He's fucking handsome but so stupid/Он чертовски красивый, но такой глупый.

He's fucking handsome but so stupid/Он чертовски красивый, но такой глупый.  День обжигал стоящей прохладой, холодный ветер подбрасывал волосы вновь, забирался под одежду и холодил конечности. Казалось бы, уже заледеневшие руки с твердостью и мягкостью сжимали букет прекрасных цветов, обернутых в белую упаковку. Они были очень бледные, почти грязно-белые, так сильно напоминающие чьи-то родные глаза. Очередной порыв ветра прошелся по коже, легкая дрожь пронзила тело. Но твердо стоящие ноги все ближе подходили к знакомой могиле, так аккуратно убранной ещё вчера. Даже на надгробии её портрет был выбран самый грустный: её холодный взгляд, бледные щеки, белые как первый снег волосы, она была безупречна во всем, но такая грустная.  Букет цветов лег на могилу, а парень отряхнул запачканные брюки о землю. Он приходил сюда каждый чертов день уже на протяжении месяца. Его всегда провожали молчаливыми взглядами, никто не мог и слова сказать ему, ведь знали, что бесполезно. Так говорили врачи, что «..бесполезно что-либо предпринимать, стадия её болезни уже не излечима», они нагло врали, а вы оправдывали свою лень этим словом.  Его взгляд в миг потяжелел, но ни одна слеза не скатилась по его щекам. Он поддерживал трезвость ума и ясность рассудка, но был в плену эмоций, что поглощали его, не давая даже проронить позорных слов «помогите мне». Его холодный взгляд пугал, будто бы не на его глазах умирали его близкие люди, будто бы он сам не был на волоске от смерти. Он держался твердо, достойно, но почему тонул?  Рядом проходящая девушка как-то испуганно на него посмотрела, в миг отшатнувшись и прибавляя шагу. Он лишь проводил её непонимающим взглядом, ведь честно не понимал реакции. Для него его поведение было обычным, но для остальных - пугающим, жутким, просто не таким как раньше.  ***  Общежитие вновь встретило его оживленными разговорами, вкусными запахами выпечки, ярким светом, знакомыми лицами. Но как только он перешёл порог, всё разом стихло, будто бы и не было здесь никогда этих веселых лиц и всех людей. Он заметил их погрустневшие лица, чем-то обеспокоенные и жаждущие. Пока он снимал свой любимый бордовый шарф, к ему на дрожащих ногах подошла измученная чем-то Уравити. Он поднял на неё свой взгляд, и поймал её испуганный. Она переминалась с ноги на ногу, и все что-то бубнила, то и дело оборачиваясь на остальных. Руки замерли с шарфом в руках, а его ожидающий и спокойный взгляд все смотрел на девушку.  — .. Как прошёл.. твой.. день? — Тихо начинала она, склонив голову в бок. — Я понимаю, что.. это.. ам-ээ.. сложно, и мы конечно же с тобой…  — Что-то случилось? Вы все ведете себя странно, со мной что-то не то? Вы только скажите, если это так. — Его ровный тон вновь пугал её, и радовал всех, ведь это был, наверное, единственный его полный ответ за последний месяц. Руки с легким давлением сжимали шарф, то и дело меняя его положение.  — Я скорее о том, что ты молчал весь этот месяц. Мы сильно волнуемся о том, что происходит с тобой.. ты как-то.. знаешь, отдалился от нас. И дело в том, что.. — Голос шатенки стих, подбирая слова она все теребила концы волос. — ..мы даже не знаем причины. Не пойми нас не правильно, но мы не хотим тебя терять, Шото. — И вот его впервые назвали по имени так ласково. Он изумленно смотрел на перепугавшуюся Очако, не зная как реагировать.  — То есть, это было волнение за меня? Я думал, что это со мной что-то не так. — Слова срывались хриплыми звуками, а он кажется, все понял для себя. — Боюсь, я даже не знаю, какого это, когда за тебя волнуются. — Он все размышлял, потупив взгляд в пол, когда Урарака неловко обняла его, крепко сжимая ладонями его кофту. Такого жеста нельзя было предвидеть, и он на вряд ли был готов, потому что просто неловко положил свою ладонь ей на голову, не зная куда девать руки.  Он наконец поднял голову и заметил их искренние, теплые улыбки. Кажется, это тепло внутри называют счастьем? Он не знал, а потому улыбнулся им слабо в ответ, своими вечно грустными глазами он выражал все эмоции, а потому одноклассники все сразу поняли. Ведь уже столько времени они видели лишь его покрасневшие глаза и веки, что говорили лишь об грустной правде.  ***  Но как жаль, что следующим утром он снова увидел в зеркале свое покрасневшее лицо. Казалось, что он больше никогда не увидит своей улыбки, вновь сжимая до ноющей боли свои руки. И когда это в его гардеробе появилась эта странная черная толстовка на замке? Сколько он себя помнил, у него никогда не было таких темных вещей. Рэй всегда говорила, что его глазам идут только светлые тона, а потому на её похоронах он был лишь в белом, в дань уважения её мнения. Он знал, что она бы не хотела видеть его слезы, и он не хочет, чтобы кто-то их видел, а потому они видят лишь ужасные последствия.  Оперевшись на белую акриловую раковину он замер, находясь в этой ванной совершенно один, наедине со своими страхами, слезами, мнением, похороненной улыбкой, и своими вечно грустными глазами. Его голова была наклонена вниз, разноцветная челка свисала параллельно лицу, закрывая весь обзор. Он и не заметил, как кто-то открыл дверь, что кто-то зашел внутрь, ему не то, что было плевать, скорее сейчас это были лишние эмоции.  — И долго ты собираешься расстраивать нас своим состоянием? Это жутко, насколько долго ты убиваешься над этим, и убиваешь  себя. Ты чертовски красивый, но такой глупый. — Неожиданно раздавшийся грубый голос Бакуго испугал, а уж взявшийся из неоткуда комплимент и оскорбление навеивали странные мысли. Он поднял на него свои глаза, смотря прямо в кровавые дыры напротив. Из его глаз струилась багровая кровь, заставляла тонуть в ней, подчиниться. Это жутко, но так притягивает. — Просто, я не знаю, возьми себя в руки. Я всегда думал, что ты буквально не склонен к такой хуйне, я бы поверил, если бы таким страдал Деку, но ты? — Он подошел ближе, сцепил руки на груди, оказался слишком близко. И когда это он стал ниже его самого? Казалось, гетерохром всегда превосходил его в росте.  — Я и сам не верил, что могу так. — Он вновь отвел свой грустный взгляд куда-то на кафель, не выдерживая давления этого взгляда.  — Ты правда можешь мне довериться. Это глупо, сложно и не подчиняется никаким правилам, но я хочу тебе помочь. — Кацуки расцепил руки и расставил их в приглашающем жесте. — Я не буду стоять так долго. Тебе повезло попасть в сезон оттепели ко мне, и я великодушно предлагаю тебе помощь за бесплатно. Думай либо быстрее, либо не думай, а делай сейчас. — А ведь это было смешно, но скорее необычно, видеть его таким.. не таким.  По каким-то то обстоятельным он легким движением оказался у него почти в руках, вцепившись руками в его толстовку на спине. Может это просто он устал, или им обоим это нужно было слишком давно, а может это просто все так нужно. Но это так правильно, будто бы так и должно быть всегда, что кажется же да, это просто судьба улыбнулась ему. Голова слишком удобно устроилась на его плече, плавно опускаясь ближе к шее, проходясь кончиком носа по ней.  — Это так тупо, что мне казалось, что ты должен будешь устроить мне истерику здесь. Знаешь, Деку всегда так делал, когда ему было плохо. Ревел часами напролет, а у меня начинал дергаться глаз.  — Наверное, все слезы я уже потратил за этот месяц, а добрую их половину ещё в детстве. Но почему тогда я сейчас плачу от банального тепла?  — Потому что так нужно, придурок. Не сопротивляйся, и все пройдёт. Я часто громлю свою комнату, и ты даже не представляешь, какая же жесть там творится. И знаешь, после этого мне становится легче. — Кажется, Кацуки сжал его в объятиях сильнее, грозясь сломать ему пару ребер. Но эта боль была приятной, только потому, что из-за неё ему становилось теплее.  Один раз он просто закрыл глаза, но почему открыв снова темнота?  — Ну и какой же еблан забыл поменять лампочку? Я ему самолично в лицо заеду. — Отстраняясь от Тодороки твердо и громко сказал Бакуго, замечая в темноте фигуру напротив себя.  — Кажется, это ты. На прошлой неделе ты говорил всем, что поменяешь её, но кажется, забыл. — А теперь, кажется, Шото по-настоящему смеялся, спустя такое долгое время ему было спокойно, а чувство тревоги не сжигало его внутри.  Где-то рядом раздался громкий удар, сопровождающий легким взрывом, а после сдержанное шипение. Вот тогда стало ещё смешней. И даже через кромешную тьму Кацуки увидел его прекрасную улыбку, блестящие по щекам слезы, и яркие глаза.  ***  — Тебе не кажется, что это как-то глупо? — Вопрос ввел в ступор, но больше вводила в ступор сама ситуация. — Мы сидим запертые в ванной на полу, мне в еблет светит карманный фонарик, а ты ищешь гребанную аптечку в темноте этой комнаты? Это не то, чтобы глупо, это даже ахуеть как глупо. Отличный сценарий для порно, но не для пяти часов утра в общежитии. — С невозмутимым лицом может говорить такие вещи только Тодороки, но почему то это делает за него сегодня именно Бакуго.  Неподалеку раздаётся негромкое падение чего-то, а потом обреченный вздох.  — Кажется это и вправду глупо. — Шото неловко сел рядом с блондином, склоняя голову на его плечо, шумно вздыхая и прикрывая глаза. Это чувство спокойствия убаюкивало, а темнота отталкивала, пусть и с ним было некое подобие щита от всех проблем с этими божественными алыми глазами.  — Ты никогда не думал, что такой же тупой, насколько и красивый?  — Что? — Наверное все сегодня было глупым, просто ужасным, но этот мягкий поцелуй, накрывший его губы не шел в никакое сравнение. Это было подобие чего-то странного, но он отдался ему, а значит попал под его защиту, и ему не страшно довериться ему. А в особенности тогда, когда его подхватили под бедра, усаживая на чужие. Руки легли на горячие щеки напротив, приближая его лицо ближе, вновь проходясь влажным языком по обветренным губам.  Он все смотрел-смотрел-смотрел в его кроваво-красные глаза. Даже в темноте они не теряли своей красоты, она их скорее украшала.  — Ты знал, что твой левый глаз светится? — Отрываясь от желанных губ спросил Бакуго, нарушая тишину этой комнаты.  — Правда? — Охрипшим голосом спросил Шото, совершенно не понимая шутки.  — Не, наебал, придурок. — Он как-то странно на него посмотрел, прежде чем снова положить свои руки на его бедра, и вновь прижаться к этим пухлым губам.