На балу

      Вот-вот зазвучит вальс в стенах зала Зимнего Дворца. Пары начинают выстраиваться в длинную колонну, готовясь к танцу.       — Что ж, пошутим, Ваше Превосходительство? — Наполеон протянул Александру руку.       — А как же! — Император засмеялся и энергично сцепил его ладонь со своей, ведя их в середину колонны.       На всех дамах — тончайший муслин, юные ножки обуты в туфельки на маленьких каблучках, а пальчики на руках облачены в перчатки, под которыми, как огни, сияют драгоценные камни — таков на сегодняшний вечер дресс-код — изысканный белый — и все без исключения ему подчиняются, даже Наполеон. Его новый мундир был пошит именно для этого столь важного случая: все от воротника до подола брюк ослепляло белизной, даже маленькие пуговицы, шедшие в ряд от груди до шеи, были, кажется, хрустальными на вид. На зрелом лице сияла гордая улыбка, в серых глазах трепетал азарт, а длинные ресницы хлопали от слез, которые могли вот-вот покатиться. Он держит осанку, как подобает солдату — ровная, без изъянов — а левую руку чуть приподнимает и выпрямляет короткие, но изящные пальцы, оставляя ее красиво застыть в воздухе. Правая рука в руке Александра, сверху, он нетерпеливо гладит пальцы, желая вот-вот пуститься в танец. Русский в свою очередь спокоен, ждет музыки, мысленно пробегается по схеме танца, поправляет ордена на изумрудном мундире и голубую ленту.       — Я весь в нетерпении, Alex, — Наполеон произносит почти шепотом, в самое ухо, спрятанное за светлыми кудрями.       — Ты только из мундира, смотри, не выпрыгни! — и оба сдержали смех, который был бы непозволительно громким.       Зазвучал вальс. Пары проходят до середины зала и расходятся направо и налево. Вот перед ними начинают шагать — Александр вытягивает левую руку, в которой ладонь Наполеона, тот в свою очередь приподнимает голову, из-за чего поблескивают шелковистые пряди темно-русых волос, особенно та, что уложена по центру и аккуратно спускается на лоб. Все его тело так и просит кружиться под музыку в крепких руках партнера, касаться друг друга, вышагивать квадрат и смотреть только друг другу в глаза.       Их черед. Как раскат грома, в зале пробивает каждого шок. Все замирают то ли в удивлении, то ли в недопонимании: статс-дамы прикрывают свои лица веерами, а кавалеры с выпученными глазами следят за парой императоров. А этим двоим это и нужно: улыбка Наполеона расцвела еще ярче, когда на них обратили внимание. Глаза блестят, обводят каждого из присутствующих и с неким высокомерием косятся на представителей династии Романовых: сестру и братьев императора. А Александр наоборот прикрыл глаза и слегка улыбнулся, наслаждаясь, как Наполеон изящно вышагивает, а потом, поворачивая направо, слегка, даже неловко, подпрыгивает, тянет правую руку и сжимает ладонь Александра у всех на виду. "Дьявол, любит же жеманиться", — подумал он, останавливаясь почти около гостей.       Кавалеры делают поклон, а дамы и Наполеон — реверанс — те, что в стороне, отворачиваются, дабы не видеть такое невежество. А он только красиво выпрямляется и медленно, так мягко вкладывает ладонь в ладонь Александра. Есть пару секунд, пока не начнется подход.       — Наша шутка удается, — шепчет Александр.       — Более чем, mon ange.       Наполеон кружится около Александра. Так плавно, словно порхает бабочка, француз опускает взгляд, но совсем не от смущения. Он только больше походит на смущенную девушку, чем вызывает волну аханий и причитаний. И когда он доходит круг, мельком ловит на себе взгляд одной из женщин — он смотрит на нее с такой страстью, чтобы та обзавидовались, что не ей выпала честь станцевать с государем России, что только краем уха слышит голос Александра, который взял его крепко за талию и отвел его правую руку.       — Смотри только на меня.       Кружат в квадрате против часовой стрелки. Каждые пять тактов меняют направление. Платья летают, как облака, плывет свет свечей в глазах, становится душно. На плече сжимает изумрудная ткань, оба дышат через рот, потому что танцевать становиться трудно. Но головы не опускает никто — очень некрасиво смотрится, когда партнер смотрит куда-то себе под ноги.       — Зачем ты смотрел на нее? — спрашивает Александр.       — Хотел посмеяться с ее лица. Оно того стоило.       — Прошу, не смотри ни на кого, кроме меня.       И их пара плавно выходит из круга внутрь, их закрывает пара, идущая позади них. Всех очень волнует потеря императоров, но никто не может их найти среди танцующих персон. Пока остальные кружат, они плавно шагают в центр — Наполеон позволяет себе положить свою голову на грудь императору, прикрыть слезящиеся глаза, глубоко вдохнуть и, поднимая взгляд на лицо Алекса, отпустить его, двигаясь к краю круга. Оба находятся напротив друг друга, их разделяет расстояние в половину зала. И пары наконец-то расходятся по бокам. "Наша партия, mon ange" — мысленно взывает он к Александру.       Медленно сходятся к центру — все смотрят только на них, разинув рты. Дрожащие ноги красиво шагают, аккуратно переступая с пятки на носок, руки сложены за спиной. Смотрят только на друг друга — Наполеону так хотелось устремиться к Александру, крепко обнять за шею и целовать, целовать, целовать… На кончиках пальцев плещется жар, что кажется, почувствовал и русский — он чуть шире улыбнулся, немного оголяя ровный ряд светлых зубов. Вот доходят до нужной точки — Наполеон поднимает голову, лишь на мгновение, не больше, можно потонуть в голубых ангельских глазах. Делает шаг чуть левее, чтобы кружиться в квадрате, не поворачивает головы против Александра — тот делает тоже самое, на секунду прикрывает глаза с улыбкой на губах. Остановились и красиво повернулись друг другу спиной — головы в потолок, незаметно дышат через рот. Раз, два, три…       Вот Александр плавно, элегантно расставляя пальцы, поднимает левую руку — по ней, как змея, скользит рука Наполеона. Поворот — и Александр прижимается грудью к его спине, кладет свободную ладонь на его талию. Шагают вперед и назад, "раз-два-три, раз-два-три", так живо, с таким превосходством в глазах, что оба поглощены танцем без остатка. Прекрасная пара — ангел и дьявол, что кружат в музыке, разжигающей желание любви. Это их вальс, их вечер, их мир, где они себе позволят все, что захотят.       — Давай, Leon…       И они доходят до того, ради чего все и было затеяно. Наполеон, скользя правой ногой вперед между ног русского, глубоко выгибается, отклоняет голову так, что Александр чуть ли не залезает носом под воротник мундира. Им уже все равно на то, что кто-то в зале упал в обморок от такого зрелища.       — Ты великолепен, — шепот похвалы разливается вуалью по горлу Наполеона, заставляя тяжело вздохнуть и закрыть глаза.       Музыка стихла, в зале почти могильная тишина. Императоры с той же непринужденностью, что и в начале вечера, поклонились гостям и не спеша начали покидать центр зала, смеясь от выражений лиц всех присутствующих.       — Может, выйдем в сад, Ваше Величество? — предлагает Александр.       — Не смею вам отказать.       Лишь немногие заметили, как при выходе из зала оба мужчины едва ли соединили руки, скользя по пальцам друг друга.

***

      Как только они покинули дворец, Наполеон не смог сдержать очередного смеха.       — Ты бы только видел лицо Талейрана! — он, сквозь смех, задыхаясь, пытался произнести слова по слогам, чуть ли не пыхтя, как чайник — Глазищи вот такенные! - Наполеон, выпучив глаза, растопырил пальцы около лица, походя скорее тем самым на смешную курицу — я уж думал: ну, все, сейчас к чертям выпадут, по всему залу собирать будут! А твой брат-то… , — он аккуратно взял Алекса под руку и почти прошептал, словно рассказывал какой-то неприличный секрет, — он так посмотрел на меня, словно я кого-то убил у него на глазах.       — Ты убил его гордость, Наполеон, — посмеялся Александр, затем последовал тяжелый вздох и слабая улыбка, — я уже представляю, сколько брани услышу от Кости, когда вернусь…       — Но это того стоило, — тот поднял глаза на уставшее от пляски лицо. Голубые глаза потихоньку начинали реже моргать.       На улице было душно несмотря на глубокую ночь. Кроме света масляных фонарей мало что можно было разглядеть: все деревья, клумбы и фонтаны в саду казались темными пятнами. Наполеон снял свой мундир и перчатки, укладывая на предплечье. Стрекочут кузнечики, от гула, что сменил звуки светского бала во дворце, в душе, как в бескрайнем море, плыл маленький кораблик, что зовется любовью. На холодных пальцах Александра Наполеон запечатлел долгий, согревающий сердце поцелуй. А тот со всей своей нежностью, на которую был способен сонный Александр, прижал к своему боку покрепче.       Небольшая деревянная лавочка была ни как кстати нужна. Сев, Алекс сразу же положил голову Наполеону на плечо.       — Спишь? — тот довольно промычал и положил левую руку тому на грудь.       — Спи, мой хороший… , — единственное, что он сказал, когда заправил за левое ухо кудрявую прядь.       Он ведь действительно такой хороший. На его лице, которое в данный момент не терзалось заботами и страхами, читалось умиротворение. Легкие морщинки около глаз стали почти не видны, а в местах, где появляются морщины, когда люди улыбаются, совсем гладкая кожа. Это так огорчало: его ангел так мало смеется. Наполеону редко выпадает случай увидеть на губах своего избранника яркую, живую улыбку. Не ту, которой одаривают мужчины светских дам, а ту, что скрыта от всех — настоящая, такая, какая есть — ту, которая так любима им, что оставила сладкий след в его сердце. Когда Александр улыбается, а Наполеон зол, весь его гнев рассыпается, словно песок, и он превращается в подобие кота, с которым можно играться как вздумается. И Александр знал, как это использовать: он подойдет, прижмет к своей груди и будет шептать приятности, от которых Наполеон растает, подобно льду под солнцем пустыни. И в его сердце снова, как лозы винограда, будет виться гармония. "Это какое-то чудо, дарованное мне свыше" — каждый раз он повторял, когда заканчивалась вспышка гнева. Для него это немыслимо, то, что разум не может понять до конца, как человек на такое способен. Хотя, может, это и к лучшему.       Пока Алекс спал на его плече, он пару раз целовал ему лоб, губы, щеки, пальцы руки. Начинало немного светать, Наполеону спать не хотелось. Откуда-то слышались быстрые шаги, словно кто-то бегал да еще и мешкался на одном месте. Он поднял голову, пытаясь что-то рассмотреть: где-то среди кустов маячила чья-то высокая фигура. И, видимо, обнаружив Наполеона, двинулась в его сторону, чуть ли не скачками. В свете фонаря показался сначала мундир, а потом и лицо, слишком ему знакомое. Если не ошибается, то это Алексей Аракчеев — один из приближенных Александра.       Алексей, увидав своего императора, тут же ускорился, насколько это было возможно. В его руках было что-то, похожее на конверт.       — Ваше Превосходительство!..., — Наполеон тут же шикнул на него, что сначала оскорбило Алексея, но, заметив, что Александр сидел — почти лежал на Наполеоне — с закрытыми глазами, тут же чуть не прикусил собственный язык, дабы не выкрикнуть что-нибудь еще.       — Ваш император решил немного отдохнуть. Как вы понимаете, сейчас беспокоить его не нужно. Вы что-то хотели, Алексей?       Того слегка передернуло оттого, что француз обратился к нему по имени.       — Это личное дело императора, — тихо он возразил, — я не обязан отвечать на ваш вопрос.       — Полно вам паясничать. Кажется, но я могу ошибаться…, — Наполеон взял руку Александра, что лежала у него на груди, в свою и приставил к губам, — ваш император как-то упоминал о том, что вы, Алексей, осведомлены, в каких отношениях мы находимся. И, кажется, вы не имеете ничего против?       Тот только больше вспылил, сжимая конверт в правой руке.       — Благополучие моего императора выше, чем мои личные суждения о нем. Я служу ему всем сердцем, я полностью предан ему…       — Я в этом не сомневаюсь. Более, мне приятно, что у Александра есть друг, который оберегает его, пока нас разделяют километры.       Наполеон провел ладонью по щеке спящего.       — Так что там у вас?       — Это письмо, — Алексей протянул руку, — адресовано лично императору.       — Оставьте здесь. Я надеюсь, что он скоро проснется и прочитает его.       Алексей нехотя положил его на скамью и исчез за деревьями сада. "Этот дьявол все равно его прочтет" — думал он, когда оставлял конверт около него.       А Наполеон и не думал не читать его. Он, убедившись, что Алексей пропал из поля его зрения, аккуратно, чтобы, не дай Бог, разбудить своего ангела, подцепил пальцами письмо. На вид казалось, что оно не отличается от тех, что попадают на стол императора во время работы. Но, приглядевшись, можно было сразу понять: работа женских рук. Печать из сургуча была аккуратной, выдавленной на самой середине конверта, без каких-либо пятен и затеков, а нить, что оборачивала бумагу, была завязана в бантик с ровными опаленными концами. О таких мелочах заботились только женщины: в каком виде они преподнесут письмо, такое впечатление и сложится у мужчины.Наполеон прекрасно это знал: сколько писем, в которых женщины изливали свое восхищение к нему, проходило через его руки. Только вот они так и оставались безответными, так как он уже отдал свое сердце тому, кто сладко посапывает на его плече, чуть ли не падая на ему грудь.       Внутри что-то взвилось: такое неприятное, липкое чувство, даже отвращение. Он разломил печать и развернул конверт: первые строки дают узнать об авторе многое — писала юная девушка, только-только вступившая в лета зрелости. Она, как обычно и начинают указывать, восхищалась его красотой, его манерами и загадочностью, от которой были в восторге все женщины. Просила аудиенции, что было не самым вежливым с ее стороны, но это можно было ей простить — еще молода. Но нельзя простить то, что дальше похвалы, восхищений и мечтаний в письме не было. Словно написано под диктовку. Даже некоторые речевые обороты одинаковые. Раздражало. Ей ничего не известно об императоре. Кто она такая, чтобы говорить о том, что влюблена всей душой, если не знает из чего состоит душа Александра? Как она пишет, его голубые глаза прекрасны, но ей и в голову не шло, что за этой красотой прятались кошмары, о которых знал только Наполеон. Его манеры безупречны — лишь способ показаться сильным, пряча свою беспомощность. Никто не знал, как Александр горько плакал по ночам, как желал умереть, лишь бы не мучить себя ужасами прошлого. И только Наполеон мог его успокоить, собрать по частям и не дать расколоться вновь, показать, что есть ради чего жить. Вот что значит для него любить всей душой.       Он смял письмо и отвернул голову от Александра.       — Какая же дура…, — наверное, единственный раз, когда он так неприлично отзывался о девушках.       Вес на плече стал меньше — Александр просыпается. Наполеон быстро кинул бумажку куда-то в клумбу.       — Как спалось? — с улыбкой спрашивает он.       — За-ме-чательно, — Александр снова прислонился щекой к его плечу, — я спал лучше, чем за последний месяц точно.       — Это замечательно. Очень замечательно…       Последовал ласковый поцелуй, в котором Александр, скользя рукой по широкой спине в рубашке, сжал в ладони короткие пряди русых волос, совсем мягко, и подтолкнул Наполеона к своим губам.       — Я не хочу разлучаться с тобой. Хочу быть всегда рядом, — прошептал он, чуть не плача.       — О, mon ange, прошу, не делай такое грустное лицо, мое сердце разрывается, — Наполеон взял его за щеку, — каждый раз, когда я чувствую свое бессилие, то мысленно взываю к тебе, и мне становится легче. Я перечитываю твои письма и нахожу в себе силы двигаться дальше. Прошу, сделай так же.       Он достал из внутреннего кармана конверт и протянул Александру.       — Прочти, если затоскуешь.       Тот аккуратно спрятал его во внутрь мундира, чтобы случайно не потерять или выронить.       Они медленно поднялись и уже хотели возвращаться к дворцу. На небе показались пыльно-сиреневые полосы вперемешку с малиновыми разводами. Императоры спокойно и размеренно шли, взявшись за руки. Легкий ветерок проникал Наполеону под рубашку, обдавая приятным холодком, и щекотал уши Александру. Безмятежность — все, что их наполняло в этот момент.       — Я без ума от тебя, Наполеон.       — Это взаимно, Alexandre.       На улице слышны зовы гуляющих. Пора расходиться.