Дьявольское отродье

Сегодня его двадцать шестой день рождения. Эрен стоит напротив зеркала, сжимая пальцами бортики белоснежной раковины. Играет с отражением в гляделки, видя за зеркальной гладью не себя, а того, кем он когда-то был, отправляясь три года назад в злополучное путешествие в Германию. Загорелое тело после бодрящего душа покрыто каплями, скатывающимися вниз по оголенному рельефному торсу и спине. От кожи исходит легкое испарение, мокрые волосы, некогда закрывавшие целиком его ключицы, обрезаны до середины шеи. Брови нахмурены, а под нижней челюстью играют желваки. Зеленые глаза пронзают насквозь хрупкую зеркальную оболочку, в их глубине сияют искры пламени, выдавая, что внутри хрупкого человеческого тела сидит некто, познавший то, что другим смертным даже не снилось. — С днем рождения, котёнок, — произносит сонный, сквозь зевок, голос, после чего на груди переплетаются крепкие руки, разрушая зрительный контакт Эрена с его ненавистной копией. — Только не говори, что ты сегодня пойдешь на свою дурацкую пробежку. Узкий подбородок упирается в его плечо, и в зеркале появляется лицо Жана. Языки пламени в глазах Эрена потухают, а выражение его лица снова становится расслабленным и безмятежным. Он даже слегка улыбается, замечая беспорядок на голове своего парня.

Парня…?

Три года назад Эрен ненавидел Жана, презирал за всю боль, которую тот причинял ему своими выходками. Клялся себе, что не позволит вернуться и стать его подстилкой. Два года назад Эрен думал, что в каждом потаенном уголке сидит по голодному бесу, присланному к нему прямиком из Ада, и боялся выходить за порог комнаты. Воспоминания о Жане даже мимоходом не появлялись в его голове. Год назад Эрен окончательно вернулся в свою квартиру. Медленно и неуверенно пытался собрать себя по кусочкам и принять действительность, чаще неосознанно прячась от неё за зависимостями от алкоголя и сигарет, ставших на вялотекущие месяцы единственными его спутниками. Деньги, скопленные на черный день, постепенно утекали, пока Эрен не мог даже притронуться к работе, спустя годы казавшейся ему всё более греховной и отвратительной. Полгода назад Жан напомнил о себе так же, как любой другой надоедливый бывший: короткими строчками в смс-ках в долгие ночи, которые Эрен проводил в ожидании того, что Левиафан снова объявится в виде упоительно сладкого забытья и растворится под утро призраком. Сны с его участием можно было пересчитать на пальцах одной руки, и всё же они были настолько желанными, что Эрен ждал их, как собака ждет своего хозяина с работы. Время шло, а мужчина так и не появлялся, и его образ в голове парня начал постепенно меркнуть. Как Эрен не старался, ему не удавалось вспомнить черт прекрасного лица, словно кто-то прошелся кистью с растворителем по холсту, оставив вместо картины лишь грязное пятно. Он окончательно скрылся из закоулков памяти после того, как исчезли другие, более жуткие, персонажи сна, в который превратились самые больные и травмирующие воспоминания, словно память содрала их с мясом с подкорки. Всё кончилось тем, что Эрену не удавалось вспомнить ничего, что происходило с ним по приезде в Германию и последующий за этим год. Так, ему нехотя пришлось смириться с тем фактом, что контакт с загробным миром окончательно был утерян. Нити между ним и прошлым оборвались, оставив этот подвесной мост висеть на краю обрыва. Как бы фантастично это не звучало, Эрену, благодаря усилиям чудовищного морского змея, был дарован второй шанс на жизнь. И только из-за этой безвозмездной щедрости и самопожертвования Левиафана парень продолжал жить дальше, хотя все эти года были похожи на болото, на каждую попытку выбраться утягивающее ещё глубже. Но, вернемся к Жану. После пережитого Ада Эрен начал воспринимать Жана не более, чем недоразумение, настигшее его когда-то. Опыт, как сказал бы Эрвин Смит. Бесполезная хрень, как думал сам Эрен. Но, к удивлению последнего, Жан оказался более настойчивым, чем три года назад. Безобидные ночные смс-ки превратились в бесконечные звонки с разных номеров, блокировать которые Эрен устал после десятого, а затем переросли в ежедневные букеты под дверью с приглашениями на свидание. Вероятно, в прошлом Йегер отреагировал бы остро, швырялся букетами с окна и совершал прочие, присущие юноше с бушующими гормонами, глупости. Сейчас же, после очередной сессии у психолога, которого Эрен постепенно перестал считать бесполезной тратой времени и денег, он решил дать шанс настойчивости Жана. И не пожалел, если говорить вкратце. Если же углубляться в подробности, то время стало вещью, поправившей характер и ценностные ориентиры Кирштайна. В отличие от Эрена, ему не пришлось переживать события, которые могли поставить под угрозу его жизнь и здоровье, чтобы измениться. Было достаточного ухода из баскетбола и попытки войти в семейный бизнес, завершившихся полнейшим сломом привычного стереотипа его жизни. Эрен не знал всех подробностей о пути, который преодолел Жан, да и это было не настолько важно. Его интересовал исход этих чудесных метаморфоз, а именно — истинное взросление личности Кирштайна и его отхода от стереотипов, навязанных семейным примером и прошлым окружением. Как следствие, исчезновение юношеского максимализма, видящего мир в черно-белых красках и крайностях. Перед Йегером явился не «классный» парень, а зрелый мужчина, знающий свою, а, главное, его, Эрена, ценность. И это стало точкой отсчета того, что Эрен без умаления мог назвать своим полноценным исцелением. — Хотя бы сегодня отдохни, — удерживая сопротивляющегося Эрена в своих руках, промурчал Жан в ухо. — Я приготовлю завтрак, а потом мы поедем выбирать тебе подарок. Несмотря на то, что Эрену почти удалось вернуть килограммы, сброшенные в период прогрессирующего ПТСР, и восстановить режим тренировок, по сравнению с Кирштайном он до сих пор оставался хрупким худосочным парнишкой. И Жан прекрасно это осознавал и охотно пользовался любым случаем, чтобы отговорить своего возлюбленного от ежедневных ранних пробежек. Успев добежать лишь до прихожей, Эрену оставалось лишь совершать безрезультатные попытки выбраться из крепкой хватки Жана, зажавшего его посреди коридора. Зип-худи потихоньку сползало с его острых плеч, пока Кирштайн продолжал покрывать его шею дорожкой из поцелуев, становившихся все более жадными и нетерпеливыми. Ненасытный. С ним каждое утро могло превратиться в марафон извращений, завершаемых лишь тогда, когда Жану надо было срочно бежать на какую-нибудь важную конференцию или в аэропорт. Но сегодня ему ничто не мешало растянуть удовольствие до обеда — по случаю дня рождения Эрена он взял отгул и был намерен насладиться им до последней крупицы. — Мне нужно еще к Смиту сегодня, — выпалил спасительное Йегер, отталкивая от себя светловолосую глыбу мышц. — Буду через два часа, — оставив на влажных губах Жана легкий поцелуй, он вылетел из двери двухэтажного пентхауса, расположившегося в центре Сан-Франциско. Жилье Кирштайна — единственная вещь, к которой он всё еще не мог привыкнуть. По сравнению с его скромными апартаментами у Тихого океана, это был настоящий замок, расположившийся на двадцать первом этаже. По пути собирая растрепавшиеся волосы в низкий неопрятный пучок и поправляя одежду, Эрен спустился на первый этаж. Он проскочил роскошный зал и приветливую улыбку консьержа и поспешил поскорее оказаться в машине, по пути разглядывая карту. Полосы дорог были окрашены в красный, а до его приема у психолога оставалось каких-то десять минут. Эрен уже знал, что неприлично опоздает. — Вы сегодня задержались, — заметил Смит, щелкнув ручкой, чтобы начать запись о приеме. Мужчина поднял голубые глаза, оглядывая своего посетителя. Эрен Йегер — парень, история которого некогда уж слишком сильно зацепила его интерес. Он помнил тот день, когда на телефон поступил звонок от его друга, переживавшего о здоровье Эрена больше его самого. В те первые сеансы Эрвин видел перед собой не человека, а человекоподобную тень: молчаливую, слабую, слегка агрессивную и загнанную в угол от собственных мыслей. Эрен мало говорил о себе, а как только Смиту удавалось выудить хоть что-то стоящее из его безэмоциональных рассказов, закрывался еще сильнее за маской холода и бессмысленных диалогов. Некоторые их сеансы парень и вовсе молчал, пряча от него глаза с залегающими под ними черными синяками. Эрвину не впервой приходилось раскапывать высокоуровневые травмы пациентов, но чем больше он погружался в высказывания Эрена, тем отчетливее осознавал, что за его молчанием стоит нечто более сложное, чем стандартный механизм ПТСР. И даже сейчас, спустя два года после начала терапии, Эрвин не мог заявить с уверенностью, что хоть к чему-то пришел в своей работе. Тем не менее, перед ним сидел уже другой человек. Эрен вернулся к жизни, и этот факт невозможно было не считать победой. Живой и энергичный, он охотнее делился подробностями о своей новой жизни, детстве и юности. И хотя Эрвин не отступал от своих попыток отыскать то самое зерно зла, пустившее корни во всё существо Йегера, тот всё ещё ухищрено избегал его вопросов, ссылаясь на потерю памяти. Мало случаев в своей профессиональной практике Смит мог назвать провальными, но Эрен был им, и это удручало. Он знал, что это была их последняя сессия, но последнее, чего психолог хотел — оставлять этого парня в точке, которая в любой момент могла превратиться в запятую, ставшую новым ответвлением на время утихшей психологической травмы. — Извиняюсь, принимал поздравления, — улыбнулся Эрен, удобнее усаживаясь на привычном кресле. Он приподнял край съехавшей от спешки кофты, скрывая алые следы от засосов. — День рождения? — Эрвин опустил взгляд на медицинскую карту, расположившуюся на краю стола, сверяя даты. Всё сходилось. — В таком случае принимайте и мои, — он спустил очки, сдержанно улыбаясь в ответ. — Надеюсь, для вас станет подарком окончание нашей работы. Эрен приподнял брови в удивлении, мгновенно поменявшись во взгляде. — Это конец? Считаете, я полностью здоров? — зеленые глаза с недопониманием смотрели на психолога, словно читали его собственное сомнение. — Если честно, я считаю, что зашел в тупик, — Эрвин выдохнул, опуская очки на стол. Говорить что-то ободряющее он давно устал. — Я вижу, что ваше состояние стало намного лучше, знаю, что в этом сыграло возвращение вашего молодого человека. Но я также знаю, что в вашей голове остается что-то, что вы наверняка никогда не расскажете даже шепотом в пустой комнате. Здесь я бессилен. Эрен поджал губы и неопределенно покачал головой, после чего, поразмыслив о чем-то своем, снова безоблачно заулыбался. — Значит, это останется со мной до гробовой доски. Да. — впервые за долгое время эхом в голове отозвался голос Левиафана, заставляя по телу пробежать табун мурашек.

Конец ?