Небо дышит пустотой

Сфинкс нехотя поднимается на чердак: здесь тихо, и могло показаться, что никого нет. Но он знает, что там, в тёмном углу, его ждут. Его ждали и будут ждать. Всегда. Всегда в этом месте и в это время. Когда никого и нигде. Сфинкс переступает через разбросанные старые книги и садится на пол, подставляя лицо солнечным лучам, которые проскальзывают через грязное маленькое окошко. На чердаке пыльно и душно. — Сфинкс, ты пришёл, — это не вопрос, и поэтому по спине пришедшего пробегают мурашки. — Да, Слепой. Я пришёл, ты же знал это. Знал, что я прибегу сюда, приползу. Даже если наступит конец света. Сфинксу неуютно и противно. Слепой молча выходит из тени и плавно садится рядом. Он не знает, что им сейчас восхищаются. Не знает, что смотрят влюбленными глазами. — Знаю, Сфинкс, знаю, — Слепой словно видит мысли и отвечает на них. Он протягивает руку и аккуратно проводит пальцами по чужому лицу. — Кузнечик... Слепой позволяет себе то, что запрещено. Нельзя. Но «кузнечик» вырывается само, словно призывая воспоминания. Зовёт их, и они возникают призраками, голосами и запахами. Слепого снова бьют, но он продолжает прикрывать собой подопечного. Так велел Лось. Лось. Мало кто знает, но именно он был Домом. Был и остался. Тот Слепой ещё не знал — этот знает. Помнит выпуск и смерть. Призраки тянут глубже. Жаркое лето, лес и старая машина. Собака. Смех этого мальчика. Кузнечик... — Слепой, — его вырывают из лап прошлого. — Да? — Я смотрю на тебя. — Знаю. Они неловко касаются друг друга лбами. Слепой чувствует уязвимость. Этот человек напротив — его слабость и его сила. Единственный, кто знает его и кто молчит. Табаки, конечно. Конечно, Табаки тоже знает. Но на то он и Табаки. Сфинкс — его возможность быть собой. Не хозяином Дома, не вожаком, не тем, кого бояться. А быть слепцом. Не прислушиваться к чужим мыслям и шагам. Быть уязвимым в своих страхах. — Ты можешь пойти со мной? Пожалуйста, Слепой. — Ещё зима. Ещё рано, — Слепой отстраняется и встаёт с пола. Подходит к окошку и невидящими глазами смотрит на небо. Сфинкс тихо подходит и обнимает со спины. — Слепой. — Сфинкс, я — это Дом. Он меня не отпустит. Эти стены пропитаны вашими мыслями, и я их слышу. Дом не выпускает в наружность тех, кто читает его стены, и переплетает это с каждым, кто к ним прикасался. Сфинкс утыкается носом в шею, и вожак чувствует горячее дыхание. — Я не смогу уйти с тобой, Сфинкс. Как и Лось не смог. Я могу лишь позвать тебя остаться, но ты не послушаешь. Ты уйдёшь в наружность и больше не вернёшься. — Я... Ты прощаешься со мной? Слепой кивает и поворачивается лицом к Сфинксу. Дыханием опаляет нос, рот и глаза. Слепец, чувствуя свою власть и жажду, припадает к губам Сфинкса. Целует, а самому кажется, что его состайник исчезает, поэтому он цепляется пальцами за чужую одежду. — Не прощайся со мной, Слепой. Не нужно. Ещё рано. Ещё не время. Табаки резко чувствует приступ тошноты и поднимает голову, разглядывая потолок. С чердака веет старыми кличками и упоминанием времени. Там точно Слепой и кто-то ещё. Курильщик щёлкает спичками. Слон посапывает. За окном шум и игра в снежки. «Они прощаются», — понимает Шакал, и становится непривычно грустно. Он знал о них. Или догадывался. Слепой не возвращается в спальню. А вот Сфинкс, непривычно замедленный, входит в комнату и сразу идёт к окну. — Пахнет временем, — отмечает Табаки и бодро подползает к пришедшему, замечая по пути раздражённого Курильщика. — Не стоит упоминать старые клички, Сфинкс. Если, конечно, не хочется утонуть в призраках прошлого. — Почему небо такое пустое, Шакал? Они говорят тихо, так что даже стены их не слышат. — Он останется? — Да. А я уйду. И он совершенно прав. Табаки улыбается и как ни в чем не бывало говорит: — А кто-то исчезнет. И о нём никто не будет помнить, кроме комнаты Чумных Дохляков. Мы последний выпуск, Сфинкс. Я это чувствую. Сфинкс опускает вдоль туловища свои грабли и сжимает губы в тонкую ниточку. Дом не выпустит часть его души: оставит здесь вместе со Слепым. В этих ярких стенах и в этом пустом небе.