Конверт

— Герцог Нуарэ, сударыня. Просить? Натали обернулась не сразу. Долго глядела в пламя, обжигающее лицо и обнаженные плечи и шею, комкая в руках лист бумаги. Целая пачка старых писем и конвертов прямо сейчас тлела в камине, источая резкий, раздражающий аромат жженых мечт. Надежд. Воспоминаний. Последнее письмо девушка судорожно сжимала в ладонях, не решаясь предать голодному пламени, когда вошла ее камеристка. Натали, еще не вернувшаяся полностью в свою комнату из задумчивого буйства огня несколько секунд разглядывала служанку, словно видела ее впервые, и недоумевала, откуда у той взялся ключ. Маленькая, ладно скроенная, с большим ртом и темным, непокорным завитком надо лбом. Молчаливая. Покорная. Себе на уме девица. Верная, самое главное. Даром, что полячка. — Просить? Повторный вопрос вывел Натали из легкого оцепенения. Когда же ее наконец-то оставят в покое. — Проси. Последнее письмо облизнули оранжевые языки. Радостно взвились золотые искры. Кончено. Натали поднялась, и в это же мгновение дверь без стука отворилась, пропуская к ней позднего гостя, будто тот все это время ждал в коридоре. Следом семенила камеристка, явно недовольная тем, что ее оттеснили с дороги. Графиня не обернулась. Герцог за ее спиной молчал. Ждал. Женский каблучок выжидательно выбил ритм по паркету. — Агнешка, оставь нас. Служанка покусала губу, быстро присела в реверансе, обращаясь только к своей хозяйки, и, метнув в гостя недоверчивый взгляд, скрылась за дверью. Герцог почти по привычке проследил, как исчезла коричневая юбка под пренебрежительное фырканье, донесшееся из коридора. Агнешка недолюбливала всех иностранцев. Но французов — с особым рвением и удовольствием. Нуарэ сделал шаг и довольно резко закрыл дверь. Он готов был поклясться, что в эту же секунду потерял всякое уважение любопытной камеристки. — Позвольте узнать, где вы берете такую обходительную прислугу? — Он будто был очень позабавлен произошедшей сценой. — Bonsoir, душа моя. Вопреки жару от камина, Натали пробрала дрожь. Этот голос. Это обращение. Ее будто снова коснулся промозглый холод кладбища. В прошлом. Все в прошлом. Поздно. — Вы побеспокоили меня лишь затем, чтобы обсудить со мной мою камеристку? Герцог пропустил смешок. — Разумеется нет. У меня есть к вам дело куда поважнее, Натали. Дерево с громким звуком раскололось под натиском пламени, наполняя комнату заинтересованным трещанием. — Тот вечер в замке графа, где вы продемонстрировали потрясающую удачливость… — Герцог говорил медленно и спокойно, будто тщательно подбирал каждую нитку для канвы беседы. — Я помню. Все мы еще помним. И после… трагической случайности. Я стал невольным свидетелем вашей ссоры с Сен-Жерменом. Хотя, случайным — это сильно сказано. Вы были в таком гневе, что сложно было не услышать. Теперь я знаю, кого винить в том, что вы от меня ускользнули — хоть я и не очень понимаю, как, черт возьми, вы это так блестяще провернули. Ваш покровитель… — Он мне не покровитель, — это слово резануло Натали по ушам и душе. В нем был слишком очевиден грязный намек. Натали не видела, как герцог улыбнулся одними уголками рта. Холодность графини его не пугала. — Как изволите, сударыня, — Нуарэ, видимо, решил не спорить с ней. У него на этот счет имелись свои соображения. Девушка сцепила пальцы в замок и уставилась в огонь, приказывая себе не оборачиваться. Приказ. Стой. Будь гордой. Стой. Пауза тянулась. Герцог ждал. Натали не выдержала первой. — Что вы здесь делаете? Прошу, говорите скорее, а затем оставьте меня одну. Герцог не спешил. Он был мастером бесед и чувствовал теперь, как напряжена графиня. — Я уже сказал: имею к вам одно дело. Оно одновременно и личное, и, скажем так, финансовое. Натали его перебила: — Но ваша ставка… — Ваш выигрыш, — Нуарэ оставался невозмутим, — пошатнул разве что мое самолюбие. Вы думаете, я бы стал таким игроком, не позаботясь прежде о финансовых капризах моей удачи? Вы многого не успели обо мне узнать. А жаль. — Он помедлил, будто смакуя сладкую издевку. — У меня имеется достаточно средств для дальнейшего безбедного существования. Желательно, за пределами этой бочки с революционным порохом. Натали не знала, соглашаться ей или нет. Она лишь сейчас заметила, что на Нуарэ дорожный костюм. Темно-синий плащ оттенял бледное лицо. Ни намека на пудру. Никакой другой косметики. Только аристократическая гладкость кожи. — Вы уезжаете? — Как видите, — он слегка отвел в сторону левую руку, сжимавшую треуголку, будто захотел отвесить поклон, демонстрируя свой наряд. —  И настоятельно рекомендую вам следовать моему примеру. Здешний земной рай скоро прекратит свое существование, и все мы рискуем испачкаться в грязи. Помните случай в Версале? — Имеете в виду предсказание гильятины королеве, — Натали задумчиво нахмурилась. — Вы верите в пророчества? — Я верю своим источникам. И собственным глазам. Полетят короны, а следом за ними и мы… Моя голова мне все еще полезна. А преданность нашим монархам никогда не была моей сильной чертой. — Преданность кому-либо. — Отнюдь, себе я верен до конца. Губы Натали непроизвольно дернулись в улыбку. По крайней мере, герцог сейчас говорил с ней откровенно: та же неистовая самоуверенность. То же хладнокровие. У этого человека можно было поучиться самообладанию. Нуарэ оглядел ее с ног до головы — простое серебристое домашнее платье без неудобного, жесткого каркаса, тонкое черное кружево вокруг шеи, волосы, полураспущенные, лежат на плечах. Отныне черные, как смоль. — Да, я уезжаю… И предлагаю вам ехать со мной. От такой неожиданной наглости ноги у Натали подкосились и она присела на стул. Ее пробрал смех. Дикий. Безудержный. Если и был человек в мире, способный потягаться в самоуверенности и наглости с ее оппонентом, то она такого не знала. Знала. Но предпочитала о нем лишний раз не вспоминать. — Вы шутите? — она едва могла говорить от смеха. — Да, вы шутите! Вы смеетесь! Как… После всего… Кривая усмешка покоробила лицо герцога. Он не выносил очень многих вещей вокруг себя, но смех над собой — особенно. Сделав несколько шагов и приблизившись к сидящей девушке, Нуарэ продолжил. — Я сожалею, что наше знакомство было омрачено столь неприятными событиями. Но теперь, поскольку вы свободны в своих выборах и действиях… и в ваших руках… — он многозначительно приподнял брови. — Я рассчитываю попытать счастье… — Вы рассчитываете?! — Считайте это деловым предложением. Могу обещать вам вполне достойную, благородную жизнь. Без нужды днем. И, скажу прямо, — приятную ночью. Натали задохнулась от такой наглости. Мелькнувшая недавно мысль о прощении этого человека так и осталась — мелькнувшей, как далекая вспышка. Забытой. Зачеркнутой. Рука девушки взвилась вверх в нервическом порыве: взмах, замах, отмашка, порыв, удар — она и сама не успела понять. Неожиданно Нуарэ поймал ее ладонь в свою. Натали снова непроизвольно вздрогнула и едва удержалась, чтоб не вырвать руку. Нет, не нужно слабостей. Нужна воля. Пальцы у герцога были холодные, как будто у мертвеца, и он с завидной сосредоточенностью перебирал ее. — Mon Dieu, что же вы с нами делаете! — Я с вами?.. — Натали недоуменно склонила голову. — Вы, — повторил он, словно бросал вызов. — Женщины. Вы так искусны в своих чарах. — Его губы прижались к ее пальцам. Сильно и жарко. Тут же чуть отведя подрагивающую руку, Нуарэ выдохнул. — А мы, мужчины, слишком податливы им. Судите сами. Королям отвешивают лишь полупоклоны, а перед вами мы становимся на колени. И не стыдимся этого. Судите сами, сударыня. Вы все видите. — Не вижу вас на коленях, Анри. Что с ней. Откуда в ней взялась такая дерзость. В ней, такой всегда вежливой и чуткой. Натали почудилось, что она сделала чрезмерно уверенный шаг, а неустойчивый каблук подломился. В ушах гудел набатом довольный смех Сен-Жермена. Его темное создание вновь проявило себя. В кого он ее обратил?! Вопреки ее ожиданиям, Нуарэ как будто не был удивлен фамильярному обращению. Напротив. Ждал его. Долго ждал. И теперь благовольно улыбался острóте. — А вы и правда изменились, Натали. И мне это даже нравится. — И снова уверенный поцелуй, но какой-то сдержанный, будто герцог чего-то выжидал. — Может быть, вам бы довелось называть меня по имени в другой обстановке. — Я вас не люблю. Жалкая попытка. Неуверенная. А прозвучало еще жальче. Смешное оправдание. Словно в одном из ее старых  французских романах. Она словно закрывалась ладонями от длинной плети. У нее просто закончились слова. Нуарэ осклабился. Такая его улыбка не сулила ничего хорошего: вот сейчас доброжелательность и вежливость перейдет в шипение. — Зачем же смешивать брак и любовь, сударыня? Удивлю я вас или напугаю… но вас я тоже никогда не любил, Натали-и. Это уже было слишком. — Тогда зачем?!  — голос ее задрожал от гнева. — Зачем все это было нужно? Эта игра… и… и помолвка… Зачем.? — Зачем? Mon Dieu, Натали, вы не разумеете, насколько вы желанный приз? Признаться, только слепой не желал бы обладать Венерой Московской? — Нуарэ цепко взял ее за подбородок и приподнял голову, заставляя глядеть себе в глаза. — А я не слеп. Даже сейчас. Вы по-прежнему прелестнейшая из женщин, что мне доводилось видеть. Комплимент не сработал. Натали вырвалась и порывисто отошла от герцога обратно к камину. Ее манило тепло огня. Огненных страстей, которые заставляют жить. Вся остальная комната стала напоминать ей гроб. Она слышала легкие шаги за спиной. На миг ей подумалось, что герцог, наконец, оставит ее. А затем мужская ладонь легла ей на талию, вторая же сжала предплечье. Несильно, но цепко. Куда ей опять бежать — в огонь? — Вы уже сполна насладились моими муками гордости, — голос Нуарэ звучал тихо и вкрадчиво, будто уразумел ребенка, к которому пора применить наказание. — Почему продолжаете издеваться? Вам мало?! И что же, какая причина должна заставить меня от вас отказаться? Девушка задумалась. На несколько секунд. Она желала вернуть свое. Желала мести. Чести. Свободы. И все получила сполна — о да! Но жестокость и жажда чужой крови никогда не была ее чертой. Ей претила сама мысль причинять боль. Только безумцы могли извлекать из страданий удовольствие. Зачем плодить еще больше горя, когда за плечами и так стоят две безмолвные, тяжелые тени мертвецов. — Я не желаю вашей смерти. Если Нуарэ и удивился столь странному признанию, то виду не подал. Но хватка у плеча чуть ослабла. — Бросьте, я не настолько глуп, как наш старый приятель, чтоб стреляться из-за разбитого сердца… О, простите,  вы все еще носите траур по месье Тремулю. Мои искренние извинения, — Понятие искренность в лексиконе герцога встречалось реже, чем ругательства. — Неужели вы правда верите, что теперь вы Пиковая Дама? Натали повернула голову и впервые за вечер прямо взглянула в надменные зеленые глаза. Слишком близко. Непозволительно. — Не представляете, как сильно. Нуарэ усмехнулся, не отрывая взгляда от ее лица. Еще секунду они изучали друг друга, словно встретились впервые. Натали отвернулась. Герцог разочарованно сделал шаг назад, отпуская ее. — Это ваше окончательное решение? Не стесняйтесь передумать. Не надежда ли это послышалась Натали? Она лишь молча покачала головой. Ладони вспотели от жара. Зашуршали складки плаща — Нуарэ двинулся к двери. Напрасное усилие. — Я не провидец, как наш общий знакомый Сен-Жермен, — герцог словно обращался сам к себе. — Но я уверен мы, еще встретимся с вами. Натали уже готова была ответить новой невежливой колкостью, но в герцоге проснулось красноречие. — Хотите, расскажу вам маленькую истину? — прежде чем девушка успела возразить, Нуарэ продолжил. — Вас невозможно любить, Натали. Вернее возможно. Но чрезмерно неблагодарный это будет порыв. Вы никогда не будете принадлежать одному человеку — вокруг вас будут сотни взглядов и людей. Если не тысячи. Не всякий мужчина вытерпит, что его женщина — это достояние нации. И не всякая женская верность выдержит такого напора постороннего внимания. Вы и сами быстро устанете от притязаний одного единственного, и тогда… Вам захочется отдохнуть. Будто вспомнив о чем-то, герцог вновь подошел к камину. Натали скосила глаза. Он протягивал ей темный конверт размером с ладонь. — Возьмите, — Натали не шелохнулась. — Возьмите. — Он чуть не силой сунул бумагу ей в руку. — Это мой адрес. Я буду ждать. Моя дверь, — «И моя постель» не удержал мужчина сладкую мысль на поводке,  — всегда для вас открыта. Adieu, душа моя. Adieu et á bientôt. На этот раз Натали не вздрогнула. Нет, ее не накрыла волной въедливая память. Интонация Нуарэ была иной. Графиня опустила руку, сжимая протянутый конверт. Спокойное, сонное пламя радостно потянулось к ней, заранее надеясь на новое лакомство. Еще одно лишнее воспоминание. В топку. В топку! — Господин герцог изволили уйти-с. Желаете чаю? Натали подняла руку. Фиолетовая бумага, черное тиснение в уголках. Словно герцог носил траур. Почерк размашистый, жесткий, над последними буквами взлетали росчерки, словно перья на шляпе. Красивый. — Желаю, Агнешка. Желаю… — Натали положила конверт на каминную полку и пошла в сторону стола, где камеристка уже раскладывала чайный прибор. — Собирай вещи. Вы покидаем Париж. Пламя в камине таяло и шипело. Взвились последние искры. Конверт лежал на своем месте.