном месте. и чонгук чувствует себя так же. отдается тэхену и не жалеет ни о чем. чудится, что вокруг них собирается полупрозрачная дымка, скрывающая их за собой, но они не обращают внимание ни на что, кроме друг друга. пусть небо над головой остановится, земля под ногами разверзнется — они не отпустят руки друг друга. – прекрасен, – заполошно шепчет куда-то в смуглое бедро и губами собирает с чужой кожи бисерины пота. обдает облюбованное место горячечным дыханием и поднимает взор к молодому лицу, исказившемуся в искреннем удовольствии. в глотке застревает еще сотня невысказанных слов восхищения, но они тонут в непроглядном омуте страсти, что завладела мужчиной. язык прилипает к небу и он топит глухой стон в складках чужих бедер, когда его волосы на макушке жестко стягивают в кулачки и тянут на себя. неприлично громко и пошло вылетает его, тэхена, имя с распухших уст лириста, когда мужчина вновь приникает к налившимся кровью половым губам и захватывает в плен своего рта бусину клитора, растирая ее языком. парень совсем не находит себе места на огромном ложе, заливаясь краской, смазкой и чувствами. слишком... нет, безбожно хорошо для него. большие горячие ладони сжимают талию, оглаживают поджавшийся живот, слегка царапают ногтями бока и не отпускают ни на мгновение. ни на секунду не дают ощутить прохладу вечернего сумрака и забыть, что они здесь для высших деяний. чонгук упускает момент, когда губы тэхена аккуратно сцеловывают каплю пота с его виска, а бедра в напряжении остаются неподвижными, когда тот входит в разгоряченное и разморенное одними лишь ласками тело. дает время и себе, и ему свыкнуться с растяжением и давлением, а сам пользуется моментом и покрывает румяное еще по-детски округлое личико влажными поцелуями. в груди печет от жгучего и властного ощущения принадлежности. чон оплетает мужчину и руками, и ногами. контакт кожа к коже — чувство защищенности и надежности. первое движение и очередной тонущий в поцелуе стон. тэхен не разделяет нравов вавилонян, но разделяет ложе с одним из них и это ощущается так правильно, так богоугодно. он может и поступился принципами, но это не имеет никакого значения, когда под ним лежит человек, от которого в груди все зудит и распирает от забытого чувства влюбленности. теперь этот юноша никуда от него не сбежит. даже если посмеет — тэхен отыщет его хоть на краю земли, там, где небесные светила омываются рекой после путешествия по царству теней и мрака. теперь их души связали обстоятельство и вездесущая астролатрия. соблазнили, заманили и возродили. он молится. но не богам. он забывает их имена, как проклятый богохульник, преклоняясь лишь перед одним — тем, кто сейчас порывисто стонет его, тэхена, имя. нечего менжевать. все было предначертано. это больше, чем просто страсть. тэхен самозабвенно ускоряет свои толчки, выбивая из чонгука разбитые всхлипы. крупная головка члена бьется так глубоко и точно, что перед глазами темнеет. трение нежной кожи о жесткие паховые волоски досталяет еле заметный дискомфорт, все затмевает нестерпимое желание кончить, как можно скорее. ким вдруг замедляется, а потом и вовсе останавливает фрикции, оставаясь внутри влажного и горячего влагалища. разочарованный и плаксивый выдох чонгука накатывает на блестящее от пота лицо умиляющую улыбку. в знак извинений он оставляет целомудренный поцелуй на алых губах и меняет их местами, усаживая очаровательно раскрасневшегося парня на свои бедра. тот без всякого стеснения ерзает на нем, усаживается на члене по-удобнее и улыбается так чертовски довольно, что у старшего дыхание в горле застревает. он глядит на него снизу вверх, так томно и одновременно с этим по-собственнически жадно, что хочется расплакаться от чувств к этому невозможному мужчине. кажется, он теряет связь с праотцами. чонгуку всегда казалось, что не найдется того достойного его безграничной любви человека. но вот тэхен с ним, под ним, в нем и чон видит звездопад перед глазами, целиком отдаваясь без смятения совести. самостоятельно начинает подниматься и опускаться на крепком стволе, сдавливая его нежными стенками и чувственно кусая блестящую нижнюю губу. вязкая полупрозрачная смазка стекает по загорелым бедрам, чавкает и хлюпает, пачкая мужские ляжки, и этот вид, что стал доступен для кима, возбуждает еще больше, заставляя толкаться настречу дрожащему телу. надолго их не хватает. тэхен, скрипнув зубами, с грудным стоном в послений раз вжимается пахом в опухшую от трения вагину, и обхватывает чонгуковы конвульсивно дрогнувшие ягодицы, не давая слезть с пульсируещего члена. и это добивает младшего, по щекам которого скатывается пара кристальных слезинок. он ввзрывается в оглушительно-восхитительном оргазме, закатывает глаза и содрогается в крепких горячих руках. его смуглая кожа переливается в свете лампы, мерцает и покрывается мурашками. тэхен не оставил на нем ни следа: ни единого синяка не должно быть на этой священно-невинной коже. крупная головка выскальзывает из покрасневшего влагалища и за ней следом выливается белое семя, делая их еще более грязными в их собственоручно созданном хаосе. чонгук осоловело пялится на кима, упираясь вспотевшими ладонями в его широкую грудь. чувствует, как под ребрами того бешено колотится сердце, и улыбка сама расцветает на его зацелованных устах. он рисует пальцами замысловатые рисунки на слегка выделяющемся прессе, будто выводит иероглифы, и ерзает по все еще каменному члену мужчины скользкими чувствительными складками. руки тэхена сминают медовые бока, оглаживают расслабленные мышцы и не останавливают, безмолно разрешая делать все, что тому вздумается. они замирают, переводя дыхание, и по-новому изучают довольные лица друг друга. — чонгук, вы согласитесь уехать со мной, — негромко начинает тэхен, перебирая кучерявые черные пряди, что разметались по его груди, когда юноша обессиленно развалился на нем, — туда, где вы еще никогда не бывали? я хотел бы показать вам мир, — возможно он сам не уверен, что младший оценит это предложение, ведь бросить родину — это нелегкое решение, но все же с надеждой и с замиранием сердца ждет ответа. вместо него он чувствует, как чонгук улыбается и тихо смеется ему в шею, а после лениво рисует на оголенной груди с левой стороны прямо под замершим в волнении сердцем мужчины иероглиф, означающий «да». согласен. где-то в бездонном космосе над головой, над шатром, над огромным гордым вавилоном ярко сверкает звезда. ее сияние соперничает с яркостью луны и все неспящие в ту минуту устремляют свой взор на небосвод, наблюдая легендарное, но непонятное многим событие. со временем свет слегка рассеется и тогда на месте одной одинокой далекой звездочки будут красоваться две невероятно яркие и различимые даже ясным днем. за это время пески многое скроют, спрячут под толстым слоем все, что могло указать на огромную и величественно процветающую цивилизацию. пройдут десятилетия. века. языки смешаются, вымрут, уйдут под землю вместе с носителями, но два сияющих светила далеко от земли в небе навсегда оставят за собой легенды, песнопения и сказки. одна из которых написана тэхеном и чонгуком голыми руками по доверенному телу.