В спокойствие лазури счастье отыскать

       Второй день в таких условиях походил на забытый, сладкий и воздушный рай, который он редко встречал даже будучи Богом: Шан и Ван обхаживали его настолько качественно, что Уду и вспоминать забыл о душераздирающей боли в пояснице, правда, ровно до первого подъема с кровати, что окончился неудачно. Бывшее божество с лёгкостью и лёгкой, почти незаметной, ноющей болью в пояснице поставил ноши на махровый палас и резко поднялся на ноги, точно позабыл о происшествии прошедших дней; в тот же миг ноги его подогнулись, и он с грохотом упал на пушистый и холодный ковёр с яркой, режущей болью и дрожащими от судорог ногами. На грохот в комнату мигом явились мертвецы, они помогли тому лечь обратно в постель, после сели по бокам от него, сделав расслабляющий массаж, чтобы судорога отпустила бёдра того. Больше попыток встать самостоятельно он не предпринимал, пока боль не уйдёт без следа.        В тот же день близнецы принесли ему свитки: столетние близняшки с удовольствием заботились и ухаживали за Уду, а они в свою очередь невольно напоминали ему маленького Ши Цинсюаня, единственное отличие, видневшееся в юном брате и маленькими мертвецами– глаза, у его брата они всегда были живыми и яркими, похожими на обработанную хризоколлу, переливающуюся голубо-зеленым цветом, точно берег моря, который гоняет морской ветерок, созданный взмахами длинных, пушистых рестниц, а у близнецов были мутные, мёртвые глаза, похожие на помутневший и грязный нефрит черно-зеленого тона с золотыми вкраплениям и не ясно, золотой ли это песок или невусыв глазах детишек. Руки Уду тянулись к детским макушкам, украшенных тугим пучком и простой черной лентой, без излишеств, нежные, на вид шелковистые волосы блестели в мягком свете свечей и люстры, так и хотелось коснуться этих мягких голов, погладить и сказать, заверить маленького братца, что всё будет хорошо, что всё под контролем, но Уду обрывал себя на полпути к макушке удивлённого мертвеца, что смотрел на него своими мертвыми глазками-бусинками, задаваясь немым вопросом... – Что-то не так, господин Ши? – А... Нет, всё хорошо...– слегка растерянно отвечал тот, одергивая руку обратно, опуская голову вниз и отводя расстроенный, растерянный взгляд в сторону, сжимая губы в тонкую, белую, совершенно бескровную полоску, а руки прятал под одеялом, выкручивая себе пальцы.        Детишки Шан и Ван были столетним, ожившими трупами и, пусть похожими на маленького Цинсюаня, но мёртвыми и не имели ничего схожего с его братом, кроме внешней схожести. Кажется, он начал сходить с ума. В этом безумном одиночестве он позабыл о тепле и покое, не том, к которому он стремился будучи Богом: тишине и умиротворенном одиночестве, а в другом, в шуме дворца, рядом с братом и друзьями, не хватало того тепла и головной боли, создающей уют и тепло дома. Тяжёлый вздох и Ван принес свитки, которые просил Уду, связанные с приступом призрака, мертвецы не подвергались приступу, поэтому спокойно кружили вокруг него.       Закончив свой день в кровати, обложенный свитками, он не узнал ничего сверх нового или интересного, информация в свитках была однообразной и ничему, кроме как способами избавить демона от приступа и его симптомы не давала. Уду уснул прям так, в кипе документов и свитков, держа один в руках, лицо водного самодура за день приняло свой нормальный вид, немного порозовело от легкой прохлады в комнате: близнецы плохо ощущали температуру и не могли поддерживать её стабильной, иногда сильно выхолаживая, а иногда наоборот, недостаточно проветривая. Так и сейчас, окно в покоях открыто, колыша шёлковые шторы и смоляные волосы Бога, создавая картину небывалой красоты: тёплый свет свечей на тумбе освещал лицо того заманчивым и ласковым теплом, а шикарные пряди волос ниспадали на лицо, подобно водопаду, длинные ресницы того едва подрагивали во сне, а еле заметный румянец на щеках и кончике носа добавлял ему нежности и мягкости, спокойствия океана в преддверии бури.       Дверь в покои тихо шоркнула, пуская названного гостя внутрь. Он убрал свитки от мужчины, сложив их на тумбе рядом, и уложил его на спину, аккуратно убирая шелковистые пряди с лица, едва касаясь пальцами его лица. Некто замер на мгновение, стоило ресницам дрогнуть, и божеству что-то сонно промычать, но опасения того не сбылись: Уду все так же спал. Незнакомец зажёг благовония от огонька свечи и поставил палочку у изголовья, задувая свечку, а божество укутав в одеяло со всей присущей аккуратностью. Нехотя незнакомец отошёл от Бога, подходя к окну и закрывая его, после направляясь к выходу, тихо покинув помещение и оставив пленника в одиночестве.        Старший Ши потерял счёт времени, когда, однажды, очередным утром, когда Шан и Ван расчесывали и заплетали его волосы в высокий хвост, он невзначай поинтересовался: – Вы помните, как умерли?– это вопрос возник сам собой, со временем, ведь ни одной видимой травмы, которая могла стать причиной смерти не было видно, то-ли она была так хорошо спрятана, или смерть последовала из-за болезни. – Мы?– в унисон спросили мальчики, и после Шан поутих, а Ван спокойно ответил: – Нас утопили. – Больше мы не знаем.        Слова детей за спиной заставили вздрогнуть. Утопили. Как котят. Теперь, смотря на близнецов через зеркало, действительно было видно намеки на то, что они утопленики, синеватый тон кожи и тихие голоса, иногда булькающие, точно кипяток на огне. Уду нахмурился, сжимая руки в кулаки, эти дети, так похожие на Цинсюаня, погибли от его стихии. От осознания становилось не по себе. Дети, увидев такую реакцию, решили побыстрее скрыться и оставить старшего Ши наедине с собой. Последний штрих и готово: волосы собраны в высокий хвост, украшенный серебряной гуанью, одежды в полном порядке, и в внешности нет ни единого недочёта, точно Уду, сошедший с картин человек, похожий на божество не от мира сего, затмевающий собой сияние небес. – Все готово, господин Ши, мы пойдём. Не забывайте, сегодня последний день, господин Хуа сказал, что вечером зайдёт к вам, а завтра вы переезжаете обратно. Демоны успокоились, и скоро всё вернётся на круги своя,– сказал Ван, пока Шан убирал туалетный столик.       Забавно, что этих, почти одинаковых детей он научился по манере подвязывать рукавчки: Шан делал аккуратный бантик, такой, какой обычно делали крестьянки при работе в поле или стирке белья, в то время как Ван использовал морской узел– рифовый узел. Если же они приходили с распущенными рукавчиками, он смотрел на причёски тех: у Вана тугой и крепкий пучок, кажется, что при таком натяжении волосы лопнут, как струны на пипе или цине, ни единый волок не мешал, птуа у Шана волосы собраны аккуратно, со всей заботой, но без лишнего натяжения и тугости, воздушный пучок, лишь немного больше пучка Вана, с редким, выбивающими из причёски прядочки. Близнецы суетились у него под ногами, пока Уду наблюдал со стороны, похоже, даже не собираясь встать с стула, пока они не закончили и с поклоном не удалились. Уду со вздохом проводил детей взглядом и поднялся со стула, став готовиться к приходу и скорому выселению: убирать свитки, лёгкий бардак, открыл окно, чтобы проветрить комнату, прохладный, нежный ветерок скользнул внутрь, огладив лицо божества, невольно вспоминались заботливые руки младшего брата, которые нежно брали лицо старшего, поглаживая щеки большими пальцами ладоней, нежно будя его или просто убирая волосы, прилипшие к лицу или неуместные иероглифы на щеках, возникшие от сна на свежей туши поверх документов. Такие знакомые руки, он непроизвольно тянулся к этому холоду, к этим рукам, к воспоминаниям, только эти руки на щеках были не руками Ши младшего: они не дарили тепло, наоборот, они были холодны и медленно отрезвляли сознание.        Пришёл в себя от сладкого морока воспоминаний он, когда лицо стало болеть от холода, а ноги нешуточно замерзли от сквозняка и каменного пола. Уду закрыл окно и вернулся к стопке свитков у кровати, беря в руки самый верхний и принявшись его изучать. День тек в привычном, неторопливом темпе, к которому Уду полностью привык, так и не заметив, когда наступил вечер.        Дверь с тихим шорохом открылась и показала Уду незваного гостях: Хуа Чен, что был так же бесприкословно прекрасен в своей лёгкой, игривой неопрятности с звенящими украшениями, что сияли созвездиями звезд на Хуа в свете свечей. – Приветствую, господин Хуа Ченжу,– спокойно ответил Уду, складывая свиток обратно и с лёгким поклоном встал, смотря в глаза тому. – Выйди вон, покинь покои и возвращайся к себе.– грубо бросил он, проходя в глубь комнаты,– Приступ призрака прошёл, демоны пришли в себя. Завтра возращаешься к своей работе.       С этими словами он сел на кровать, откинувшись на спинку кровати и закрыл глаза. Уду молча вышел из покоев и двинулся в сторону жилых мест прислуги, где он обжился и стал совсем как свой, только вот по приходу "домой" его ждала интересная картина: все двери и стены были окропленны кровью, в углах валялось мясо и гниль, в прачке стоял терпкий запах крови, а на кухни гнили. От такого амбре запахов голова отдала болью в затылке и висках, точно тугой ободок, надетый на затылок и совершенно не подходящий по размеру и сжимающийся до легкого хруста костей, желудок завернулся в узел, и содержимое с тошнотой выталкивалось в пищевод, грозя выйти через рот обратно.        Небожитель решительно вышел из этой части дома, волоча за собой кровавый след, неделя в райских условиях сделала его восприимчивее к грязи и запахам, поэтому даже о сне в таком помещении или отдыхе речи быть не могло, лучше уж спать в коридорах или залах дома Блаженств, куда и направлялся Уду, зажав рот и нос рукой. Блуждания привели божество в разрешённый зал дома блаженств, где, видимо, кто-то переживал приступ призрака, только угол с кушеткой, укрытой теплой шкурой демона или зверя. Демоны только начали приходить и возвращаться, так что мимо изредка шныряли демонята и демоницы, растаскивая мусор и останки своих предшественников, но в этом зале, похоже, не было и намёка на работу, только где-то на входе слышались голоса и шипение рабочих. Бог, явно не заинтересованый в помощи им, он пробрался к кушетке, на которую лёг, закатываясь в шкуру зверя, что сразу же объяла его теплом и мягкостью, от которой клонило в сон, который с каждой минутой всё сильнее. В сонном, расфокусированном взгляде отразился свет свечей и огней, но Уду лишь зевнул, окончательно засыпая, ни грохот, ни говор с шумом не мешали ему, но вдруг плеча коснулось крыло. – Ши? Что вы тут делаете?– аккуратно треся его, спросил девичий голос. – Видимо господин нашёл себе игрушку в помощь, не трогай, я не уверен, что он ещё жив. Путь умрет в тишине и покое,– тихо ответил ей гадкий, скрипучий голос. – Да как ты смеешь так говорить о нём и нашем господине!? Ровняя его в обрезанные рукава!– вспылила она в ответ, продолжая будить того,– Ши, проснись, прошу. – Ммм...– сонно отозвался Уду, открывая глаза,– Сюй Ван? –Ши, как вы!– сразу же обрадовалась она, захлопав крыльями. – Сюй, хватит отлынивать! У нас работы достаточно, чем возни с пострадавшими. Пошли!– снова гаркнул скрипучий голос. – Ши, вставай, давай, иначе тебя вынесут как мертвый мусор, давай,– встревоженно сказала она и хотела было добавить что-то, как голос снова гаркнул, перебив её. – Сюй, мать твою за ногу! – Бегу!        Гусиня тут же в перевалочку убежала, помогая поднять свод, на котором держался полупрозрачный тюль занавески. Уду с трудом поднялся с кровати, все ещё замотанный в шкуру и вздрогнул от холода, прошедшего по ногам. – Раз живой– вставай, нечего без дела сидеть!– крикнул мимо идущий демон, таща из зала останки стола из красного дерева.        С трудом поднявшись, он закрепил шкуру на манер накидки и пошёл в эпицентр шума и работы, где его сразу же поймал рабочий демон с кабаньей рожей. – Бери другой конец бревна, вместе с Мэем и тащи на улицу, сожем на пепелище,– сказал он, грубо толкая его в сторону брёвна, которое тащили три звероподобных мужчин; весь зал был освещён слабым светом тысячи демонических огней, что колыхались от криком и шума, изредка откликаясь на чужие имена, подлетая ближе и получая нагоняй, походя на детей в поле, пока родители работали. Уду и не заметил, как ему на плечо положили один конец разломанной балки, от тяжести которой он опасно покачнулся. – Доходяга, давай быстрее!– послышалось сзади, и балка начала движение, буквально таща того за собой, немного замешкавшись, встал на ноги и тяжелыми шагами пошёл с демонами, унося балку прочь, в тихом свету призрачных огоньков. Они шли по широким коридорам дома Блаженств: на входе демоницы и прочая мелкая живность мыла полы, складывала останки демонов и чинила небольшие травмы, работа кипела, всё походило на огромный муравейник, в котором нет места дисбалансу, но не смотря на всю суету, работа была на удивление тихой. Это напомнило прошлую жизнь, до заключения сделки и вознесения, когда они шли с братом мимо стройки сельского дома, где люди, как муравьи, бегали, собирая конструкции и возводя дом с нуля, так и тут.        Они вышли на улицу, что тоже была не в лучшем состоянии, нет фонарей, лавки сложены, и нет того шума и гвалта демонического рынка. Бревно вынесли на площадь, и Уду, покачнувшись от облегчения, поплелся обратно в дом Блаженств, плотнее запахнув мантию, чтобы холод ветра не трогал его. Вокруг кипела работа, это не раздражало и не смущало, скорее наоборот, странным способом успокаивало, что-то новое и странное зародилось в душе, будто все эти монстры и твари были ничем иным, как простыми работягами, выполнявшими свою работу, те, были теми, кого его семья презирала, считала пушечным мясом, а теперь, находясь в этом потоке жизней, он чувствовал себя таким же, простым и честным работягой. Уже на входе в дом Блаженств он увидел в зале близняшек Ван и Шан и произвольно улыбнулся им, пока те руководили работой и помогали в починке. Эта спокойная и умиротвенная работа в команде прожила недолго: мимо Уду пронесся обезумевший демон с зелёным огнём над головой, выглядел он отвратительно, от него пахло сырым мясом и кровью– это был приспешник Ци Жуна, он стремительно влетел в зал, сбивая всех со своего пути, и врезался в близнецов-утоплеников. Громкий крик, топот рядом, и в миг приспешник был разрублен саблей на два идеальных куска, в разрезе напоминая подгнивший шницель, а перед трупом стоял загадочный человек в маске– Посланник Убывающей Луны. Он отряхнул орудие от крови и кивнув рабочим демонам, взял тело и выбросил на пепелище, где через несколько часов работы будет огонь и празднество. Уду все стоял на входе, оторопело смотря в центр зала, прежде чем рвануть к телам детей: плечи и шеи их были разорваны, и из них текла чёрная, густая кровь, такая же текла из рта, они медленно поднялись и тут же выплюнули сгустки крови на свои красные одежды, Уду подлетел к ним, на что те отмахнулись и покачали головами. – Господин Ши, не нужно, всё а порядке.– ответил Ван, выставив руку в крови перед собой, а другой закрывая рот, но Уду не переубедить, он укутал их в шкуру, что служила ему накидкой и отнес их в укромное место, закусывая губу, они слишком похожи на его дорогого Цинсюаня. Удивлённые мордашки с густой черной кровью на губах смотрели на мужчину. – Господин Уду не стоит, мы сами...– расстеряно ответили они, пытаясь не залить кровью дорогую шкуру, на что он ничего не ответил, оставив их на кушетке, после вернулся к работе. – Доходяга, иди к Сюй, полы мой, а то помрёшь чего от нагрузки,– с усмешкой ответил демон с кабаньей рожей и удалился с топором из дома Блаженств, а Уду пошёл на поиски гусыни.       Сюй летала над потолком, помогая закрепить воздушный тюль, пока маленькие демонята бегали по полу, отмывая грязь и кровь, грозя сбить нерасторопных зевак. Уду уже собрался крикнуть, дабы призвать Сюй Ван, но его одернула демоница с изрезаннвм лицом, пихая тряпку в руки. – Меньше слов– больше работы.        Водный самодур послушно взял тряпку, став намывать полы вместе с другими демонами наравне, будто он занимался этим всю сознательную жизнь, он, погружённый в свои мысли не следил, куда и как мыл пол, но выходило всё на удивление хорошо, покуда к нему не прибилась маленькая девочка с ведром, оставляя его мужчине. – Господин Ши, держите, – ответила она, хищно улыбаясь,– но сначала отдохните, Шан сказал, что Вам нужен отдых, сейчас Му Шу принёсет немного маньтоу.– не превращая хищно улыбаться она села рядом, позвякивая серёжками в ушках и смотря на того глазами красного феникса, тёмно-красного, почти бордового цвета.        Им принесли маньтоу, и девочка осталась рядом, следя за тем. – Вы ведь знаете, как именно умерли Шан и Ван?– спросила она, качая ногами, сидя на подоконнике окна,– Что их утопил собственный дядя.– сказала та, а Уду в миг перестал жевать принесённую булочку,– о-о-о, хах, их мать была первой наложницей, самой красивой в семье этого мужчины, нежной и любящей женой, но только муж не любил её, оставляя при себе лишь за чудесных близнецов-наследников и её красоты. Его брат завидовал ему, хотел забрать её себе, но чтобы не держать ответ перед Богом и судом, решил сделать так, чтобы брат сам от неё отказался.        Шан и Ван были такими хорошими детьми... Беспрекословно слушались отца, учились и схватывали всё на лету и, будучи единственными наследниками своего отца, были его главной гордостью, пока их мать он одаривал любовью и своим вниманием лишь на семейных застольях, чему завидовал и их дядя, это была не его жена, не его дети. Не его– значит ничьи, и жить они не будут без него, решил он.        На этом моменте Уду и думать о еде бросил, держа надкушенную булочку в руке и слушая девчонку, что похихикивала, но продолжала. – Тогда он и решился. Он пригласил брата с друзьями на охоту, в последствии уйдя от них, сославшись на нездоровье, и пошёл в дом брата, где заранее подкупил жену, чтобы та не раскрывала его и выслала наложницу на берег моря, собирать ракушки для пудры, где он и застал их. Женщину он запер в рыбацком домике, куда завел её под предлогом серьёзного разговора, где после и изнасиловал, заодно изуродовав, а детей посадил в лодку, сказав, что они поймают рыбу, чтобы их мать, которой по его словам поплохело, подкрепилась.       Они плыли далеко в море, а маленькие близнецы и не чуяли подвоха. Они считали, что дядя, действительно заботился о них и судьбе их матери. Бедные дети, этот человек запихал их в мешок, полный ракушек для пудры и кинул в самую пучину и под их дикие крики и мольбы, барахтанье в мешке и завывания, он уплыл. Они так боролись со стихией и мешком, барахтались на самой поверхности, пытаясь спастись, но так и не смогли: ракушки впивались в их тела, они в страхе и диком желание спастись, царапали и били друг друга, превращаясь в кровавую кашу, совсем как котята.– с милой улыбкой закончила та,– Но судьба привела их к господину Хуа, и он подарил им новую внешность и оставил у себя, теперь они работают на него, будучи полностью убеждёнными в своем огромном долгу перед ним.        У Уду ком в горле встал: он представил, как дети, точно котята, брошенные в пучины вод, пытались выбраться, крича и плача. Девочка убежала, хихикая. – Господин Ши, возвращайтесь к работе, если не хотите, чтобы Вас не задавили,– теперь эта девочка казалась явлением ада, его детишем и великим творением, приёмником и хищная улыбочка с острыми лезвиями зубов, отрезвили его: он всё ещё среди демонов, не дома, в опасности.        Он убрал еду за пазуху, перед этим завернув её в тряпицу, и вернулся к работе, как ни в чем не бывало. Но через пару часов от размеренной работы его отвлёк яркий огонь в окне: черти зажгли костёр, в котором от боли и стенаний корчились останки прислуги Ци Жуна, и горел прочий мусор. Огонь взмывал в небо, будто желая лизнуть пламенем небеса, демоны и мертвецы собрались рядом, став готовить и проводить празднества: танцевать и завывать рядом, уборка была почти окончена, поэтому с каждой минутой у адской жаровни на площади собиралось все больше живности и мертвенности.       Уду покончил с уборкой, оставшись с ног до головы в крови и грязи, руки болели от напряжения, что за последенее время стали сильне и крепче, теперь вид того мог сбивать с толку: женская одежда, очередная шутка от Хуа Чена, тонкая, осиная талия, тонкие брови и глаза счастливого феникса делали образ нежным и чувственным, чтобы после, повернувшись к смотрящему лицом, сбить с толку, крепкой, подтянутой грудью и крепкими руками, из-за чего нежный и женственный образ разбивается в дребезги.        Неприятная грязь налипла как вторая кожа, которую хотелось содрать, поэтому планы стали ясны: пойти отмыться, что он и сделал. В купелях не стоял запах крови и напряжения, наоборот, он был спокойным и расслабляющим, манящим, Уду без задней мысли залез в бочку, оставив одежду в беспорядке рядом, окунаясь в воду по самый подбородок, откисая и активно оттирая и вымывая грязь с себя, прикрывая глаза, расслабляясь, забывая о времени и засыпая.        Разбудил его Шан, что тряс его, умоляя проснуться. От следов нападения не осталось и следа, будто он цельнолитая фарфоровая кукла. – Господин Ши, вставайте!– встревоженно сказал Шан, опасливо поглядывая на вход. – Что случилось, А-Ци... Шан? – Господин Хуа идёт: он будет в ярости увидев Вас тут. Одевайтесь и идите подальше..– с этими словами он вздрогнул, услышав шаги за дверью и убежал.        Уду поспешно вылез из воды и обтерся, накидывая одежду и сбегая из купели через чёрный выход, прихватив одежду, спасая свою жизнь и тело. Он вернулся в свою каморку, ложась на циновку, вздыхая, с облегчением. Отдых.        Несколько недель пролетели в привычном, размеренном темпе, лишь изредка его покой рушили болезненные воспоминания о брате и друзьях, после тяжёлого дня, встречая Сюй Ван и близнецов Ван и Шан, но всему настаёт конец: в сердце зарождалась странная тревога и ни на что не похожий страх при виде Кровавого дождя. Уду не понимал этих чувств, но старался держать их глубоко внутри, не выдавая ничего на появления того.       Обычный день, Уду вновь убирал покои Хуа Чена, когда тот неожиданно вернулся в покои с лёгким паром, исходящим от тела; Уду привык, что демон не ночует в доме Блаженств, и часто он откладывал уборку его покоев к вечеру. Но, похоже, демону было вовсе не до него: он лёг в кровать, даже не смотря в его сторону, что заставило божество почувствовать укол обиды, уж больно он привык, что тот постоянно следит за ним. Аккуратно, еле слышно, он подошёл к кровати, смотря на того, желая понять, что не так, пока в душе зарождалась буря странного негодования и обиды, но разгореться ей не грозило: стоило подойти слишком близко, как белоснежная, тёплая рука схватила его за запястье и потянула на себя, повалив рядом с непревзойдённым, пока тот в свою очередь притянул его к себе, утыкаясь носом в основание шеи. От действий того по телу самодура пробежал табун мурашек: он непроизвольно положив ладони поверх ладоней демона на своем животе, а щёк коснулся лёгкий румянец, пока вниз живота щекотал непонятный огонь, а в сердце зародилась тревога, заставляя сердце биться сильнее. Непонятный страх окутал с ног до головы, не позволяя и дёрнуться, пока теплое тело прижималось к нему, не давая надежды на свободу. Сквозь слоя одежд он чувствовал тепло чужого тела, что постепенно уходило, а демон, похоже, впадал в дрему, прижимаясь к телу, что дарило ему умиротворение и покой.       За ночь в кровати демона он не сомкнул глаз, не находя в себе сил сбежать от того, оставаясь лежать в его объятиях до самого пробуждения того.