закат

Сквозь миллионы километров холодного железа, он снова безбожно пьян и обдолбан. Его сгнивший внутренний мир наизнанку выворачивается всему свету на обозрение через плотные сваи металлических конструкций. Его длинные наркотически пьяные философские изречения оказываются заперты внутри безжизненного пространства стен, где не услышат людские души. И разливается он по закрытым дверям бункера-квартиры горячим закатом, и ломаными пальцами лезет в щели, и трясется смазанный фокус в истерически диких глазах. А он все стирает нежные черты своего белого лица о ржавчину стен, теряется в строчках догорающего неба. Безумно, безумно мечутся серые-серые глаза по белому, обжигаются, горят вместе с закатом, пролившем кровь по ступеням грязной лестницы. Цикл из бесконечности вечен и точит воды соленых дождей под косым лучем серого Питера. Федечка сидит на ступеньке, курит свои крепкие сигаретки быстро-быстро в винном закате, сжимая коленки своими дрожащими пальчиками, теребя кусочек своей окровавленной футболочки. Окошко ветрит солоно от наступающего дождя, плачущего по юной смерти Девы Марии, а может просто плачущего. Без концепта, Федечка, не беспокоит — не трогай. Федечка целуется с вечностью бесконечно долго и глупо, выжидает, ждет. Не хищник, не падальщик, пустое. Федечка совсем чуть-чуть беспокоится; совсем чуть-чуть не в себе; совсем чуть-чуть безумен Андрею в пару; совсем чуть-чуть знает, что будет в конце. Питер — готически мрачный и больной пустотой черноты — сегодня роняет дождь и пахнет тягучей меланхолией. Дверь больше не скрипит под напором чужого белого тела, падальщики слетаются в мгновение ока, стоит распечатать замок. Медь уходящего солнца стекает по стене открытой квартиры, и в темноте она безумно похожа на кровь. Цикл завершился.