сломанное

            Сломанное не починить, сколько ни старайся. Все равно останется шрам, та самая трещина, которая в один прекрасный день вновь напомнит о себе.       Сломанное не починить. Можно заклеить, перебинтовать, улыбнуться и сделать вид, что все в порядке, что ничего не было. Но пластырь однажды спадет, бинт ослабнет, а улыбка померкнет. Можно сколько угодно убеждать всех и себя в первую очередь, что ничего не было, но на самом деле все было.       Сломанное не починить, но они так глупо цепляются друг за друга в нелепой надежде, что каким-то образом смогут исцелить раны. Она — недолюбленная и нелюбимая, он — брошенный и одинокий. Воистину хорошая пара. Но вот только что вместе, что по отдельности единое целое не представляют. Разбитые, сломанные-переломанные напрочь. Жалкие подобия целых личностей.       Сяо запускал руку в растрепанные волосы Ху Тао, впервые за столько времени не собранные в два привычных хвоста, а она сжимала в дрожащих пальцах край его толстовки. — Ненавижу, — обессиленно бросает она, сильнее сжимая ткань в пальцах.       «Себя», — так и просится наружу, но они оба и без дополнения это прекрасно знают. Они оба это разделяют. Жгучую, разъедающую изнутри едкой кислотой ненависть, которая прорастает ядовитыми соцветиями, готовясь задушить.       Чужие руки неожиданно перемещаются. Они у Ху Тао холодные, ледяные даже, будто у трупа. Сяо невольно ежится от холода ее рук на шее, но не отталкивает, лишь обнимает в ответ, почему-то чувствуя себя обязанным быть рядом с ней сейчас. Так странно. До этого он никогда не чувствовал, что должен кому-то помочь, кого-то защитить, кого-то… обнять?       Сяо в нежность и заботу не умеет, никогда не умел, говоря откровенно. Некому научить было. Но сейчас почему-то хочется хотя бы попытаться научиться. Научиться выражать свои чувства, а не просто верным псом таскаться за тем, кто заставляет сердце делать бешеный кульбит.       Ху Тао, на самом деле, в чувствах не больше него понимает, хоть и пытается отчаянно делать вид. Улыбки (фальшивые), смех (наигранный), нестихающие разговоры о всякой ерунде (лишь бы не тишина) и приторная липучесть к месту и нет (лишь бы не решили, что плевать).       Тао пришлось рано взрослеть, пусть она и стремится сделать вид, что до сих пор пребывает в счастливом детстве. Сяо же делает вид, что он сам хочет одиночества, хотя на самом деле до беспамятства боится его.       Они либо каким-то непонятным образом смогут друг другу помочь, либо лишь больше погрязнут в травмах, но теперь не только в своих.              Глупо до безобразия, что они в принципе решили попытаться. Хоть вслух и не озвучивают, но оба же прекрасно знают, что смогут лишь покалечить друг друга в наивных попытках исцелиться. Надежда умирает последней?       Ебаная вера в лечебную силу ебаной любви.       А была ли любовь?       Может это блядская зависимость от того, что хоть кому-то не поебать на тебя и твои проблемы. Пиздецки сильный тактильный голод, который они стремятся утолить в объятиях друг друга. Может это просто ломка, какая бывает у конченых наркоманов.       А есть ли любовь? Это светлое, наивное и невинное чувство? Эти бабочки, трепещущие в животе от счастья, а не страха? Может быть все проще и есть просто желание чувствовать себя хоть сколько-нибудь в безопасности рядом с кем-то? Это люди называют любовью?       В таком случае у них все в лучших традициях какого-нибудь Шекспира.       Любовь до гроба       ты в гробу, а я у гроба.