задыхаюсь в тебе

      «Я развожусь. Опять, чёрт возьми», — читает Чонгук сообщение лучшего друга и тяжело вздыхает. Как верить в любовь, если даже Чимин не смог её сохранить?       Омега задумчиво смотрит на ночное небо, точечно украшенное тысячами любимых звёзд, и глубоко затягивается сигаретой, дым которой смешивается с паром изо рта. Привычка курить сохранилась, изредка напоминая о себе в стрессовых ситуациях. Чонгук честно не лукавил, когда говорил Чимину, что пристрастился к никотину из-за сложностей на работе.       Несмотря на обжигающий нутро инородный яд, становилось по-настоящему холодно. Но у Чонгука нет желания заходить в дом, устраиваться перед камином и согреваться в горячих объятиях. Он сидит на крыльце, вжимается в пуховую куртку, иногда подрагивая от приятного холода, и читает беспрерывные сообщения лучшего друга.       В голове встаёт очередной глупый, но изъедающий разум вопрос: интересно, через сколько времени они с Тэхёном достигнут такого же непонимания в отношениях? Чонгуку всегда казалось, что Юнги для Чимина истинный. Что неудачный опыт друга, закончившийся двумя несчастливыми браками, уже прочно окупился его браком с этим альфой.       Но жизнь не диснеевская сказка. Хэппи-энд не наступает после того, как персонажи признались друг другу в любви и обменялись кольцами. С Тэхёном Чонгук не обменялся пока ничем, однако сильно тревожится от мыслей о том, что наступит и в их отношениях день, который растопчет его обнадёживающую веру в счастливый конец. Чонгук наглотался достаточного количества разочарования в своей жизни и ещё одного, от альфы, в которого он не перестаёт влюбляться с каждым днём, с каждым его словом, с каждым взглядом, обращённым на себя, он не осилит.       Чонгук не хочет так. Он не хочет падать с высоты звёзд. Уж лучше утонуть в привычной зыбучей земле, во въевшемся в кожу одиночестве.       — Малыш, в доме холодно, — произносит до сих пор мурашащий кожу, даже после бесконечно долгих разговоров в бессонные ночи, басистый голос.       Чонгук неторопливо оборачивается в сторону двери, у которой высовывается лохматая шевелюра Тэхёна. Альфа, звучно зевая, трёт сонные глаза, выглядит таким потрёпанным, по-родному домашним.       — Дрова для камина закончились? — спрашивает Чонгук, туша сигарету о стоявшую на садовом столике пепельницу, и встаёт с уютного диванчика, чтобы разобраться. Желание быть полезным, даже когда знаешь, что Тэхён прекрасно управляется и с огнём, и с персоналом отеля, в котором они снимают коттедж, не даёт его тревожности затихнуть.       — Нет, — качает головой Тэхён, лукаво улыбаясь уголком губ. Хватается по бокам за пуховик омеги, тянет его к себе и прижимает к прикрытому одним лишь свитером торсу. — Без тебя в доме всегда холодно, — шепчет в губы перед тем, как врезаться своими в лёгкую улыбку Чонгука, который не успевает даже закатить глаза на очередной акт обольщения.       Тэхён целует размеренно, мучительно медленно, тянет поцелуй как расплавленную нугу, сладкую до тошноты, но вкусную так, что невозможно остановиться. Чонгука всё ещё хочется, им до сих пор невозможно насытиться. Альфа не пытается даже остановиться. Пусть ему скажут, что он перебарщивает, что он зависим, что он психически болен. Тэхён готов объявить Чонгука своими раковыми клетками и отдаться полностью ему во власть.       Упиваться болью, которую тот может причинить, отравиться его запахом, задохнуться в нём.       — Что тебя тревожит? — внезапно спрашивает он, с трудом отстраняясь от раскрасневшихся губ, и недолго смотрит на то, как они блестят от их смешавшейся в одну горючую смесь слюну. Тэхён поднимает глаза и повторяет за Чонгуком его чуть нахмуренные брови. — Ты обещал, что будешь делиться со мной своим дискомфортом, ты помнишь это?       — Ничего особенного, — со слишком отчётливой горечью улыбается Чонгук, мысленно ругая себя за то, что продолжает всё портить. Что не может даже насладиться тем, как всё хорошо.       Всё. Хорошо. Почему тогда Чонгуку до сих пор нехорошо?       — Просто Чимин разводится. За него переживаю, — врёт, как будто ему это слишком легко даётся.       На самом деле, все эти годы он прекрасно справлялся с ролью лжеца, играл по сценарию «я в порядке, я привык». Даже сделал на этом карьеру в сфере продаж.       Однако с Тэхёном такое не прокатывает. Он чует его ложь и недосказывания за несколько метров. Пронюхивает, когда Чонгуку грустно, находясь на совершенно другом континенте и за несколько километров высоко над землёй.       — Ну это же ещё не конец любви, — успокаивающим тоном отвечает Тэхён, всё не расслабляя пальцев, державшихся за куртку Чонгука, и крепко прижимает его грудью к себе, желая согреться. Надеясь согреть.       — Мы так же думали после его первого развода, — грустно усмехается Чонгук, опуская глаза вниз, и закрывает их, делая глубокий вдох.       Отсутствие личной жизни сыграло с ним очередную идиотскую шутку. Чонгук начал переживать за всех, у кого она была. Эмпатировать так близко к сердцу, словно это лично его касалось. Чувствовать то, что, может, не чувствовали сами люди, имеющие эти проблемы.       — У нас такого не будет, — произносит Тэхён после недолгой тишины между ними, которую не получалось вдоволь ощутить из-за шума общающихся между собой людей, что проходили мимо их коттеджа.       Но они ему не помешали учуять носом то, о чём Чонгук мог бы подумать. По запаху любимого нафталина Тэхён ощущал то, как меняется настроение его парня. И как бы сильно он не обожал каждый его оттенок, он не мог себе позволить беспрекословно насыщаться этим горьким, щекочущим слизистую носа ароматом.       — Мы с тобой не женаты, — с еле прикрываемой смущённой улыбкой отвечает Чонгук, прикусывая нижнюю губу, и неосознанно цепляется короткими ногтями в колючий свитер Тэхёна.       — Это пока, — произносит Тэхён с непонятной твёрдостью в голосе, что Чонгуку приходится поднять глаза, чтобы убедиться в том, что он опять не лукавит.       Тот замечает то, как терзают нижнюю губу. Стоит признаться, любимую альфой, если нужно будет выбирать между ней и верхней. Обхватив пальцами тёплый подбородок, большим он освобождает родинку на коже из власти передних кроличьих зубов, чтобы заменить их своими. Тэхён обсасывает полноватую губу, параллельно не забывая втягивать носом пьянящий запах, в плену которого находится он сам. С первого дня и по сей день.       Каждый вдох, каждый букет божественного аромата становится для альфы словно первым. Будто в вену впервые протыкается игла, вызывая состояние сшибающей с ног эйфории. И в отличие от сыскивающих бóльшей дозы зависимых, Тэхён знал, что его наркотик будет с ним всегда.       — Ты это так пытаешься сделать мне предложение? — с насмешкой фыркает Чонгук в шутливой манере, с трудом отцепляя от себя кусачие клыки Тэхёна, и скептично всматривается в его хитрый прищур.       — Ещё нет, — еле качает головой тот в ответ и выпускает Чонгука из своих заставляющих неестественно обильно потеть объятий.       Что значат слово ещё и то, как торопливо Тэхён заходит в дом, чтобы надеть свою куртку и шапку, будто бы закрывая тему?       — Я хочу напомнить тебе о том, что у нас всё ещё конфетно-букетный период, — незлобно прикрикивает Чонгук внутрь справочным тоном.       А в подтексте напоминает ему о том, что они всегда могут не прижиться друг к другу, не сойтись в жизненных принципах или сильно поссориться, когда столкнутся противоположными мнениями. Напоминает самому себе, надо быть честным хотя бы с собой.       — Самый лучший в моей жизни, — мечтательным тоном произносит Тэхён, надевая на ходу верхнюю одежду.       — Самый первый в моей, — добавляет Чонгук, не изменяя своей привычке возвращать альфу на землю. Но у него это редко получается.       Тэхён же практически живёт в горах, с героической лёгкостью покоряет снежные вершины, пытается дотронуться до неба.       — А значит, такой же лучший, — довольно ухмыляется Тэхён и обвивает пушистый красный шарф вокруг шеи стоящего на крыльце у открытой двери Чонгука.       Альфа говорил, что его связал его покойный дед, и ещё в аэропорту подарил эту ценную вещь Чонгуку со словами о том, что хочет, чтобы ему всегда было тепло. А всё, о чём мог думать сам омега, это когда же сердце остановит свои попытки разломать рёбра, чтобы выбраться из груди.       — Вот когда мне будет, с чем сравнивать… — начинает свою шутку Чонгук и прерывается на полуслове, когда Тэхён крепко сжимает ладонями его щёки, что губы выпячивают вперёд бантиком.       — Не будет, — суровым тоном прерывает его Тэхён, уставляя в расширенные в удивлении глаза непреклонный взгляд, от которого у Чонгука волнительно захватывает дыхание от такой уверенности.       Она заразительна и приятна. Омега не хочет ни с чем сравнивать то, что у него происходит сейчас с Тэхёном. У него и не получится. Как он сможет спокойно жить, вспоминая то, как этот альфа с хрупкой нежностью целует его надутые губы, одновременно задевая их островатыми зубами, вызывая в груди Чонгука незабываемый фейерверк?       Самый лучший салют в его жизни, в этом он не сомневается.       — Пошли, пока я опять не раздел тебя, чтобы искупаться в твоём запахе, — произносит Тэхён, загадочно улыбаясь, и напоследок коротко трётся кончиком носа о холодный нос омеги. Размазывает кожей свою любовь, которой так много, что не знает, куда её девать.       Как собрать её в один аккуратный порядок, чтобы в голове перестало хаотично жужжать от чувств?       — Куда мы идём? — спрашивает Чонгук, прислушиваясь к тому, как приятно хрустит толстый слой снега под тяжёлыми подошвами ботинок.       Тэхён идёт ровным шагом в сторону замёрзшего озера, практически не оглядываясь назад, чтобы проверить, успевает ли за ним омега. Он знает, что успевает. Чует носом, ощущает теплом на коже, спрятанной под вязаным свитером и дутой курткой.       — К Большому Невольничьему, — отвечает Тэхён, повернув голову через плечо. — Ты же не думал, что мы приехали в Йеллоунайф только ради того, чтобы заниматься сексом у камина? — с надменной усмешкой добавляет он, не замечая в полутьме того, как смущённо краснеют щёки омеги.       Чонгук, конечно, не думал, но был бы совсем не против провести всю неделю их первого совместного отпуска в таком распорядке. Раньше он покидал родину лишь ради деловых поездок, да и только в соседние страны. Он впервые посещал Канаду, другой континент, интересный небольшой городок.       Чонгуку нравится делать всё впервые в обществе Тэхёна.       В прибрежье озера было немало народу. Это не должно быть удивительным, ведь в этой местности находится отель, в котором они сами остаются. Однако Чонгуку кажется, что люди постепенно собираются на заснеженном берегу ради конкретной цели.       — Обещали фейерверки? — радостно спрашивает омега, подбегая к ухмыляющемуся его вопросу Тэхёну.       В Сеуле они с ним посмотрели уже не один салют. И каждый раз Чонгук любовался не тем, как в небе взрываются ослепляющие огоньки, заменяющие собою звёзды разнообразных цветов, а красивым лицом Тэхёна, на котором они отражались.       Альфа останавливает свои тяжёлые шаги и берёт в свои ледяные пальцы ладонь Чонгука, скрытую под перчаткой. Он смотрит задумчиво, словно размышляя о том, стоит ли её снять, чтобы прикоснуться кожей к коже, или не быть эгоистом и позволить омеге сохранить тепло своих нежных рук.       Рук, что трогают его каждую ночь так, будто прикасаются к дорогому фарфору, боятся сломать, случайно оттолкнуть, навсегда потерять.       — Не обещали, но… — рассредоточено произносит он, но услышанная отчётливо громкая фраза, определённо с целью задеть, не остаётся проигнорированной.       — Qu'est-ce que ça pue? — говорит канадец, стоявший рядом с ними, и с отвращением на лице морщит нос, оборачиваясь по сторонам.       Тэхён хочет проигнорировать услышанное. Сделать вид, что не так уж хорошо и знает французский, изученный ещё на первом курсе института туризма. Ведь на него смотрят глаза, от которых должно быть невозможным отвлечься и отвести свои собственные. На него смотрит Чонгук, с ожиданием во взгляде моргая, и с лёгкой трепещущей улыбкой, будто бы реально ждёт необещанный салют.       — Je vais vomir maintenant, — отвечает тому стоящий рядом второй, поддерживая его таким же брезгливым взглядом с нескрываемым омерзением.       У Тэхёна не получается притворяться. Прикинуться глухим и непонимающим. Он всегда обладал холодным нравом, закалённым опасными походами, заострённым горными пиками и несгибаемым сложными испытаниями.       Однако становится невыносимо сложно сдерживать себя, когда пытаются сломать любимое. Испортить красоту, не принадлежащую им. Тэхён знает, что Чонгук понимает. Слышит и догадывается о том, что именно эти альфы громко обсуждают между собой.       — Пожалуйста, — шепчет омега, выдыхая в холодное хмурое лицо тёплый пар, — не обращай внимания, — просит с дрожью в голосе, практически умоляя, потому что видит, как во взгляде Тэхёна становится болезненно холодно.       Оледеневшие от злости глаза царапают кожу лица, вызывая в Чонгуке очередную волну вины за то, что он такой.       Омега был виноват не только в том, каким родился. Он знал, что у него сейчас период предтечки, знал, каким резким и затхлым становится в такие дни его запах. Он знал это и всё равно послушался альфу, умоляющего больше никогда не пить подавители, которые могли бы притупить его до дрожи в ресницах умопомрачительный аромат.       — Не могу, — отрицательно качает головой Тэхён, будто этих двух слов могло быть достаточно, чтобы Чонгук перестал крепко сжимать пальцами мягкие рукава его дутика.       Он поворачивается к уже перешедшим к издевательским шуткам альфам и низким устрашающим кашлем привлекает их к себе. Останавливает их гиений смех и принимает надменные взгляды.       — Oh, now I see the source of this shitty smell, — обнажает зубы в оскале один из канадцев, окидывая туристов надменной усмешкой.       Он кидает полный неприязни взгляд за плечо Тэхёну и без каких-либо попыток быть вежливым звучно выплёвывает на снег под ногами.       — Is it your omega? — с издевательской насмешкой спрашивает второй, не замечая того, как пальцы в перчатках сжимаются в кулак.       Не от раздражения и обиды, от которых Чонгук ещё не успел отвыкнуть за сказочные месяцы, что Тэхён ежедневно не перестаёт расхваливать то, как идеально он пахнет жизнью. Его жизнью.       Фраза «твой омега» ложится приятным дискомфортом на слух, вызывая туманную рассеянность в голове и усиливая вину. Тэхён так и не пометил Чонгука ради этого статуса их отношений. И Чонгук не позволил бы ему этого сделать, ведь уверен, что он успеет не раз пожалеть. Одним из этих разов можно считать этот стремительно разрастающийся конфликт.       — I guess you have broken your nose if you don’t see how he smells of… — канадец не успевает закончить мысль о том, чем могло бы от Чонгука разить.       Тэхён и сам хорошо знает. Обожанием, лаской, красотой, жизненно необходимым воздухом, самой жизнью. Вот чем пахнет Чонгук. Ему не нужны лишние комментарии, и он с лёгкостью отмахнулся бы от них, как от назойливой мошкары. Продолжил бы смотреть в улыбающиеся глаза, видеть в них любовь.       Неустанно вдыхал бы нафталиновый аромат, слышал бы в нём запах родного дома.       Но вызубренный до дыр сценарий Чонгука «всё хорошо, я в порядке» рвётся на мелкие куски капельками слёз, скопившимися в краешках этих самых глаз. Тэхён набрасывается на одного из альф без контроля, без раздумываний о том, что, где и перед кем он делает. Бьёт кулаками по ненавистному лицу, словно по мягкому снегу. Саднящим костяшкам не больно, больно сердцу за сердце Чонгука.       Омега что-то кричит ему в спину, крепко хватается за плечи, мысленно молится звёздам.       — Я сломаю тебе нос так, чтобы ты даже дышать не смог! — яростно рычит Тэхён, не реагируя на удар второго альфы по челюсти. Падает на снег, охлаждает разгорячённые кулаки в нём, вновь подбегает к альфам, отталкиваясь от Чонгука.       Тот не узнаёт Тэхёна. В нём столько животной ярости, что кажется, Чонгук вот-вот утонет в этом жгучем океане вины за то, что его парень устроил ради него при людях, которые окружают их. Он не оставляет попыток остановить альфу, которого бьют кулаками по лицу и ногами по животу. Тэхён сгибается пополам и, выпрямляясь, всё равно машет своим кулаком, сам не зная, чего хочет добиться.       Чонгуку не станет лучше от того, что он подрался в такой романтичный для них момент. Чонгуку не станет лучше, если Тэхёна изобьют как какого-то подростка с приступами внезапной агрессии.       Чонгуку не станет лучше.       Эта мысль останавливает Тэхёна, кулак которого криво бьёт по воздуху, намеренно промахиваясь по цели. А ещё его останавливают крики и звон свистка.       — Кажется, это полиция, — с ужасом в голосе бормочет Чонгук перед тем, как схватиться за кровавую ладонь альфы.       — Бежим, — лишь произносит Тэхён, заговорщически улыбаясь.       Он сделает всё, что в его силах, чтобы Чонгуку стало лучше. И пока тот держит его за ладонь и послушно кивает, следуя за ним, Тэхён приложит все свои усилия ради этого. Покорит эту гору в честь любимого омеги и навсегда поселится на её пике.       Тэхён бежит в сторону, противоположную их коттеджу. Чонгук еле успевает за ним из-за тяжёлых ботинок и куртки, из-за сбившегося дыхания, непривыкшего, как сам альпинист, к подобным физическим испытаниям, и из-за заставляющего сердце бешено биться адреналина, инъецированного в вены этим альфой.       Как можно назвать перепутье негодования и упоения? Когда хочется ударить любимого, одновременно засасывая его в долгий влажный поцелуй.       Чонгук ощущает себя одним большим взрывающимся фейерверком вызванных Тэхёном чувств.       Они останавливаются у склона небольшого белого скалистого холма. Тут совсем никого нет, тут холоднее, тут ярче. Тут Чонгук мог без былого страха и несправедливой самоненависти раскрыть бутоны своего источающегося из-за раньше времени начавшейся течки аромата.       Рябь звёзд заменяет собой освещение, будоражит фантазию, а расположившийся у берега сосновый лес заставляет волосы вставать дыбом своей таинственной темнотой.       — Прости меня, — бормочет Тэхён, нормализовав дыхание, и смотрит на омегу виноватыми глазами, осматривающимися вокруг.       Чонгук молча качает головой, вновь прикусывая истерзанную губу, так как боится, что расплачется как неудачник. Начнёт вновь просить прощения за самого себя. Тэхён ненавидит, когда Чонгук унижает то, что ему так сильно нравится. Он не разрешает Чонгуку оскорблять себя.       — Всё в порядке, — отвечает он тоном голоса, предательски выдающим: «всё не в порядке».       — Я знаю, я не должен был так по-идиотски нападать на них, — произносит Тэхён, тяжело дыша и втягивая приоткрытыми губами кислород. Встаёт ближе к Чонгуку, так как обычного морозного воздуха становится недостаточно, чтобы урегулировать дыхание и унять усиливающееся с каждой секундой волнение в груди.       Запах чонгукова нафталина становится неотъемлемой частью лёгких Тэхёна, без которых они отказываются полноценно функционировать. Чонгук однажды говорил ему, что нафталин может вызвать онкологию у человека, который его часто вдыхает. Тэхён тогда ему ответил, что хочет ею заболеть.       — Я смогу понять, если ты увидишь во мне какого-нибудь неуравновешенного психа, — продолжает он, вставая перед омегой, чтобы обнять его.       Однако позволяет себе лишь сжать испачканными в крови пальцами его пуховик. Удержаться бы и не разорвать эту куртку, разбросав по воздуху утиный пух, в желании укутаться в Чонгуке.       — Тэ… — с трудом скулит Чонгук, продолжая безмолвно качать головой. Слова покидают его разум, потому что глаза смотрят на израненное лицо любимого альфы, что не теряет своей неземной красоты даже из-за ран и синяков на карамельной коже.       Как Чонгук вообще сможет когда-либо увидеть в Тэхёне кого-либо другого, кроме как любовь всей своей никчёмной жизни?       — И если ты захочешь убежать от меня…       — Не захочу! — вырывается из Чонгука, обхватывающего ладонями изодранные небольшими ранами щёки. Упирается твёрдым взглядом во влюблённые глаза, чтобы показать, что влюблён не меньше.       — …я всё равно найду тебя по твоему запаху, — заканчивает своё предложение Тэхён, не сдерживая довольной улыбки. — Если даже сломают нос и я потеряю нюх, вычислю по звёздам, чёрт возьми, — смеётся так, что Чонгук перестаёт ощущать холод, безуспешно пытающийся пробраться под пуховик.       Омега держится из последних сил, которые хотят покинуть его, отдавая во власть Тэхёну. Возлагают на альфу всю ответственность за его состояния, чувства, жизнь в целом. Чонгук примыкает губами к ранкам на его лице, слизывает со скул кровь, лечит ссадины, тушит разгорячившийся пыл и одновременно тормошит внутренности.       — Лучше бы мы реально остались в коттедже и занимались сексом у камина, — светло улыбается омега в кровоточащие губы и водит по ним кончиком языка, смачивая их слюной.       У Тэхёна губы обычно обветрены из-за погодных условий, в которых ему приходится работать, но Чонгук никогда не теряет надежды вернуть их в нормальное состояние. Сейчас же смотреть на распухшие губы, незаслуженно разбитые чужими кулаками, становится как никогда мучительно.       — Звёздами можно и на крыльце полюбоваться.       — Я привёл тебя сюда не ради звёзд, — отвечает Тэхён, с внезапной серьёзностью хмуря густые брови.       Улыбка на лице Чонгука медленно спадает, когда альфа убирает его ладони со своего лица. Он с вниманием следит за тем, как Тэхён снимает с него перчатки, и глотает большой комок скопившейся из-за странного предвкушения слюны.       Пальцы моментально укутываются в северный холод, но Тэхён не разрешает ему прокрасться до костей и накрывает своими, перебитыми, всё такими же изящными. Они молча смотрят на то, как их пальцы переплетаются, теряются, путаются друг в друге и путают их самих.       Светлое звёздное небо, освещающее их словно проектором в темноте, заставляет их ладони вклиниваться в память яркой картинкой. Чонгук не может перестать любоваться той красотой, что рождается между ними.       А затем он замечает, как их контрастирующая между собой кожа неспешно покрывается бирюзово-лазурными полосками, игриво переливающимися в блестящий пурпур.       — Это же… — удивлённо выдыхает Чонгук, широко раскрывая глаза, и резко поворачивает голову к небу над спящим под слоем льда озером.       — Аврора Бореалис, — отвечает Тэхён, через боль широко улыбаясь на то, как лицо Чонгука расцветает в детском восхищении.       Как на нём пляшут языки северного сияния, заставляя самого омегу сиять ярким ослепляющим солнцем в ночной темноте. Лилово-аквамариновые волны играют в счастливых глазах, которые начинают слезиться в нежелании сдерживать эмоции.       — Ты плачешь? — шепчет Тэхён настороженно, выпуская ладонь из крепкого замка их пальцев, чтобы согреть холодную щёку, увлажнённую тёплыми полосками слёз.       — Я, кажется, впервые в жизни плачу от счастья, — едва слышно отвечает Чонгук и поворачивает взгляд обратно к Тэхёну. Любуется тем, как яркость неба меркнет на фоне того, как грациозно северное сияние растворяется на лице альфы, безобразно красиво сочетаясь с небольшими гематомами на нём.       — Если сейчас ты заплачешь сильнее, то, надеюсь, это тоже будет от счастья, — тихо усмехается под нос Тэхён, с трудом расслышав самого себя из-за громкого бита паникующего сердца.       Он убирает ладонь с лица Чонгука, чтобы снять шапку, а вторую просовывает в карман дутой куртки, надеясь, что не потерял нужную вещь во время драки. На месте. Как и не на месте его сознание, готовое выскочить из него и исчезнуть в аметистово-голубых складках, занявших собою небо над ними.       — Что… что ты… — Чонгук не успевает завершить свой вопрос, потому что сразу же получает на него ответ.       Тэхён, не прерывая зрительного контакта, часто моргая и облизывая губы, опускается на одно колено перед ним. Лицо омеги, влажное от тихо стекающих по щекам слёз, ещё более безупречно от зелёных полосок, скользящих по вискам. Запах нафталина усиливается с каждой секундой, что Тэхён, будто бы в голодном кислородном припадке, учащённо глотает его одновременно носом и ртом. Эта жадность никак не помогает ему унять трепещущее волнение и страх, приправленные усиливающимися возбуждением и вожделением.       — Чёрт, я сейчас с ума сойду, — шумно выдыхает через сжатые зубы и пытается натянуть улыбку.       — Что это? — спрашивает Чонгук, не скрывая строгого тона в голосе.       Он морщит лоб в непонимании, показывая глазами на остановившуюся на полпути руку, в которой между большим и указательным пальцем зажато что-то блестящее. Настолько, что могло бы затмить полярное сияние над их головами, тускнеющее от того, как ослепительно каждый из них мерцает изнутри, когда они смотрят друг на друга.       — Это кольцо, малыш, — нервно усмехается Тэхён и всё же не даёт себе робеть дальше, заставляя руку придвинуться ближе к омеге.       Сидеть коленом на снегу становится неудобно, уши мёрзнут без брошенной в снег шапки, лицо пульсирует из-за полученных ударов, но он готов сидеть так вечность, если она понадобится Чонгуку, чтобы дать ему положительный ответ.       — Это я вижу. Но что это значит? — с неприкрытой раздражённостью произносит Чонгук, заставляя вызывающую на лице боль улыбку медленно исчезать и заменяться с ещё большими муками на коже. — Зачем ты это делаешь? — требовательно спрашивает омега, сжимая кулаки в желании ударить ими самого себя.       — Я… я не понимаю твоей злости… — со смятением в глазах расстроенно шепчет альфа.       — Я не злюсь, Тэхён, — отрицательно качает головой Чонгук, облизывая солёные губы, которые должны бы отрезвить его, привести в чувства.       В настоящие, а не в те, которые, как ему кажется, сказочным взмахом палочки создаёт в нём Тэхён. Чонгук не готов признать их за реальность.       А Тэхён может отдать жизнь ради того, чтобы доказать ему обратное. Разломать эту дурацкую палочку, лишиться всех магических сил и оборвать свои волшебные крылья, если такова цена вечного заточения в темнице чувств, в которые он добровольно себя заковал.       — Нет, ты немного злишься. Я чувствую это, Чонгук. Ты… — короткий вздох, и Тэхён вынужденно встаёт на ноги, чтобы вглядеться в переливы северного сияния, отсвечивающегося на влажном лице. — Ты сидишь у меня в носу. В лёгких. В сердце. Я… я понимаю, что тебе больно. И я хочу забрать твою боль. Сделать её своей, разорвать клыками за то, что причинила тебе столько страданий, и поблагодарить за то, что свела нас вместе, — каждое следующее слово выходит из израненных губ с меньшей громкостью, но Чонгук слышит Тэхёна так звонко, что даже в тишине его слова будут отголосками гудеть у него в ушах.       Тэхён всё ещё держит в оледеневших пальцах кольцо, которое сжимает так крепко, что оно могло бы приклеиться морозом к коже подушечек. Он стоит перед Чонгуком, принимая на своём лице обжигающий пар из его губ, учащённо выдыхающих, чтобы сильнее не разреветься. Омега смотрит на их ударяющиеся друг об друга мысками ботинки, на то, как снег окрашивается в бледно-бирюзовый, на то, как Тэхён продолжает держать в дрожащей руке кольцо.       Из-за сильного напряжения пальцев костяшки ярче окрашиваются в кровь, и Чонгук поднимает его заледеневшую ладонь, держа за кисть.       — Как я могу жениться, когда мой лучший друг в третий раз разводится? — опечаленно улыбается он, не поднимая глаз, и продолжает гипнотизировать взглядом простое кольцо из белого золота.       — Чимин помогал мне его выбирать.       Слова альфы заставляют Чонгука резко посмотреть ему в лицо и увидеть на нём плутоватую улыбку.       — Я хотел, чтобы оно было таким же лучшим, как и ты.       — Мне не важны эти побрякушки, — отвечает Чонгук, крепче сжимая пальцами обеих рук его кулак, чтобы хоть как-то согреть, заставить его расслабить уже хватку, перестать так всепоглощающе за него держаться.       — Ауч, — с наигранной обидой дует губы Тэхён, — мы выбирали целых пять часов. Обошли с ним все элитные ювелирные лавки.       — Забыв о том, что ты и есть самая лучшая драгоценность в моей жизни, — не сдерживает своей улыбки Чонгук и, услышав себя со стороны, закатывает глаза. — О звёзды, я, походу, заразился от тебя этими идиотскими подкатами, — громко смеётся он сквозь новый поток слёз, откидывая голову назад, и тихо шмыгает носом, возвращая взгляд к теплоте любимых глаз. — Что ты со мной делаешь? — шепчет почти неслышно, зная, что им и не нужно озвучивать громких слов, чтобы понять друг друга.       — Обожаю, — коротко отвечает Тэхён и, пряча кольцо в ладони, тянется к нафталиновым губам.       Ласковый поцелуй резко заменяется животным, как только за ними закрывается деревянная дверь. В коттедже всё ещё сохранилось тепло потушенного камина, однако они успели уже расплавить кровь в венах, пока торопливо сюда бежали. Дикое желание быть друг в друге, утонуть и задохнуться, ослепило разум, что они вцепились в безрассудном поцелуе, ещё не дойдя до лестниц на крыльцо.       Пуховик и дутая куртка разбрасываются по сторонам, как и вся остальная одежда теряется по одному на каждом углу коттеджа. Губы прилипают друг к другу так крепко, что невозможно оторваться, потому что боятся, что будет больно так же, когда отрезаешь часть тела. Тэхён не чувствует того, как ноют раны на лице и теле, как и Чонгук не переживает из-за страха о будущем.       На его пальце кольцо, на альфе — его аромат.       Они вновь забывают о существовании в этом коттедже кровати и валятся телами перед потухшим камином, не желая отвлекаться на его разжигание. Им достаточно их собственного тепла. Зубы терзают кожу омеги, пальцы яростно впиваются в крепкие бёдра, нос не устаёт обнюхивать далеко родные участки тела, каждый сантиметр которого уже накрепко отпечатался в обонянии альфы.       — Я хочу тебя пометить, — выстанывает в опаляющую ранки губ шею Тэхён. Упираясь ладонями в мягкий ковёр по бокам от головы Чонгука, смотрит в его застывшее в удивлении лицо, что звёздное небо из окна в дуэте с северным сиянием освещает альфе путь к небу.       С Чонгуком в своей жизни Тэхён никогда не заблудится, он уверен.       — Но это же…       —…навсегда, — выдыхает с радостью в глазах и голосе, предвкушая долгожданную вечность с любимым омегой, и нежно поднимает его голову, сдерживая за длинные волосы на затылке.       Клыки вонзаются в боковую часть шеи одновременно с членом, гладко входящим в выгибающееся в двойном наслаждении изобильно текущее душистой смазкой тело. Гортанный рык с протяжным раскатистым вздохом приятно оглушает омегу и заставляет томно замычать, смыкаясь с альфой. Плотно затворяя в замок шею, утыкаясь носом в макушку, сжимаясь вокруг его члена.       Чонгук чувствует, как феромоны Тэхёна обнимают его собственный запах, смешиваясь во что-то настолько приятное на нюх, что не может сдержать тягучего вдыхания заполнившего весь коттедж благоухания. Омега впервые в полной мере ощущает то, что именно испытывает Тэхён, когда говорит, что теряет разум при каждом своём вдохе рядом с ним.       Чонгук понимает это восхитительное чувство, когда слетаешь со всех катушек. Принимает его полностью в себя вместе с быстрыми толчками в своё тело, воспаляющими распухшую простату. Называет своей официальной верой, вытеснившей ему волшебство любимых звёзд. Тэхён становится для Чонгука его самой главной звездой.       Полярисом, который всегда поможет найти дорогу домой. К его альфе.       Движения Тэхёна становятся резвыми, как если бы от этого зависела их жизнь, а поцелуи всё более бешеными. Он теряет голову, он теряется в Чонгуке. Омега оглаживает подушечками пальцев синяки на его рёбрах и груди, чуть надавливая на них, и заставляет Тэхёна терять ещё грань между физической болью и наслаждением. Чувства смешиваются в одно единое, которое не хочется называть простой любовью. Ни зависимостью, ни нуждой.       Тэхён чувствует к Чонгуку всё.       Узел на члене набухает до того, как кто-то из них успевает опомниться. Оргазм в унисон и общий аромат на двоих трясёт их тела в судорожном наслаждении. Тэхён устало падает на Чонгука, зарываясь носом в его густые волосы. Чонгук продолжает обнимать Тэхёна ногами вокруг его торса, кладя ладонь на влажные от пота лопатки. Размеренно поглаживает их, содрогаясь в экстазе, утомлённо стонет признания в любви к альфе, обещает любить самого себя.       Тэхён целует пахучий висок, слизывает капли пота и вдыхает их смешавшийся друг в друге общий запах. Их совместная вечность официально стала сегодняшним днём.

☆

      — А ты знал, что твои отцы поженились по залёту? — смеётся Чимин, корча рожицы над детской кроваткой, в которой маленький альфа, укутанный в пелёнку, с чистейшей невинностью хлопает глазками.       — А твой дядя Чимин женился аж шесть раз, — не остаётся в долгу Чонгук и самодовольно скалится, не замечая того, как доставшиеся от него глаза сына широко раскрываются в шоке от внезапных откровений. — И последние четыре раза вступал в брак с одним и тем же альфой.       — С дядей Юнги, что ли? — удивляется молодой омега и с интересом смотрит на младенца, которому обещает быть другом получше, чем эти двое, что, забывая про свой возраст и обязательство быть мудрее на фоне молодёжи, спорят на какие-то глупые темы.       — Да. У них своя особая традиция разводиться каждую пару лет и заново сходиться через полгода разлуки, — отвечает Чонгук с лукавой улыбкой и меняет её на более добрую, когда нагибается над кроваткой малыша, который своим рождением должен бы заставить друзей прекратить эти свадебно-бракоразводные игры. Им с Тэхёном надоело быть свидетелями на каждой регистрации их нового брака.       Подросток заливисто хохочет от таких фактов, открывшихся для него в день рождения маленького альфы, и, быстро настрочив смску, с интересом смотрит на своего отца в надежде услышать ещё что-нибудь ранее ему неизведанное. Но Чонгук не торопится нарушать психику сына очередной историей из насыщенной жизни Чимина, в которую он давно перестал лезть, так как в своей было намного уютнее.       И когда дверь в палату открывается, лицо омеги, ещё не повернувшегося к ней головой, озаряет влюблённая улыбка.       — Чёрт, это не больница какая-то, а лабиринт Минотавра, — страдальчески ворчит Юнги вместо стандартного приветствия и, продолжая тихо чертыхаться под нос, подходит к кроватке сына. — Если бы не Тэхён с его магическими альпинистскими способностями, мы бы застряли в отделении гинекологии.       Альфа беззаботно пожимает плечи, сминая губы в неловкую полоску, и смущённо улыбается своему мужу, который смотрит с таким неприкрытым воздыханием, словно они не провели всю ночь в крепких объятиях.       Каждую их совместную ночь в течение тринадцати лет.       Только Чонгук понимает, что Тэхён нашёл их по его любимому запаху, ясной тропинкой безошибочно указывающей ему путь к его омеге.       — Поздравляю, Чимин, — произносит альфа, подходя ближе.       Потрепав шевелюру сына ладонью, кладёт тяжёлую руку на плечи Чонгука и нежно обвивает локтем его затылок. Упирает подбородок в широкое плечо и старается как можно беззвучно вдохнуть его кожу в части, где бледно-алым шрамом сохранилась его метка.       Нафталиновый запах, усиливающийся в своём букете лишь для него одного, вновь говорит Тэхёну больше, чем сам омега произносит вслух.       — И да, зачем ты врёшь нашему сыну, что мы поженились по залёту? — спрашивает он с наигранной сердитостью во взгляде и кидает хитрую усмешку сыну, который успел уже поинтересоваться у отца в мессенджере о правдивости этого факта. — Я пометил Чонгука за несколько минут до того, как мы тебя зачали, сын, — произносит он, подмигивая подростку, который хотел бы закрыть уши и больше никогда ничего не слышать.       После очередных откровений об интимной жизни родителей ему придётся восстанавливать ментальное здоровье на психологических сеансах, которые проводит дядя Юнги.       — Кстати, о зачатии, — тихо произносит Чонгук, убедившись в том, что внимание сына и друзей обращено на то, как маленький альфа умудряется засыпать на секунду и вновь резко открывать свои нежелающие пропустить ничего интересного глаза-бусинки. — Тэ, ты бы не хотел…       — Хочу, — быстро отвечает альфа, всматриваясь во всё ещё так же сильно любимое, как и в первый день, лицо. — Но куда мы денем Рори, если заведём ещё одного? — отшучивается он, получая несильный удар локтем в бок от смеющегося под нос омеги.       Его назвали Рори. В честь Авроры Бореалис. И пах он сладко-цветочным морским бризом, развевающим лепестки рододендрона. Он пах северным сиянием и никогда не угасающими звёздами.