лисье сердце.

— С чего ты взяла, что он жив? — до Эмили донеслись провокационные нотки в голосе Генерала, пока тот пытался наладить контакт с Алиной. Погода была ветреная, кафтаны Гришей развевались не хуже парусов на мачтах Китобоя, приходилось все время убирать длинные волосы назад, чтоб не терять обзор и вмести с ним, соответственно, слух. Старкова совсем недавно очнулась, и Дарклинг принялся измываться над «предательницей» спустя меньше минуты их диалога. Краем глаз Эмили видела, как Штурмхонд, стоящий у штурвала слева от нее, повернул голову профилем, наблюдая за разворачивающейся на палубе картиной. — Потому что я тебя знаю, — Алина храбрилась, что вызвало невольный смешок: сердцебитка чувствовала, с какой силой заметалось сердце той чуть ли не в глотке после заявления Дарклинга, — где он? — Посмотри назад. На другом конце палубы, за узлами веревок и такелажа, стоял Мал. Его охраняли два корпориала, но все его внимание было сосредоточено на Алине: он ждал, пока та обернется. Дарклинг схватил Старкову за руку, стоило той дернуться. — Ни шагу дальше. — Позволь мне поговорить с ним. — Вот уж нет. У вас двоих есть вредная привычка творить глупости и называть это геройством, — Дарклинг поднял руку, и стражи начали уводить Мала. — Алина! — крикнул он, а затем закряхтел, когда корпориал ударил его по лицу. Эмили слышала, как хрустнула его переносица. — Мал! — взвизгнула Алина, заставив сердцебитку прикрыть глаза от раздражения. Что стало его причиной? Эмили слушала, как следопыт сопротивлялся, но его упорно вели в трюм, а Старкова все кричала: — Мал! Если ты тронешь его… — Я не собираюсь вредить ему, — перебил ее Генерал, — по крайней мере, до тех пор, пока от него есть польза. — Если ты хоть пальцем его тронешь… — Сейчас он в безопасности, Алина. Но не испытывай мое терпение. Если один из вас перешагнет границу дозволенного, второй пострадает. Его я тоже об этом предупредил. Судя по тишине, Алина согласилась и кивнула. — До чего же с вами просто! Я уколю его, а истечешь кровью ты. — И тебе это непонятно, не так ли? — Я понимаю достаточно, — тихо произнес он. Сердцебитка распахнула глаза и вперила взгляд в неподалеку стоящих Гришей: именно туда, где рука Дарклинга касалась обнаженного участка на шее Алины. Всем было известно, что шею беглянки сковывает искусно сделанный Давидом ошейник-усилитель, но подобный жест у всех на виду пошатнул палубу в глазах Капитана: она заставила себя отвернуться, тут же наткнувшись на другого человека — Штурмхонда. Капитан судна, двумя руками удерживая тяжелый штурвал, не отрывал взгляд от нее, ничего не говоря, но и без слов выражая понимание по отношению к ней. Эмили почувствовала, что раздражение начало расти еще больше. Алину уводили грубо: девушка слышала спор внизу. За время плаванья Эмили успела познакомиться с Толей и Тамарой — двумя шуханскими близнецами из команды Штурмхонда, поэтому не удивилась тому, что эти двое заступились за Старкову. Они были добры и к ней. — Ты говоришь по-шухански, как турист, — Толе явно приносило удовольствие попускать Ивана. — И мы не подчиняемся твоим приказам, на каком языке ни говори, — добавила Тамара. Иван усмехнулся. — Уверена? — он покрутил рукой в воздухе, и девушка схватилась за грудь, падая на одно колено. Толя достал дугообразный меч и кинулся на Ивана. Тот лениво махнул второй рукой, и парень скривился. Но это его не остановило. — Оставь их в покое, — попыталась вмешаться Алина, беспомощно дергая за свои кандалы. Эмили лишь нахмурила брови, в очередной раз разочаровываясь импульсивности старшего корпориала. Иван проигнорировал слова Старковой и сжал руку в кулак. Великан замер, меч выпал из его рук, а на лбу выступил пот. Иван выжимал жизнь из его сердца. — Прекрати, — Эмили стояла достаточно близко, чтобы ее голос донесся до ушей сердцебита, вот только тот что раньше ни во что не ставил ее, что сейчас не собирался слушаться приказов, Капитан она или нет. — Ты его убьешь! — крикнула Алина, начиная паниковать. Затем пихнула Ивана плечом, пытаясь сбить его с ног. Капитан сделала несколько шагов вперед, взмахнув рукой, не зная точно на кого направленна ее способность: на Алину, посмевшую дернуться, на Ивана, переходящего все границы дозволенного, или на Толю и Тамару в попытке ослабить давление тисков Ивана. В этот момент прозвучал громкий двойной щелчок. Иван окаменел, его ухмылки как не бывало. За ним стоял высокий парень примерно их возраста, может, старше на пару лет — рыжие волосы, сломанный нос. В его руке был пистолет со взведенным курком, дуло прижималось к шее Ивана. — Я гостеприимный хозяин, кровопускатель. Но в каждом доме есть свои правила. Иван опустил руки, и Толя резко втянул воздух. Тамара поднялась на ноги, продолжая держаться за грудь. Оба тяжело дышали, их глаза горели ненавистью. — Хороший мальчик, — похвалил Штурмхонд. — Теперь я отведу пленницу в ее каюту, а ты можешь идти и заняться… чем ты там занимаешься, пока все остальные работают. Иван нахмурился. — Не думаю… — Это заметно. Так зачем начинать сейчас? Лицо Ивана налилось кровью. — Ты не… Штурмхонд наклонился, нотки веселья исчезли из его голоса вместе с легкомысленной манерой держаться, когда он произнес со стальной твердостью: — Мне плевать, кто ты на суше. На этом корабле ты не более чем балласт. Если только я не скину тебя за борт — в этом случае ты наживка для акулы. Я люблю акул. Их трудно готовить, но они вносят приятное разнообразие в наш рацион. Помни об этом в следующий раз, когда надумаешь угрожать кому-то на этом судне, — он отступил назад, его веселое расположение духа вернулось. — Беги, наживка. Поспеши к своему господину. — Я об этом не забуду, Штурмхонд, — сплюнул Иван. Капитан закатил глаза. — В этом и весь смысл. Иван развернулся на каблуках и затопал прочь. Штурмхонд спрятал пистолет в кобуру и обаятельно улыбнулся. Эмили вздрогнула, когда его взгляд встретился с ее: она еще никогда прежде не видела корсара в столь угрожающем поведении. — Поразительно, до чего быстро на корабле становится слишком многолюдно, вам не кажется? — Он похлопал близнецов по плечам и тихо сказал: — Вы отлично справились. Затем он обернулся всем корпусом к сердцебитке, изогнув бровь, как это делала она. В последнее время им стало тяжело оставаться наедине, чтобы поболтать, вот и сейчас вокруг было слишком много людей, чтобы изъясняться вслух. Эмили покачала головой, пряча злость в своих глазах. — И это она любимица всех равкианцев? — Штурмхонд продолжал улыбаться, обращаясь к Капитану на керчийском, — хорошенькая. Почему не нравится тебе? — Потому что, — Эмили редко грубила, будь то близкий или малознакомый человек, но ее настолько сильно испугало то, что Штурмхонд ступил на ту же дорожку, что и она с Дарклингом, найдя в Старковой что-то особенное, из-за чего она взмахнула подолом кафтана и поспешила ретироваться с палубы вовсе, исчезнув за дверью каюты. В спину ей донесся привычно веселый и обаятельный голос корсара. Эмили много лет не испытывала столь всепоглощающего отчаяния, которое настигало ее на борту Китобоя с каждым днем. Они плыли все дальше от волшебной страны, которую презентовал ей Штурмхонд, и приближались все больше к предполагаемому месту обитания Морского хлыста — Костяной Тропе. Эмили была права, зная, что Дарклинг отыщет Алину при любых условиях, и утро, когда Генерал принес на борт бессознательную девчонку и ее отчаянно сопротивляющегося спутника, Капитан встретила угрюмо. Еще бы: Дарклинг увлеченно твердил ей все одно и то же о вернувшихся к нему силах Солнечной Святой, о том, что в этот раз все будет лучше, чем обернулось в Каньоне, что он найдет способ вернуть Алину на свою сторону. Но что было его стороной? Стоять по правую руку Генерала, разделяя всей душой и сердцем его замыслы, стремиться к тому же, что и он, слепо верить в успех и всячески поддерживать мужчину, являясь одновременно опорой и подушкой для битья? Любить его? Ведь как иначе можно вынести все вышеперечисленное, если не любить такого человека, больше, чем кого-либо, больше, чем себя? Вот только эта роль уже имела свою главную актрису, и на сцене «стороны Дарклинга» не было места ни для новой, ни для двух особенно, и Капитан прекрасно это осознавала, глядя в холодные серые глаза, устремленные на нее. Эмили молчала, глотая свою гордость и обиду, и заставляла себя стоять рядом с Дарклингом, который больше не был с ней. Их полтора месяца честности и открытости чувств закончились, и Эмили снова приходилось стоять в его тени, наблюдая за происходящим со второстепенных рядов — смотреть, как Дарклинг касается Алины, прогуливается с ней по палубе или разговаривает у бортика, находясь в непозволительной близости, дабы позлить ее спутника Мальена Оретцева (она отчаянно убеждала себя, что только для этого). Девушка была горда от макушки до пят, знала себе цену с самого детства и никогда не позволяла обращаться с собой пренебрежительно, но рядом с Генералом, который вечером, после всех дел и провокаций, нежно зарывался ладонью в волосы у ее висков, гладил большим пальцем ее щеку, глядел прямо в глаза и тем самым крал ее душу и чувства, вся гордость улетучивалась, заставляя колени подкашиваться от непроизвольной боли и горечи, что приносили все эти прикосновения и слова, говорившиеся ласковым тоном, но совершенно не таким же, как раньше — снисходительным, убедительным, которым заманиваешь зверя перед тем, как вонзить ему кинжал в шею. Эмили зажмуривала газа в попытке сдержать слезы и крепче прижималась к мужчине, молча умоляя его перестать и вернуться к ней, вернуться в их мир и на их сторону. — Мы с тобой так близки к результату. . . — Генерал гладил ее светлые волосы, словно баюкал, и совсем словно не замечал, что Эмили в его руках обмякла тряпичной куклой, как будто растеряв все свои силы, — мы с тобой изменим этот мир. Вместе. Помоги мне в этом, сделай это для нас, милая. Прошу тебя не забывай, кто я для тебя. Именно он стал ее первой любовью, той самой горячей, необузданной, головокружительной и зависимой. Эмили любит него преданно и самоотверженно, просто потому что не знает «по-другому». Когда-то в их жизнях не было никакой Алины Старковы, Штурмхонда и сомнений, что все, что Дарклинг делал, было манипуляцией для нее, ведь он обещал, что никогда не сделает ей больно. Но сейчас, глотая рыдания на чужой груди, сдерживая дрожащие плечи и вздымающуюся от слез грудь, девушка помнила лишь слова корсара о том, что он даст ей альтернативу, не позволив остаться в этом несчастье, что нес ей Дарклинг. Эмили мечтала забыть, что Дарклинг все же сделал ей больно. Он сделал себя её домом, он был здесь, а значит и она должна оставаться рядом с ним, потому что иначе в жизни не было никакого смысла. Он лепил ее много лет, пытался сделать ее той, которую смог бы полюбить, а она протягивала к нему руку, которую он не знал, как взять, и поэтому ломал ей пальцы своим молчанием. Они так сильно влияли друг на друга, вот только Дарклинг смог пережить подобное и спрятать, а Эмили была близка к тому, чтобы в конечном итоге стать его куклой с разбитым сердцем. — Мне так холодно без тебя. Если не с тобой, то с кем? — он — центр ее вселенной.

***

Неделя подходила к концу, и на шестой день Женя огласила нижнюю палубу долгожданным известием: — Он что-то нашел! Следопыт сказал, что мы близко! Эмили, давно проснувшаяся, почувствовала, как похолодела ее спина. Они со Штурмхондом переглянулись на миг, прежде чем на перегонки помчались к подъему на верх: Дарклинг был так занят расчетами и поисками зацепок, что не заметил, как Эмили ускользнула вечером из каюты, а потом и вовсе пропала внизу, оставшись в небольшом уголочке с Капитаном корабля при свете небольшой свечи лакомиться его запасами соленых орешков, именуемых фисташками, и негромко беседовать о совершенных глупостях. Подобные их разговоры стали обыденностью, и Эмили позволила себе вечер умиротворения, слушая морские байки от корсара и шум волн, как никогда близких к ней сейчас. Но вечер закончился, и приятное пробуждение рядом со Штурмхондом омрачилось известием о том, что у Дарклинга все идет по плану. — Когда он найдет Морского хлыста, что Вы будете делать? — вечером того дня спросил корсар, склонив голову близко к голове сердцебитки, спрашивая тихо-тихо: матросы давно спали, мерно посапывая в качающихся на волнах гамаках, но по просьбе девушки подобные разговоры они вели исключительно наедине, шепотом и на керчийском. — Дарклинг планирует надеть второй усилитель на Алину и с ней вернуться в столицу. Я последую за ним. Все ведь очевидно, к чему Вы снова начинаете этот разговор? — Помните об альтернативе? — Об этой глупости? Конечно. — Помните об альтернативе. Они вышли под тускловато-серый свет раннего утра. На палубе толпились Гриши, вглядывались в воду, пока шквальные управляли ветром, а команда Штурмхонда отвязывала паруса. Туман стал плотнее, чем накануне. Он нависал над водой и заползал влажными завитками на корпус корабля. Тишину нарушали лишь указания Мала, к которым присоединились отрывочные команды Штурмхонда, когда он и Эмили разделились на палубе. — Кажется, мы близко, — Мал обращался к Дарклингу. Эмили встала по другую сторону от Генерала, и тот сжал в руке ее ладонь. — Кажется? Мал кивнул, и, казалось, прошла целая вечность, прежде чем Дарклинг дал знак Штурмхонду. — Спускай паруса, — приказал он корсару, и команда принялась выполнять. Иван постучал Дарклинга по плечу и указал на южный горизонт: — Корабль, мой господин. — Под каким они флагом? — спросил Дарклинг у Штурмхонда. — Наверное, это рыбаки. Но мы будем присматривать за ними на всякий случай. — он махнул одному из членов экипажа, и тот поспешил к бом-брамселю с подзорной трубой в руке. От Эмили не укрылось, как сердце Капитана забилось в новом ритме, предвкушающем. Она долго глядела на него в упор, но Штурмхонд, заметив это, лишь подмигнул ей, лучезарно улыбнувшись. — Я чувствую, что мы близко, — большая часть Гришей собралась у бортиков, чтобы поглядеть на отплывающую лодочку с матросами, поэтому Дарклинг улучил момент прикоснуться лбом ко лбу девушки, одаривая ее теплой улыбкой. Эмили чувствовала, что тот слегла взволнован, но улыбался так искренне, что на несколько этих мгновений она вновь очутилась дома, рядом с ее Генералом, так нежно гладящим ее ладони, — совсем немного и я вновь смогу следовать нашему плану. — Он снова наш? — Не ерничай, пожалуйста, — Генерал по-доброму усмехнулся и оставил легкий поцелуй на ее макушке, — ты — лучшая моя встреча. Скоро я создам для нас идеальный мир. Ты ведь всегда этого хотела? — Сейчас я просто хочу мир с тобой, — брови Эмили сложились в «умоляющем» жесте, а глаза наполнились благоговейной нежность, — мне не нужен идеальный, просто давай вернемся домой. — Мы будем дома, я тебе обещаю. С кем ты тогда, если не со мной? Прозвучал крик: — В двух румбах по правому борту! Все как один повернулись, и Эмили замерла. В тумане что-то двигалось — мерцающий, изогнутый белый силуэт. — Ради всего святого, — выдохнула она. В эту секунду над волнами показалась спина Морского Хлыста, его тело прорезало воду волнистой дугой, чешуйки на спине заискрились радугой. Русалье был не более чем народным преданием, детской сказкой, плодом грез, жившим на окраинах карт. Но сомневаться не приходилось: ледяной дракон реален. Эмили пришлось видеть своими глазами оленя Морозова, но Морской Хлыст стал для нее настоящим ужасом: реальным, существующим вторым усилителем, завладев которым Дарклинг продолжит начатое. Начатое в Каньоне. Эта мысль поразила ее голову настолько, что, когда она очнулась, движения дракона стали вялыми, а крики — натужными и полными горечи. — Несите сети! — крикнул Штурмхонд. Но туман так сгустился, что Эмили не могла разобрать, откуда доносится его голос. Со стороны правого борта послышалась череда глухих ударов. — Рассейте туман! — приказал Дарклинг, напугав ее, — мы теряем из виду лодки. Шквальные начали перекликаться друг с другом, порывы их ветра раздували полы кафтана в разные стороны. Сейчас, как никогда раньше, Эмили ощутила острую нехватку Зои Назяленской. Туман развеялся, Дарклинг и его Гриши продолжали стоять у перил правого борта, сосредоточившись на лодках, которые гребли прочь от китобоя. Но с левого борта появился, будто из ниоткуда, другой корабль — элегантная шхуна со сверкающими мачтами и яркими флагами: на одном был изображен красный пес на фоне изумрудного поля, а на втором, ниже, — бледно-голубом с золотом — равкианский двуглавый орел, ставший для Гришей в черном настоящим кошмаром. Вновь раздался глухой стук. Все произошло в мгновение. Откуда-то раздался вой, напоминавший завывания волка на луну, люди начали перебираться через перила на палубу китобоя. К их груди были прицеплены пистолеты, а в руках блестели тесаки. Они выли и лаяли, как стая диких собак. Дарклинг обернулся, и на его лице застыло выражение недоумения и ярости. Эмили, отпустив его руку, принялась искать Штурмхонда глазами, но тот исчез из поля зрения, словно принимал во всем этом хаосе непосредственное участие. Девушка побледнела от внезапной догадки. Вот что это было за предвкушение, заставившее его сердце биться, как канарейка в клетке. . . На палубе развернулся бой. Гремели выстрелы пистолетов. Воздух ожил от всполохов пламени инфернов. — Ко мне, псы! — прокричал возникший Штурмхонд и кинулся в гущу толпы с саблей в руке. Гришей со всех сторон обступали лающие, скулящие, рычащие люди — уже не только с перил шхуны, но и с такелажа китобоя. Это люди Штурмхонда! Штурмхонд предал Дарклинга! Корсар определенно потерял рассудок. Эмили попятилась, угодив в кого-то плечом, и в следующую секунду ей пришлось схватиться за меч на поясе, чтобы отразить удар забравшегося на борт матроса, а затем еще одного, такого же незнакомого на лицо. Те, с кем девушка провела все время плаванья, смотрели словно сквозь нее, игнорируя и нападая на других. Сердцебитка ускользнула в сторону от очередного замаха, пытаясь сохранять здравый рассудок, но шум бьющихся людей, их крики и звон мечей друг о друга, так неожиданно обступившие ее, повергли ее сознание в шок. Все началось так спонтанно для нее, но совершенно точно по планам у Штурмхонда, который прямо сейчас отбивался от инферна Дарклинга. Заметив его бирюзовый камзол в толпе, девушка бросилась к нему, взмахнув рукой и повалив противника корсара на палубу — в данный момент ее не волновало состояние своих же сторонников, ведь все внимание, непонимание, нарастающие злость и обида от предательства сосредоточились только на Капитане судна, обернувшимся именно в тот момент, когда Капитан Второй армии занесла над ним меч. Юноша парировал ее выпад, отбрасывая рыжую челку на бок. — Вот и Вы, наконец-то! — радость на лице Штурмхонда не исчезала, а хитрые глазищи рыскали по всей палубе, искрясь от восторга, — я уж было решил, что мои новоприбывшие доставили Вам проблемы, — он охнул, когда Эмили вновь замахнулась на него и оказалась крайне близко от того, чтобы схватить его за одежду, но изворотливо ушел в сторону: меч задел лишь подол камзола, разорвав его на части, — Ай-ай-ай, Эмили! А я ведь о Вас даже позаботился! И вот она благодарность? — Замолчи, — сердцебитка не собиралась отступать и активно наносила удары, вот только корсар, словно зная ее тактику боя, все время уходил из-под прямого удара, получая лишь ушибы и рванные части одежды. — Я могу все объяснить! Пожал. . . — Не нужны мне объяснения от предателя! Перестань скакать и прими бой! — Эмили рыкнула, чувствуя, как слабеют ее руки. Она словно провела многочасовой бой, и конечности сами по себе опускались от тяжелой нагрузки, но, кажется, в этот раз дело обстояло не в физическом истощении. Эмили рвано вдохнул воздух, с неприязнью замечая боль в районе сердца: она не думала, что когда-нибудь поднимет меч на Штурмхонда. Сколько бы она не отгоняла от себя мысли, что ей нравится общаться с Капитаном, сделанного не воротишь — они действительно подружились настолько, что Эмили перестала сохранять бдительность рядом с ним. Юноша изучал ее, по-новому узнавал ее вкусы, привычки предпочтения, слушал и запоминал ее особенности, так же, как и она его. Эмили знала, что корсар не любит темноту, поэтому всегда первая зажигала свечи. Штурмхонд знал, что сердцебитка не любит прикосновения, и никогда не касался ее без позволения, не задавал неудобные вопросы, заботился о ее комфорте. Женя однажды отметила, что Эмили проводит с рыжеволосым юношей слишком много свободного времени, на что получила крайне испуганный взгляд карих глаз: Эмили боялась и безумно полюбила эту связь. И сейчас, когда ее мысли крутились лишь об одном, о том, что Штурмхонд втёрся к ней в доверие специально и использовал полученную информацию в своих целях, разочаровали ее до опускающихся в бою рук: она так сильно хотела забыть боль, что ей причинил Дарклинг, что по своей же невнимательности пустила в свое сердце хитрую лису. — У Вас лисья душа, Штурмхонд, — сказала она ему однажды после того, как корсар увел из-под носа Генерала припрятанную бутылку Земенского рома. — Но Вы ведь любите Лисиц, верно? За свою оплошность Эмили была готова заплатить головой в поединке. Ведь, если Дарклинг узнает об этом, последствия ни чем не будут отличаться от смерти. — Я Вас не предавал, — Штурмхонд первым занес удар, который девушка почти что удачно отразила: меч в руке пошатнулся и упал на палубу, отлетев на несколько метров. Эмили, будучи не просто человеком, а гришом, могла запросто взмахнуть руками и в считанные секунды остановить подлое сердце корсара, но, занеся руки для привычного паса, она вдруг отдернула себя, просто напав на него в рукопашном. — Снова врете. Святые, хотя бы сейчас признайтесь! Я не имею дел с предателями! Вот только на тот момент она сама стала предательницей, сначала для Короны, когда убежала с Дарклингом после его неудачного переворота в Новокрибирске, а потом и для самого Дарклинга, когда доверилась очаровательному и смелому пирату, который открыл ей глаза на правду её жизни. Эмили не хотела признавать, но все, что Штурмхонд говорил о Дарклинге, было правдой. Именно Штурмхонд впервые заставил её задуматься о том, что рядом с Генералом не всё так хорошо и радостно, именно он обратил её внимание на то, что Темный генерал её использует. Вот только легче ей от этого не становилось. — Я лишь прошу тебя меня выслушать. Эмили не ответила, проигнорировав нотки отчаяния в чужом голосе, и в тот момент, когда все же решилась собрать руку в пас, Штурмхонд неожиданно отвел меч в сторону и протянул ей ладонь. — Ты мне веришь? — Разумеется, нет! Ты использовал меня и устроил бунт! — Эмили задохнулась от возмущения, взмахнув рукой. Она даже позабыла о вежливом обращении, которое стало особенностью их общения, и в сердцах крикнула корсару «ты», как и он ей. В этот момент Китобой покачнулся, и Капитан, не успев выставить ногу назад, оступилась, покачнулась назад и рухнула поясницей на палубу. Ее грудь сдавило что-то неприятное, когда корсар произнес эту фразу, которую девушка уже однажды слышала, но совсем от другого человека, и ее глаза в миг покраснели. — Я пообещал тебе альтернативу, когда ты сказала, что кроме как быть с Дарклингом у тебя нет вариантов. Это она и есть — альтернатива. Пойдём со мной, — Николай Штурмхонд тряхнул рукой, возвышаясь над сидевшей на палубе девушкой, пока вокруг них звенели пули и мечи, падали замертво люди и лаяли матросы. Эмили переводила взгляд с руки на лицо нового друга, с ужасом слушая его предложение, — с ним ты не будешь счастлива, рано или поздно он утянет тебя в бездну, из которой я не смогу тебя вытащить. Позволь мне помочь тебе, пока не стало слишком поздно. Слишком поздно. Для нее уже было слишком поздно, Эмили не может. . . ей нельзя. . . Дарлинг говорит, что ей. . . вокруг было так громко, что в голове сердцебитки образовался звенящий шум, в моменте воцарившийся между стоящей с протянутой рукой фигурой Штурмхонда и ею, отчаянно цеплявшейся за последние единицы рассудка. Она так хотела освободиться от боли, что причинял ей Дарклинг с каждым днем все больше и больше, ее тошнило от того, как она цеплялась всеми силами за образ Генерала, такой добрый и чистый, который вывел ее в свет и показал, что такое любить и быть любимой. Но также показал, чем именно придется платить за три года счастливого беспамятства их «любви». Эмили презирала Алину за неопределенность, за отчаянную попытку остаться со своим следопытом, в то время как сама поступала точно также, гонясь за Дарклингом и держась за него, как за спасательный круг. Они неиронично похожи, и именно поэтому Штурмхонд решился на подобный шаг — альтернативу — ведь он видел, что Эмили все еще можно спасти. Именно тогда она наконец поняла, что это её второй шанс. Предстояло принять непростое решение: повернуть назад, страшась неудачи, или пойти вперед, вероятно приняв смерть. Но у нее не было для этого времени, а Дарклинг учил ее не бояться риска. — Верю, — она схватила пирата за руку и тот поднял её с грязного пола, крепко держа её ладонь. Девушка смотрела, как сильно дрожит ее рука в коричневой перчатке, но корсар заставил ее поднять глаза и увидеть решимость, не сходящую с его лица. Казалось, он искренне счастлив держать ее за руку при таком условии. В то утро Эмили впервые за долгие месяцы почувствовала, что нужна кому-то по-настоящему. Дарклинг выпустил своих новых монстров, и матросы стали сдавать позиции; Штурмхонд зарычал от досады, за руку лавируя с девушкой между людьми. — Выстрели в левое плечо, — хрипло подсказала ему сердцебитка, и Штурмхонд тут же прислушался: Генерал схватился за руку, и Ничегои покачнулись — Эмили знала о Нем всё, чтобы найти способ притормозить. Она почувствовала, как запульсировала рана на его плече, как участилось сердцебиение и разогналась по венам кровь, увидела сжимающего предплечье Дарклинга. Его лицо скривилось от боли и гнева. Не верилось, что его подстрелили, ведь было время, когда Эмили ловила за него пули на поле боя, а здесь так просто. . . Рефлекторно ей тут же захотелось подбежать к Дарклингу, чтобы залечить раненую руку, но в ту же секунду ее потянули в бок. Капитан видела, как Толя подхватил Старкову на плечо и вместе с той перемахнул за борт Китобоя, оказываясь по ту сторону, на красивой, легкой шхуне, к которой держал путь и Штурмхонд. Эмили по пятам бежала за ним и чуть было не затормозила у самый перил, побледнев и покраснев одновременно. Вероятно, в тот самый момент она не до конца осознавала свой поступок, не мыслила столь глобально, как уже сидя у бортиков по дороге в Равку — Эмили чувствовала ладонь Капитана, ведущую за собой, морской бриз, щекочущий кожу под тонкой рубашкой, и бесконечный ужас, когда, ловко перемахнув на ту сторону с помощью подхватившего сильного ветра, управляемого шквальным, она со стуком тяжелых военных сапог приземлилась на палубу шхуны. Ей показалось, что деревянный пол уходит у нее из-под ног, и только крепкое плечо корсара удерживало ее от того, чтобы не рухнуть на колени от сковавших конечности страха и восторга. — Подайте сигнал! — крикнул Штурмхонд, раздался оглушающий свист, — Петр, — обратился он к незнакомому мне матросу, — докладывай. — Восемь полегло, — ответил он. — Четверо остались на китобое. Груз уже поднимают. — Святые бы вас побрали! — выругался Штурмхонд. Он оглянулся на судно, явно ведя какую-то мысленную борьбу. — Мушкетеры, прикройте их! — крикнул он людям на грот-стеньге. Те начали обстреливать палубу китобоя. Толя передал Малу ружье и повесил одно себе за спину. Потом прыгнул на такелаж и взобрался наверх. Тамара достала пистолет из кобуры. Эмили застыла, оставшись без опоры чужого плеча, и тут встретилась глазами с беспомощно лежавшей на палубе Старковой: ее руки были по-прежнему связаны кандалами, а в темных глазах плескалось столько противоречивых эмоций от происходящего, словно сердцебитка смогла заглянуть в зеркало и посмотреть на саму себя в этот момент. Ей не хотелось признавать, что у них есть хоть что-то общее. — Морской хлыст привязан к кораблю, Капитан! — крикнул Петр. Еще два члена экипажа Штурмхонда перепрыгнули через перила судна и взмыли в воздух, бешено размахивая руками. Затем звучно шмякнулись о палубу шхуны. Один из них истекал кровью из раны на руке. И тут снова прогремел гром. — Он наступает! — крикнула Тамара. На них обрушились клубы тьмы, полностью обволакивая шхуну и поглощая все на своем пути. Капитан сжалась, присев на колени, и услышала аккурат около себя пронзительный голос Алины: — Освободите меня! Я помогу! Штурмхонд кинул Тамаре ключи. — Сделай, как она просит! Тамара схватила ее за запястья и завозилась с ключами, и в этот момент их накрыла кромешная тьма. Они словно ослепли. Эмили десятки раз входила в Каньон, не меньше тренировалась с Дарклингом с использованием его способности, но до сих пор испытывала леденящий ужас, стоило ей потерять зрение в этой неестественной темноте. Сердцебиты наиболее эффективны при дальнем бое, и важным фактором их работы являлось открытое пространство, позволяющее охватить взглядом как можно больше территории. Эмили училась наравне со всеми корпориалами и, к сожалению, никто из них не обладал способностями, позволившими бы беспрепятственно управлять чужими телами будучи в слепой зоне. Девушка перевела дух, встав на покачивающихся ногах. — Штурмхонд? — ее голос среди какофонии звуков оказался слишком тихим, и Капитан наверняка был чересчур занят освобождением оставшихся матросов, из-за чего ее зов оказался проигнорирован. Где-то рядом послышался крик. Тогда замок на руках Старковой с лязгом открылся, и кандалы с глухим лязгом упали на пол. Она воздела руки, и во мраке засиял свет, отталкивающий облако тьмы обратно на Китобой. Команда Штурмхонда радостно завопила, но быстро умолкла, когда воздух наполнился новым звуком: скрежещущим визгом, от которого закладывало уши. Он напоминал скрип распахивающейся двери, которую ни за что и никогда не стоило открывать, но именно это сделал Темный Генерал, пробудив в себе скверну, которую так опасалась Багра. Ничегои. Они были всем и при этом буквально ничем, состояли из сгустков тьмы — силы ее Генерала, но в то же время воплощали в себе что-то мерзкое, противоестественное, что заставляет испытывать страх перед подобной силой и ее обладателем. Алина повернулась к корсару, возникшем около них: — Нам нужно выбираться отсюда. Немедленно! Он медлил, борясь с самим собой. Двое его людей все еще оставались на борту вражеского судна. Его лицо ожесточилось, руки в коричневых перчатках отчаянно сжались, словно Капитан был готов с кулаками вернуться на Китобой, чтобы отвоевать у Дарклинга своих людей. Эмили сделала шаг ближе, намереваясь взять его руку в свою, но тот отдернул ладонь, крикнув: — Марсовые, разворачивайте паруса! Шквальные — на восток! Матросы у мачт подняли руки, и парус над нами надулся от сильного потока ветра. Но шквальные Дарклинга не уступали и посылали собственные потоки ветра, чтобы задержать их. Шхуна заколебалась в разные стороны. — Пушки к бою! — взревел Штурмхонд, — по моему сигналу дать бортовой залп! Прозвучали два пронзительных свистка. Корабль сотрясла оглушительная череда выстрелов. Пушки шхуны проделали зияющую дыру в корпусе китобойного судна, и на корабле Дарклинга раздались панические вопли. Шквальные Штурмхонда воспользовались ситуацией, и шхуна вырвалась на свободу, начав стремительно отдаляться. Девушка облегченно выдохнула, опершись на перила судна, но окончательно расслабиться ей помешал колючий взгляд в спину, вынудивший оглянуться на Китобой. Все это время Капитан старательно отводила глаза от прошлого судна, не мешая спасению, но и не помогая, страшась встретиться с Его взглядом. По спине пробежали нехорошие холодные мурашки, а в глазах и носу защипало от вот-вот должных покатиться слез, когда дым от пушечных залпов рассеялся, и Эмили увидела, как к перилам покореженного судна подходила фигура в черном. Сердцебитка поймала на себе серебристо-серые, обычно теплые, но в этот раз холодные глаза Дарклинга, смотрящие на нее с растерянностью и злобой: он был явно раздосадован предательством Штурмхонда, потерей Солнечной Святой и проигрышем в этом сражении, и Эмили оставалось лишь догадываться почему он смотрел ей вслед так долго: они оба не отводили взгляд, и ей начало казаться, что прямо сейчас она готова броситься за борт, чтобы вернуться к нему. Вернуться, вернуться, вернуться к нему, к ее Генералу, упасть в теплые объятия, вдохнуть родной запах, запах дома, чтобы. . . чтобы что? Чтобы он вышвырнул ее, как собачонку? Чтобы он свернул ей шею даже за попытку сбежать? Эмили рывком оторвала руки от перил, сделав несколько шагов назад, все еще смотря на совсем уже маленькую фигуру Дарклинга. Оказалось, его новая сила имеет ограничение, они скоро вышли из его зоны досягаемости, но в данный момент она была слишком потрясена, чтобы анализировать слабые стороны. . . противника? Корабль Дарклинга и его монстры исчезали из виду, а глаза продолжало щипать, грудь вздымалась от попытки набрать в легкие воздуха, чтобы вдохнуть, а руки в черных перчатках затряслись сильнее, чем после длительной тренировки. Она сбежала от Дарклинга, она и вправду. . . Она склонилась над перилами. Ветер и морские брызги щипали влажную кожу на щеках — пришлось уткнуться лбом в предплечья, подавив судорожный вдох. В ее груди зарождалось что-то одновременно похожее на смех и всхлип, казалось, тронь ее кто-нибудь сейчас, она просто сломается и разрушится на маленькие кусочки, как карточный домик. Холодный, как ручей голос был самой лучшей мелодией, которую она слышала и могла бы услышать еще. Если бы была вещь, способная выразить в себе любовь и преданность Эмили к этому человеку, то только ей бы она и жила. Эмили не могла описать словами, что чувствовала к человеку, от которого сейчас так быстро бежала, ведь «любовь» казалась жалким словечком, которое неспособно передать что она испытывала, когда находилась рядом с Дарклингом, слышала его голос или целовала. Девушка умела держать себя в руках и не подавала виду, что сердце ее колышется, словно канарейка, запертая в клетке, когда Генерал проходил мимо. Она не обижалась, когда вместо нее он одаривал взглядом другую женщину, ведь знала, что даже среди массы корпориалов он в первую очередь заметит ее красный кафтан с рыжим мехом на рукавах. Ей был не важен то факт, что он может не любить ее в ответ. Генерал позволял ей оставаться на ночь в своих покоях, присутствовать на важных собраниях еще до того, как произвел в Капитаны, целовал ее так, как она читала в сотнях книг, обнимал и заботился. Эмили доверяла ему абсолютно, безоговорочно, ведь он был тем, кто на протяжении нескольких лет воспитывал ее, обучал правильному обращению с мечом, показал пасы, которые давались ей проще, чем стандартные сердцебитов, учил ее языкам других континентов, рассказывал о своих приключениях из прошлого, преподносил ту информацию, которую не найдешь в энциклопедиях, а получишь лишь собственным опытом методом проб и ошибок. Он буквально вылепил её, словно статуэтку, и Эмили не видела другой альтернативы, кроме того, как до самого конца быть с ним. Эмили всегда целовала его жадно, словно опасалась, что их редкие встречи вдруг оборвутся на середине, словно их могут застать любопытные лица или Александр решит сбежать от нее. Являясь первой серьезной любовью девушки, мужчина пользовался любой возможностью привязать к себе молодую колдунью как можно ближе, добиться ее максимального доверия и расположения, каким не обладает никто в этом мире. Когда-то ближайшим ее человеком был младший принц Ланцов, но тот уже как несколько лет отбыл из столицы, не удостаивая Эмили даже письмом, поэтому он с большим рвением стремился заполнить собой все её сознание. Она смеялась громче рядом с ним, доверчиво слушала все, что он говорил ей, не поставив под сомнение его мнение, позволяла ему единственному касаться ее везде, где ему только захочется, податливо отдавалась его рукам, делая всё, что ему заблагорассудится, нежно оглаживала его лицо, плечи и спину, когда они уединялись в темной спальне генерала — теперь Эмили была уверена, что ему это удалось — удалось сосредоточить центр ее вселенной на своей личности. И ее пугала мысль насколько она находилась в его власти. Эмили не была той, которую можно заставить или принудить сделать что-то, чего ей не захочется, но стоит Александру попросить ее, и она предано делает всё, ожидая его одобрения. Генерал сотни раз видел, как сердцебитка отвергала мужчин и женщин, ищущих внимание красивой госпожи, и столько же раз был свидетелем, как она без возражений, с глазами полными доверия шла за ним в любой огонь. Ей было больно от мысли, что он использовал ее для осуществления своих планов, ведь с помощью настолько преданному ему солдата он был практически всесилен. Он всегда мечтал раздвинуть ее способности корпориала до невиданных ранее вершин, знал, что только с ним её наивность достигает того самого апогея, ведь по своей сути Эмили — глупая девочка, так отчаянно ищущая любовь в этом мире. Он подставил ей плечо, когда ее израненная людьми душа нуждалась в этом, а потом нашел нужные рычаги давления, чтобы превратить её в свою копию. Он знал, как стоит посмотреть на нее, чтобы добиться нужных слов, как прикоснуться, чтобы вызвать волну мурашек и желание, когда нужно поцеловать, чтобы сердцебитка отбросила подозрительные мысли и отвлеклась на него. Он знал её целиком, потому что привил подобные привычки самостоятельно. Александр не любил ее, но хотел, чтобы она любила его всем своим существом. Несмотря на количество пролитой крови и потерю друзей, экипаж шхуны взрывался радостными криками. Они гикали и выли, лаяли и рычали. Толя, сидящий на такелаже, поднял ружье в воздух и откинул назад голову, испуская триумфальный вой такой мощи, что волоски на руках вставали дыбом. Эмили закрыла уши ладонями в попытке спрятаться от звуков и присела на корточки, уронив голову на грудь. Святые, не дайте ей пожалеть об этом выборе.