flaws

      — Привет, ты дома?..       Этот вопрос обрушивается на меня сразу после рингтона. Знакомый до боли и чертовски виноватый голос.       — Д-да. А?..       Прежде чем я успеваю сформулировать вопрос, раздается стук в дверь.       Можно уже и не стараться.       Я плетусь к двери, даже не набросив халат — он видел меня голой, пижама, состоящая из топика на бретельках и атласных шортиков — это еще очень даже неплохое прикрытие для разных моих местечек, что оказывались под его взглядом или прикосновениями.       Итак, это действительно он. Крис Эванс собственной персоной. Правда, вид у него, мягко скажем, не очень. К тому же, он точно пьян — от него разит крепким алкоголем.       Вдобавок у него в руках букет гортензий. Подозрительно смахивающих на гортензии из сада моей соседки.       Мог ли он это сделать? Вполне. В реальности он ничего общего со Стивом Роджерсом не имеет.       — И как еще тебя не схватили за зад копы, — скрестив руки на груди, качаю я головой. — Или его не прострелил мистер Блэк, — муж той соседки, что самозабвенно выращивает эти самые гортензии.       — Что сказать, удача еще не до конца от меня отвернулась, — пожимает Крис плечами. — Пустишь меня переночевать?.. Я перебрал и не хочу садиться за руль.       Часть меня, та, которая против вождения в нетрезвом виде, естественно, за, но другая, которая еще помнит… Ох, все несколько сложнее, чем может показаться на первый взгляд.       Хотя бы потому, что он несвободен. Это знают все. Сложно игнорировать этот факт, когда тебя буквально заваливают статьями про его отношения, как спамом с кремом для потенции.       И какую-то часть этой великой, если верить People и Cosmo, истории любви он был со мной. В свое оправдание скажу, что я понятия не имела, что у него в тот момент происходило за кадром.       Мы познакомились прошлым летом. Между его премьерами собрали сливки обоюдного влечения без обязательств в первые три недели, и разбежались, пока все не стало слишком серьезно. Идеальный летний роман с не менее идеальным мужчиной. Кривил он в это время перед другой душой или нет — это уже чисто его проблемы.       Но подобная история тем и хороша, что не предусматривает вечеров встречи выпускников, пьяных звонков, прощального секса, ночных слез и всего того, что остается в жизни после серьезных эксклюзивных отношений.       И тем не менее он здесь. Передо мной. С букетом украденных цветов. И взглядом лабрадора, одиноко сидящего на обочине в дождь. Какого черта?!       Впрочем, миллион моих пока незаданных вопросов, не отменяет того нюанса, что Эванс реально пьян, не до беспамятства, но садиться за руль в его состоянии и правда рискованно. Поэтому я сдаюсь. Отхожу в сторону. Впускаю его, окутывая себя нехорошим предчувствием, как пледом в прохладную ночь.       Кстати, о пледе.       Оставив Криса на диване, я иду в спальню. Увы, в гостевой разместить его не могу — там завал моих зимних вещей, смена сезонов в гардеробе растянулась на несколько дней, она может быть чертовски утомительной и изматывающей.       Беру комплект белья, одну из своих подушек. Без мысли о том, что хочу, чтобы он спал, вдыхая мой запах. И возвращаюсь в гостиную.       Эванс покорно сидит на месте. Очки, которые с недавних пор присутствуют у него на носу и на снимках, и его телефон лежат рядом с самодельным букетом.       — Предупредил кого нужно, что не придешь домой ночевать? — уточняю я. Это еще не ехидный выпад. В конце концов у него есть сестры, брат, мама, мир не вертится вокруг той, что пытается получить Криса в свое полное безоговорочное распоряжение навечно.       — Нет. Просто он мешает в кармане. Слишком большой, — кривится он. — Телефон, — уточняет он, поразмыслив минуту. — Хотя…       — Я с первого раза поняла правильно, — взмахом руки останавливаю его я, поморщившись. И весьма неласково бросаю подушку ему на колени.       Крис обнимает ее, как мальчишка ночью плюшевого медвежонка, боясь, что его украдут подкроватные монстры, доверчиво утыкается в нее подбородком. Эта картина такая щемящая, что теперь и мне необходимо выпить.       Я иду на кухню, наливаю себе вина — больше, чем на два пальца, у меня отягощающие обстоятельства, — подумав, опустошаю перед этим стопку текилы. И взяв бокал и минералку для гостя, возвращаюсь в гостиную.       Эванс уже кое-как справился с простыней, уложил в ногах все еще сложенный плед, но подушку продолжает держать в руках. Глотнув вина, я спрашиваю:       — Почему ты здесь?       — Мне некуда идти.       Я фыркаю — идиотский ответ для человека, у которого столько домов в разных городах и штатах. Он вздыхает.       — И тем не менее это правда.       Присев на подлокотник кресла, я изучаю его взглядом. Пытаюсь подловить на лжи. Я помню, как он обожает свой дом в Конкорде, как любит проводить там время, как валяется с Доджером в траве, плещется в бассейне или просто раскачивается в садовом кресле, потягивает пиво и пялится на закат. Что породило в нем нежелание возвращаться туда, в свой уютный уголок? Или кто?       — Это не секретный штаб, где можно избегать обязательств, взятых перед миром. И другими людьми, — я нарочно избегаю ее имени.       Крис сглатывает, я наблюдаю, как дергается его кадык. И молчит. Может, борется с угрызениями совести, сомнениями, черт его подери, откуда мне знать, что творится у него в голове!       Но я вижу, я чувствую, как его что-то гложет.       Не говоря уже о том, как он изменился внешне.       — Что ты с собой сделал?.. — от этих слов он удрученно склоняет голову, словно пытается скрыть набежавшие на глаза слезы. — Мне больше нравилась борода.       Теперь ее нет, и Крис кажется таким беззащитным и уязвимым. Еще у него стрижка другая. И черт, почему он не в одной из своих неизменных клетчатых рубашек? Я знаю его, знаю довольно неплохо, на вкус тоже, но передо мной будто чужой человек, пусть и со знакомым голосом.       В принципе, так и есть. Моим-то он так никогда и не был.       — Мне тоже, — Эванс произносит это таким тоном, словно у него не было выбора. Касаемо собственной внешности. Какое-то безумие, разве не так?       Потом поднимает глаза. Его взгляд проносится по моим скрещенным ногам, моему животу, груди, что выделяется под топом. И тормозит у меня на губах.       В это мгновение меня бросает в жар. Я залпом допиваю вино, чтобы немного остудить воспоминания, чтобы смыть привычную реакцию на его внимание. Это неправильно. Не то чтобы я осуждала кого-то или ликовала, нет… Это просто… Да, неправильно, это самое подходящее слово.       — Что у тебя на уме? — осторожно интересуюсь я, чтобы успеть среагировать, чтобы хотя бы приблизительно продумать, как я вообще отношусь к этому.       — Ты не хочешь этого знать, — отрезает он без грубости.       — Ну, тогда спокойной ночи. Утром не буди меня, ты знаешь, где дверь, — я махаю в сторону прихожей. Поднимаюсь с кресла. Мысленно напоминаю перед сном поставить цветы в воду, не возвращать же их обратно в сад миссис Блэк. Опускаю руку за ними, с плеча соскальзывает бретелька. Ткань провисает немного, открывая взору Криса то, что он давно не видел. По крайней мере, у меня.       Подушка летит на диван, его пальцы цепляются за мое запястье. Тело прошивает электрический разряд, как это постоянно бывало, когда мы оказывались рядом и он прикасался ко мне.       — Малыш, не уходи. Умоляю. Мне очень плохо… — тараторит Эванс так быстро и отчаянно, словно это его предсмертное желание вместо лобстеров или бургеров, или что там обычно просят серийники в качестве последнего ужина. Он не плохой, нет, не монстр, и не патологический бабник, и, наверное, не часто изменял своим девушкам. Но что-то толкает его сейчас ко мне. Потому что я это я? Потому что он действительно в тупике? Или и то, и другое одновременно?       Крис отпускает меня, я выпрямляюсь, так и не взяв цветы.       Он следом поднимается с дивана, уничтожая любое расстояние между нами, напоминая, какой волнующей я всегда считала нашу разницу в росте.       Пальцы Эванса касаются моего плеча. Я бы могла посчитать его джентльменом, если бы он просто вернул бретельку на место. Но перед этим он наклоняет голову и целует меня чуть выше ключицы. Под кожей тут же зажигаются звезды, в мозгу — стоп-сигналы. Я должна остановить его, пока не стало слишком поздно. А должна ли? Для целого мира меня в его жизни не было и нет. Меня просто не существует. А значит я могу делать все, что мне вздумается. Безнаказанно.       С удивлением констатирую, что хотя бы его запах остался прежним: цветочные нотки, хвоя и… сперма. Самое странное сочетание в моей жизни, но это так. Хоть в чем-то Эванс это Эванс.       Он заглядывает мне в глаза с мольбой, мотает головой и отводит взгляд. Теперь виновато себя чувствую уже я. Чего он не нашел в моем ответном взгляде? На что надеялся?       Я тоже кладу ладонь ему на плечо, моментально вспоминая, какие каменные у него мышцы. Чуть сжимаю пальцы, желая его подбодрить.       Крис расценивает этот жест по-своему.       И шепчет, все еще стыдливо пряча взгляд.       — Всего одна ночь. Пожалуйста…       — Зачем?       Этот вопрос преследует меня все время, пока он здесь, но мы так и не приблизились к ответу хотя бы настолько, как приблизились друг к другу.       — Чтобы я снова почувствовал себя живым.       Надрыв в его голосе — последняя капля.       Наши взгляды вновь встречаются. На миг. И я толкаю Эванса обратно на диван.       Выждав, чтобы он достал из заднего кармана бумажник, в котором обычно носит пару презервативов, я усаживаюсь к нему на колени. Обхватываю ладонями его лицо, улавливаю кожей горячий выдох, наполненный виски, отчаянием, желанием быть нужным мне.       Со стоном я накрываю губы Криса своими. Без покалывания бороды это совсем не то. Но я быстро забываю разницу. Притяжение между нами просыпается вновь, заполняет меня, отключает мысли, сожаления, любые возражения. К черту все и всех. Я подумаю об этом завтра. Наверное. Если честно, я вообще не должна заниматься этим.       Двигая бедрами, я трусь о его возбужденный член. Задираю футболку, исследую подушечками пальцев рельеф мышц, подтянутый пресс, татуировки, что скрываются под одеждой и с каждым годом, с каждым месяцем все гуще покрывают его тело.       Эванс послушно поднимает руки над головой, помогая мне раздеть его. На его шее замирает на цепочке Святой Христофор, свидетель всех наших утех.       Затем Крис подается вперед, приподнимает меня слегка и утыкается носом в ложбинку между грудей. Дышит снова и снова, перемежая вдохи с легкими прикосновениями губ, словно насыщается, словно лечится моим запахом.       Зарываясь пальцами в его волосы, я всхлипываю. Неожиданно для меня, желание, вспыхнувшее между ног, такое крепкое, как и алкоголь, в котором Эванс сегодня топил свои неназванные проблемы.       Я привстаю, чтобы спустить пижамные шорты. Белья под ними нет. Крис моментально ныряет пальцами между влажных шелковых складок плоти, вместо того, чтобы опуститься обратно к нему на колени, я насаживаюсь на его пальцы. Раскачиваюсь вверх-вниз снова и снова, с хлюпающим звуком, с всхлипами, ведь, по правде сказать, большой у него не только телефон и это необходимость. К тому же, у Эванса особый талант дирижировать пальцами, в любом состоянии он делает это бесподобно.       Я тянусь к его ширинке, расстегиваю молнию, сдвигаю трусы. Привычно хватаюсь за его бумажник и достаю в отделении за купюрами золотистый квадратик. Зажимаю его в зубах. Обхватываю уже твердый член ладошкою, и глажу напряженный ствол от основания до головки, растираю по ней капельки предэякулята. Эванс ерзает подо мной, пытаясь инстинктивно толкаться в ласкающий его кулак все чаще. Мы оба вот-вот потеряем контроль.       — Теперь ты чувствуешь себя живым?.. — шепотом уточняю я, открывая презерватив и расправляя его по члену Эванса.       — Еще нет, — с глуповатой блаженной ухмылкой отвечает он, что означает, что скоро это произойдет. Для этого всего лишь необходимо…       Крис отводит руку. Без его пальцев между ног так пусто. Я снова располагаюсь у него на коленях, медленно двигаю бедрами, вновь дразня нас обоих — теперь, без ткани, ощущения такие острые, что я вонзаю зубы в нижнюю губу.       Перед глазами предстает она, в подстреленных штанах для йоги, с рюкзаком, будто только из школы. Слишком юная, чтобы быть той самой. Слишком незрелая. Как бледный призрак девчонки в белом, которой так никогда и не стать невестой, с какого-нибудь шоссе возле мелкого городка, живущего этой легендой. Она — выдумка. Ложь. Для меня ее нет.       А Эванс здесь. Сейчас. Со мной. По-настоящему.       Мотнув головой, отгоняя от себя тот образ, я наконец принимаю его в себя. Постепенно. Поначалу неглубоко.       Крис сжимает ладонями мои ягодицы, дергает меня вниз, вонзаясь в меня во всю длину. С возмущенным стоном я падаю ему на грудь, подрагивая от такой резкой, почти болезненной, но все же приятной наполненности. Он рычит в ответ.       Вместо извинений пробегает пальцами вдоль моего позвоночника. Шепчет что-то бессвязно мне в висок. И отдает себя в мою власть добровольно.       Я медленно наращиваю темп, все еще прижимаясь к его груди, испытывая удовлетворение не только от самого процесса, но и от того, как Эванс урчит, словно гигантский кот. Мне всегда это нравилось.       Когда наслаждение подступает ближе, я отклоняюсь назад. Упираюсь ладонями в его колени. Двигаюсь почти без остановки. Рвано, остервенело. Теперь мне нравится, как глубоко он во мне.       Эванс высовывает кончик языка, облизывает подушечку большого пальца и прикладывает ее к клитору. Массирует напряженный, адски чувствительный бугорок, доводя меня практически до исступления. Вырывая крик из моего горла. Вынуждая мои бедра, все мое тело вибрировать от удовольствия.       Воспользовавшись тем, что я в плену оргазма, Крис подхватывает меня и опрокидывает на спину. Наваливается сверху. Поднимает мои ноги и начинает втрахиваться в меня так, что диванные пружины жалобно скрипят, перекрывая наше шумное дыхание, перекрывая влажные звуки, с которыми он вонзается в мое мокрое, еще пульсирующее от экстаза, сжимающееся вокруг него чертовски тесно, лоно, вторя крикам, с которыми я мечусь под Эвансом, как одержимая.       Еще, еще, еще.       Я цепляюсь за его плечи. Опускаюсь ладонями к упругим ягодицам, в диком желании вонзиться в них ногтями, даже не думая, что эти розовые следы потом увидит другая.       И снова содрогаюсь от оргазма. Второго. Не менее яркого. Теперь уже мы делим его на двоих. На какой-то короткий миг я испытываю сожаление, что мы занимались сексом с резинкой. Впрочем, оно быстро стирается.       Крис все еще на мне и во мне тоже. Восстанавливает дыхание. Пересохшими губами пощипывает мелкими поцелуями мою шею.       — Почему ты здесь? — повторяю я свой вопрос. Теперь, когда он получил желаемое, разве не должен сказать правду?       — Я уже отвечал на это.       Я вновь сканирую его взглядом. Что бы там ни говорили, а человек, который счастливее чем когда-либо прежде, не ходит по бывшим, не ищет объятий, укрытия и утешения.       После этого Эванс наконец размыкает наши тела. Но я остаюсь с ним на диване. Просто обнимаю его, утыкаюсь носом в его татуировку под ключицей. Время замирает. Ладони Криса скользят по моей спине. Рисуют что-то между лопатками. Тишина в комнате почти осязаема. Но нам вовсе необязательно говорить. Все, что было необходимо, уже сказано. Все, что сделано после, — не повернуть вспять.       Вот так, в объятиях друг друга, мы проваливаемся в сон до самого утра.       Когда я открываю глаза, Эванса уже нет рядом. Букет гортензий, которые я так и не удосужилась поставить в воду, отодвигает свою кончину в вазе, спасенный кое-кем другим. Среди лепестков листок из блокнота, в котором я обычно пишу списки покупок.       «Прости… И спасибо…       — КЭ»       Прижимая записку к губам, не в желании поймать его прикосновение к бумаге, а просто задумавшись, я осознаю, что с его уходом вопросов стало лишь больше, и один из них: при каких обстоятельствах мы увидимся снова и увидимся ли?       Ответа на него, похоже, не знает никто, даже сам Эванс.