Змей и скорпион

      Ярко-оранжевая панамка с узором листиков насыщенно-зеленой марихуаны, она же конопля, съехала на глаза, прикрывая почти весь обзор, но владельцу сего чуда дизайна было далеко фиолетово, даже если бы и весь закрыла, лишь бы находилась на своем почетном месте, прикрывая копну рыжих вьющихся волос, с токсически-салатовыми кончиками, что так прекрасно сочетались с любимой шляпкой. Из ушей висели две сережки, сияя черными бриллиантами местного разлива. Внутри капельки наушников. Блестящие висюльки раз за разом покачивались в такт голове и музыке, что мелодично заполняла уши, голову, а после и все тело, судя по атмосфере вокруг. Поза расслабленная, нога на ноге, что вытянуты вперёд. Широкие штаны — почти шаровары, темно-зеленые, — прикрывали худые ступни с вьетнамками, в виде крученых шнурочков. Футболка, снова же, ярко-оранжевая, широкая, что висела на худом теле сплошным пёстрым прямоугольником. Руки, с множеством браслетов всех цветов радуги на предплечьях, упирались в лавочку, помогая качающемуся телу раз за разом удерживать равновесие. Худые, жилистые с длинными тонкими пальцами. Голова опущена, и лица почти не видно. Одна рука с дымящей сигаретой отрывается от лавочки и снова тянется ко рту. Затяжка, и струя белого дыма в воздух вокруг. Блаженно, снова так же, медленно выпуская через ноздри, словно смакуя этот яд. Вокруг от курива странный запах, довольно едкий, от которого слезятся глаза.       «Чертов отравитель!»       Парень прикладывает ладонь ко лбу напротив и давит вперед, заставляя того поднять голову и посмотреть на, минут уже две, стоящую напротив темную фигуру. Фигуру его скорой кончины. Которая своим присутствием даже никого не смущала.       Панамка мнется и съезжает. Расслабленный, даже несколько поплывший взгляд поднимается на человека напротив.       Глаза цвета болотной тины. Мутно-зеленые, совсем не подходящие ярким волосам. Россыпь светло-коричневых веснушек и пухлые губы, что выпускают струю дыма прямо в лицо.       Парень закашлялся и усилил давление.       — Какого хера?! — тон полон возмущения. — Я же говорил тебе не курить здесь. Табличку, блядь, не видел? — ткнул он в сторону знака, ядовито выплюнув слова, впиваясь испепеляющим взглядом в эту опостылевшую морду.       Курить прямо возле детской площадки. Это же надо иметь наглость!       — А-а, Мишка, давно не виделись, — протягивает эта жертва модного приговора, нарываясь на ещё один. Смертельный. Или как минимум травматический.       — Для тебя, наглая рожа, Михаил Петрович, — прошипел сквозь зубы. — Туши, блядь, сигарету, пока я её об тебя не потушил.       Болотные глаза прищурились, и улыбка расползлась следом на пол-лица.       — А ты можешь, Мм-ихаил Петрович, это сделать? — слова как всегда растянуты, словно кто включил его на ноль пять, забыв вернуть обратно, и обязательно с придыханием, таким, будто либо он на последнем издыхании, либо ебали полночи и полдня. Как вообще можно выводить других настолько всем? — Сомне-еваюсь, — худые пальцы вцепляются в руку и оттаскивают от лица, удерживая перед собственным лицом. — Одолжишь пепельницу? — вольготно, выглядывая из-под пальцев.       — Уебок, — Михаил резко выдергивает руку из хватки. Берет почти докуренную сигарету и сминает в собственной ладони. Скулы ходят ходуном. Взгляд — пепелище ада. Разжимает ладонь и вытряхивает прямо на шаровары укурка.       — У-ух, печёт, наверное, — с довольной усмешкой протягивает парень.       — Еще раз увижу тебя здесь и тушить их будем о твою рожу, вразумил, Васька?       Губы изогнулись. Не часто его по имени называют, ещё и так. Чаще «Ви» и с уважением. Вот только за что?       — М-м, конечно, дорогой мой друг, — балдежная ухмылка, похлеще Моны Лизы.       — И никакой я тебе, нахуй, не друг, — толчок в лоб, заставляющий пошатнуться и плюхнуться задницей прямо на влажный песок.       Панамка пала наземь, открывая свои внутрености переменной облачности.       — Да-а, дорогой мой, — протянул томно-приторно, доводя парня напротив почти до бешенства.       Огонь внутри испепелял, едва не вырываясь наружу и не поджигая все и вся вокруг, а этого придурка в первую очередь.       Подошву берцы так и щекотало взвалить прямо на лицо этого уебища под прикрытием человека, но разум сделал свое дело. Он, блядь, не местный гопник, просто заебали, -л. И бить никого не собирается. Лёгкий же толчок этому индивиду явно особого дискомфорта не доставил, глядя, как даже с вздергнутыми кверху ногами, он удобно устроился, покачивая тапком, закинутой на лавочку ноги.       Парень натянул наушники и врубил звук почти на все. Развернулся и пошел обратно на детскую площадку, к сестре, за которой и так слишком долго не было присмотра.

***

      Ви не впервые наблюдал эту картину. Согнутая в три погибели фигура, что сидела возле детской площадки. Черная от макушки и заканчивая белыми кончиками кед, черных если что, обычно, сегодня же смольные черевички на толстой подошве. Большие беспроводные наушники из которых извергался сам ад, судя по душераздирающим воплям грешников там. Хотя вопли помимо них, на самой площадке, были не далеки от средневековой инквизиции. Казалось, действительно трудным делом — определить, что же давило на мозги сильнее… Малышка-брюнетка, годиков пять или четыре от роду, подозрительно похожая на парня, носилась перед его глазами, что следовали за ней, куда бы та не подалась. Открываясь лишь в двух случаях: в телефон, изредка, когда кто-то писал, и если сбоку появлялся дым. Мрачный прицельный взгляд медленно поворачивался в сторону. Колючий и острый, явно посылающий этого изверга, монстра, нарушителя правопорядка (нужное подчеркнуть) прямо к тем самым знакомым чертям как минимум, и фарширующий в сочное томатное фрикасе, как максимум… Короткие черные волосы, выбритые виски и затылок. Узкие губы, глубоко посаженные глаза с густыми длинными ресницами. Ровный овал лица, нос с небольшой горбинкой. Даже если сидит так далеко, совсем скоро это бледное, отравленное ядовитой змеёй лицо всадника, появится прямо перед носом у злодея. Слишком близко. Отравитель местных детей припоминал свой ступор, когда в первый раз смог оценить даже то, что в темных радужках имелись светлые карие вкрапления, ну и силу голосовых связок этого защитника чести и морали, конечно же.       А тот, видимо, оценивал, не откинулся ли Василий, друг детства его. Давний друг, который стал недругом после того, как обстоятельства вокруг них немного изменились.       Черная футболка, такие же джинсы, разодранные в хлам на коленях, но узкие настолько, что непонятно как туда вообще втиснулись человеческие ноги и, пусть и тощая, но задница. Признаться, полукруги которой смотрелись в них весьма ничего так.       Пальцы в серебряных и черных кольцах. Кожаный браслет на запястье. Тунели в ушах. Дракон, что плетется вдоль левой руки. Жёсткая ладонь, что всегда давит в одно и тоже место. Пытаясь, видимо, выдавить из черепной коробки то, что там должно находиться, но и подавно не водилось. Здравый смысл.       В общем, если бы не этот весь черных треш — охуенный мальчик. Симпатичное лицо, выразительная мимика, а характер — положи палец, так руку откусит.       То, что так любится. Ничего из себя не строит, всегда все в лицо вываливает, но что самое забавное, сколько бы другой ни угрожал, Вася даже слабой гематомки за все время от него не получил.       «Пёсик лает, но не кусается.       Интересно, его можно приручить? Посадить на ошейник?» — Глаза сами ползут к красивому изгибу.       — Красный смотрелся бы охуенно.       — Что? — с озадаченным видом спрашивает парень.       — В красном, говорю, лучше будет, Михаил Петрович, — протягивает Василий, испещерая насупленное лицо задорными искорками.       — Хочешь гроб из красного дерева? А губа не дура, — зло смеётся он.       — А-а? — глаза описывают круг. — Можно и так.       «Мне в принципе похер, где ебаться, друг мой. Хоть на кладбище, хоть посреди церкви».       «О, бля, я бы попробовал оба варианта».       — Тогда, боюсь, тебе придется бросать травиться, чтобы денежек насобирать-то. Сумма… Ого, весьма внушительная выходит, — тычок в лицо экраном.       «О, точно неплохо».       — Мне нравится вот этот, — покрутил пальцами с сигаретой у крайнего с резъблением. Браслеты невольно съехали ниже, ближе к локтю.       — Я вижу там уже все остатки задымились, — тычок пальцем в одну точку лба парочку раз.       Вася поднимает глаза вверх и пристально наблюдает за тем, как дитя тешится со злой ухмылкой на суровом лице.       Новая затяжка.       — Не все. Нужно пополнить, — глубокий вдох, чтобы проняло до самых костей, и выдох прямо в сторону исказившегося лица.       «Ярость тебе весьма к лицу, знаешь ли. Намного больше, чем слезы».       Пальцы вцепляются в рот, зажимая. Бывший? друг наклоняется ближе.       — Еще раз сделаешь так, ебанутый, и я тебе её прямо в глотку затолкаю, — шипит и звереет, точно дикий кот.       «Ух, а звучит как! Но кто из нас ещё здесь ебанутый?»       Язык скользит вдоль жесткой кожи, и рука резко отдергивается. В глазах отрицание, отвращение, обида?       «Хотя, ладно, нужно же как-то планку держать».       — Ну же, попробуй, — протягивает Василий сигарету другу и приоткрывает рот со звучным «а».       Озверевший кот вырывает ту из пальцев и втаптывает в землю, явно намереваясь соединить вещества на молекулярном уровне.       — Шизанутый. Убью ещё раз так сделаешь, — снова сипит, точно нагревающийся чайник, а лицо то бледное какое.       Довольная ухмылка сама так и просится на лицо.       — Сколько подавляемой агрессии. Пассивная роль тебе больше пойдет, так что не следует активничать. Мне-то похуй, но что люди подумают? — Василий косится в сторону нескольких молодых мамочек, что явно все чаще поглядывают в их сторону.       Тихое «блядь» в ответ.       — Что мы здесь дерёмся или сосёмся, тебя ведь любой вариант устраивает? — весело приподнятые брови в немом вопросе.       Новая вспышка гнева, от которой лицо снова розовеет, а пальцы в кулаках сжимаются до побеления.       Челюсти ходят ходуном от накала стальных пластин злости, зря что не скрипит только.       «Правильный же ты наш. Не был бы таким сдержанным, давно бы уже морду дружку своему разукрасил, и не только её.       Истина, что выдаётся за ложь, и ложь, что выдаётся за истину, в этом ведь весь ты, Миша? Хороший до мозга костей на людях, и только при мне вылазит дурная натура?       Скорпион, а говорят, что гороскопы не работают».       «Я почти вижу это жало, что хочет вонзиться прямиком между глаз в мою рожицу».       Парень отступает ещё на пару шагов и уходит со словами:       — Не кури, блядь, пока моя сестра здесь.       — Что мне сделать, что бы ты меня ударил? — неспеша.       Глубокая затяжка, и струя белого дыма в воздух вверх.       — Что?.. — тот остановился, явно не ожидая вопроса в спину, да ещё и такого. — Да я… — Михаил разворачивается, сверля темным убийственным взглядом расслабленную фигуру.       — О, кажется, есть идея, — глаза в узкий прищур, и затяжка ещё поглубже. Дым набрали, но не выпускаем. Одним резким рывком на себя, успевшего снова приблизиться почти впритул парня, и выдох в самые губы.       И вы бы видели эти глаза.       Черти. Агония. Ад. Мысли о красном становятся все навязчивей.       — Бежать?       — Беги, — сквозь зубы.       Василий скрывается с места, перепрыгивая лавочку, на которой всего мгновение назад сидел, губит тапок.       — О нет, мой дорогой, — к тапку.       Парень позади хватает потерянную обувь и следом. Парочка кругов мимо площадки и лавочек вокруг. Догнать не получается, ну хоть ты тресни. Ветер приятно холодит кожу сквозь свободную одежду. А в джинсах то бегать явно то ещё удовольствие.       Зато тапок возвращается к своему хозяину. Даже парочку раз. По спине, в плечо, и даже раз по голове. И как только Василий наклоняется, чтобы забрать его, приходится снова убегать, чтобы не встретится лицом с замахивающимся на него ботинком. Вот уж где с зубами можно попрощаться.       — Отдай тапок, тебе что жалко? — весело хрипит умалишенный на всю округу, внезапно показывая необъяснимую жажду уйти целым и с позором.       — Ах ты ж… скотина мерзкая… Как такой укурок вообще… может так быстро, бегать?.. — с придыханием шипя.       Снова прилет тапка, в этот раз по бедру.       И замер, переводя дух.       — И это все?.. Ты же, вроде… хотел, чтобы я тебя… избил, хух… Так чего убегаешь? — Михаил схватился за бок, чувствуя, как там печёнка штрикает, точно гопник колюще-режущим.       — Но я же не говорил, что не буду пытаться избежать этой участи, — немного запыхавшись в ответ.       — Если бы ты правда… хотел её избежать, то не лез бы… — темные брови нахмурились.       — С поцелуем?       — Со своим чертовым дымом!       Догонялки снова возобновились, и почти завершились успехом, когда к Мише подбежала Марина, и тот резко остановился.       — Что случилось? — взволнованно спросил парень, вдруг осознав, что отвлеклся на слишком долгое время.       — Миш, Миша, а можно и мне с вами в салочки поиграть?       — А?       — В салочки, ну пожалуйста? — щеньячи глазки-бусинки.       — Мы не играем в салочки… Я просто пытаюсь вернуть обувь этому парню. Видишь, он потерял, — указал тот в сторону босой грязной ноги противника.       — И правда нету.       — Вот, видишь, — натянутая улыбка. — Сейчас, я отдам, и мы пойдем к горке, хорошо?       Михаил встал ровно и быстрым, насколько это было возможно в его состоянии, шагом пошел к Ваське.       — Вот, — ткнул тому в грудь тапок. Руки механически сжались, принимая подарок. — Ты потерял, — сквозь зубы.       — И никаких салочек? — идея малышку явно не отпускала.       Салочки… Боль и кровь его жизни. Согласился раз и все время будешь страдать из-за страха, что она упадет, поранится, снова будет орать и плакать. Пожалуется маме, скажет, что Миша предложил проиграть. А потом только бездна. Он уже проходил эту психологическую игру, и снова на этот крючок не…       — Хочешь, я с тобой в салочки поиграю? — склонился к ней другой участник противостояния.       Глаза-блюдца в сторону этого смертника.       «НЕ СМЕЙ!» — бегущая строка капслоком.       — Хо-очу поиграть в салочки! Миша, можно?!       — Нет.       — Не-е-ет?.. — глаза уже наполняются слезами, а протяжное «нет» ещё даже не завершилось. И он сам не понял, как произнес запрещённое слово.       Первое правило присмотра за сестрой: «Нельзя говорит «нет» женщине, которая имеет на вас рычаги (родители) влияния/давления». Это может закончиться плохо, и, поверьте мне, истерика и вопли, только вершина айсберга под названием «Катрина», точнее — Марина!       — Можно, — стоит как можно быстрее исправлять ситуацию, пока шарманка не запустилась.       Слез из глаз как не бывало.       Чудодейственное средство это «можно», эликсир жизни, что спас не один его день от нервного срыва.       — Пожалуйста, — он махнул рукой в сторону парня. — И если хоть одна волосинка упадет с её головы, имей ввиду, я сдеру с тебя три шкуры, по настоящему.       — А ты не будешь играть?       Взгляд: «Я похож на идиота? Нет, то-то же и оно».       «Сам заварил, сам и расхлебывай».       — Я понаблюдаю, — стратегически правильная фраза в присутствии женщины.       Правило второе: «Никогда не злословьте в её присутствии». И сразу же правило третье: «Выражайте свою заинтересованность и опеку происходящим в ее жизни».       «Соблюдено!»       — А-а, ну ладно. Так, Мари, давно не виделись.       — Давно, Ви.       Взгляд Михаила в сторону любимой сестрёнки: «И ты, Брут?».       Дальше слушать не было необходимости. Миша просто снова натянул наушники и устроился на свой пост наблюдения — лавочку, с которой все и началось.

***

      Вечер следующего дня.       — И-и, барабанная дробь, — ехидно протянул Михаил, размахивая невидимыми палочками в воздухе, — ты снова куришь, уебок, — не вопрос, а констатация факта.       — Я довольно верный, знаешь ли. Так просто изменять не стану.       — А если сложно? — брюнет расслабленно разминает костяшки пальцев, поглядывая в сторону фигуры напротив.       — И сложно не буду. Это же, как религия. В один момент не прекратишь же верить? — Васька приподнял костлявым пальцем темно-фиолетовую панамку в жёлтую марихуану, открывая себе обзор. Сегодняшний дресс-код явно подбирался под нее, но это… даже осознавать жалко нервных клеток.       — Без понятия, я — атеист.       — А я все думал, от чего же ты не куришь, а оказывается, вот где собака зарыта, — безмятежно в ответ.       — Смотри, чтобы я тебя вместо этой собаки не зарыл.       — Хочешь поработать лопатой на ночь глядя?       «Весьма занятное предложение, признаться, но я, пожалуй, откажусь. Боюсь, мое видение этой прекрасной ночи и твое, немного отличаются». — мысленно добавил Василий.       — Тебе не кажется, что ты слишком много говоришь, как для ушатанного в дым укурка?       Темные глаза из-под панамки насмешливо поблескивают.       — Так и должно быть, ты что не знал? А если бы верил, то был бы в курсе. Мужчины всегда, уходя перекурить, простаивают полслужбы, сталкиваясь языками. Так что будь ты курящим верующим, то точно был бы в курсе всех дел, — мягко снизал плечами.       — Сдались мне твои ебучие дела.       — И то правда, — снова глубокая затяжка и выдох.       Молчание. Наконец.       — Не собираешься музыку слушать? — кивнул Вася на наушники собеседника.       — А сам? Ещё бы прогулялся куда в лес. Гм? Не хочешь?       — У-у, — покачивание головы и серьг в стороны. — Мне и здесь приятно.       — А мне нет.       — Так уйди.       — Это мое место.       — Прописался?       — Пораньше чем ты.       — Место пусто не бывает.       — Так оно и не было, просто ты не в курсе был.       — Не мог знать, значит, невиновен.       — Незнание законов не освобождает от ответственности.       — Так я и отвечаю.       — За что?       — За место.       — Оно мое.       — И ты мой.       — Что ты, блядь, сказал? — Миша весь напрягся в мгновение, вспыхнув, как спичка.       — Говорю, место мое.       — Да иди ты, — Михаил поднялся и собрался уходить прочь.       — Говоришь уйти мне, а уходишь сам. Мало того, что пасивно-агресивный, так ещё и алогичный, Гетьман Михаил Петрович.       — На хуй иди, Васька, — натянул снова наушники на голову парень.       — Сам бы сходил, — едва слышное бормотание.       Наушники-то натянул, но музыка была выключена-то.       Парень резко разворачивается на сто восемьдесят градусов и ногой спихивает Василия на землю. Усаживаясь сверху, прижимает к земле. Сам замахивается, скривившись. Тот непринуждённо лежит на земле.       — Что за пидарские шуточки, Варковский? Мне это не нравится, — цедит сквозь зубы Михаил.       Васька знает, что только в приступе белой ярости бывший друг зовёт его по фамилии.       Сейчас может и врезать, но когда это его останавливало?       — Мне определенно нравится эта поза, — понизив тон, доверительно отозвался Василий, плотно сжав ладонями чужие бедра.       На лице напротив скулы ходят ходуном от злости, а глаза сверкают темными молниями.       — Заткнись, блядь, — цедит тот сквозь зубы, и кулак смачно приземляется в щеку.       «Почти не больно».       Угол потрескавшейся губы сразу же начинает немного кровоточить, что чувствуется металлическим привкусом во рту.       «Пёсика можно довести и до кусачки иногда, оказывается-то».       Высунув кончик языка, Василий слизывает дразнящую капельку с губ.       Рука замахивается снова и застывает, будто парень борется в первую очередь сам из собой, делая это.       «Да уж, тяжело быть пацифистом. Ничего, сейчас я облегчу твою участь».       Ви резко напрягается всем телом и без препятствий меняет их положение. Черные глаза ошалело смотрят в ответ. Руки юноши зажаты возле его головы.       Пушистые волосы, спадая на лоб, закрывают половину обзора вокруг, но лицо напротив видно прекрасно.       — И эта тоже неплоха.       Михаил пытается вырваться, но тот, что сверху держит крепко.       «А с виду такой хиленький, блядь», — исходит негодованием Гетьман.       — Какого хера ты пристал ко мне с этим дерьмом? — шипит.       — Ты первый начал. Я лишь поддержал инициативу.       — Дети дышат твоим чертовым ядовитым дымом!       — Я о другом говорю. А до детей он даже не долетает, но ты почему-то доебываешься за это, раз за разом. Если хочешь моего внимания, то скажи прямо, нечего так выдумывать и прям из шкуры вон лезть, чтобы обратить его на себя.       — Да кому ты, нахер, сдался?       — Тебе, очевидно.       Василий сильнее вжимается в тело под ним, натыкаясь на твердую ширинку.       Лицо Михаила сразу же напрягается.       «Что и следовало довести».       — Ты… Сволочь, отпусти, — сильнее прежнего вырывается брюнет. Вася отстраняется, отпуская. Тот замирает на месте, не ожидавший такого скорого освобождения. — Это… вообще не из-за тебя. Драка же…       Фырканье в ответ. Парень подбирает свою снова упавшую панамку, бережно стряхивая с неё песок.       — Конечно, как скажешь, — возвращает шляпу на её законное место и поднимается на ровные, протягивая руку другу. Тот её отбивает, зло сверкая глазами, и встаёт с земли самостоятельно.       — Черт, из-за тебя вся одежда грязная, — отряхивается Миша, причитая.       — Ты первый начал.       — Долго ещё мне это будешь припоминать? — шипит сквозь зубы.       Вася снизывает плечами.       — Разве я тебе что-то говорил?       Михаил скрипит зубами.       — Как же ты меня бесишь! Неимоверно, блядь.       — Очень даже невзаимно, — равнодушно отвечает Васька. — Я все ещё считаю тебя своим другом.       Темные глаза прищуриваются в отвращении.       «Какой же наебщик. Шапка горит, а он и не при делах. Хочешь, чтобы тебе верили, уйми-ка для начала свое тело».       — Нет никакой, блядь, дружбы, — выплёвывает в лицо, приближаясь.       — Твое мнение, я же могу иметь свое? — беззаботно протягивает Василий.       — Ага, и держать то при себе. Я о нем знать не желаю.       — Свобода слова?       — Я похож на того, кто позволит тебе её проявить? — с ядовитой усмешкой на губах.       «Я бы сказал, на кого ты похож, но, боюсь, ты ещё к такому не готов».       — Нет, конечно, но как хорошо, что меня не ебут твои запреты, правда? — спокойно и расслаблено в ответ. — А то как бы весьма трудно пришлось.       — Вот уж, что я тебе обещаю организовать.       — Жду с нетерпением, недруг мой, — ласково в спину.       — Жди, жди, — сквозь зубы, уходя.