Разговор о справедливости

***

Ещё подростком Антон понял, что хватать звёзды с неба не планирует. Пока кто-то рвался к великой цели, учился на отлично, заканчивал школу и универ экстерном — он порой прогуливал в угоду играм с ребятами в футбол, спал на уроках, кое-как поступил на нужную специальность. В целом был простым парнем. Когда он получил высшее образование, то не грезил какой-то высокой должностью или невероятно сложными делами и заданиями. В его представлении работа полицейского заключалась в принятии заявлений и задержании воров да убийц. И то, второе — это по праздникам. Его мир состоял из правила: «сделал плохое кому-то, будь готов получить это же в ответ и наоборот». Такой себе гарант безоговорочной справедливости. Именно за эту его веру в честность и праведность бытия все его и любили. Никто не верил, что Антон сможет отработать на своём месте хотя бы пару лет. Но при этом каждый считал своим долгом поддержать паренька. Сначала он год просто занимался бумажками, записывал со слов пострадавших ситуацию, докладывал об особых случаях коллегам, а в остальном попивал кофе и тратил лишнюю минуту на игры в телефоне и сигареты. Так прошёл год — скучно, но безопасно. Однако, спустя пару месяцев после смены начальства, Антона решили перевести в другое отделение. Там не хватало кадров, а новому капитану, так или иначе, хотелось запихнуть наивного юношу в сложное дело, чтобы тот образумился и понял, что не такой уж и справедливый мир вокруг. Парень не перечил и не брыкался. Шёл с искрами в глазах на любые задания и с каждым разом делал это всё увереннее. И даже заведомо провальные дела доводил до справедливого финала, пусть и прятался после них в комнате отдыха. Задание за заданием, успех за успехом — Шастун обрастал коркой, коконом, в котором мог спрятаться юноша. Все видели успешного, пусть так и оставшегося наивным в всеобщей справедливости, мужчину. И только молодой генерал-лейтенант полиции, во время заметивший новый талант, видел что-то вне. Страх в глазах, тревогу, растерянность. Всё то, что так четко оттенялось в блестящих зелёных радужках. Однако он не спешил отстранять Шастуна от заданий, наоборот давал лишние разрешения, позволял вольности и поддерживал всем, чем мог. Так они отработали шесть лет. Пока на горизонте не появилось потенциально опасное дело. — Сержант Шастун, — Арсений Сергеевич Попов, который в своём возрасте уже занимал должность генерал-лейтенанта, ознакомившись с новым заданием, принял решение дать своему подопечному шанс проявить себя в чем-то непривычном и ещё более тяжёлом, чем раньше, — уведомляю тебя о повышении, а также о новой работе. — Слушаюсь, какие распоряжения? — Антон всецело доверял своему начальству в лице принципиального и до боли тянущегося к справедливости брюнета. — Ох, Шастун, ты новости читаешь или может по телевизору видел что-то о массовых пропажах людей? — генерал рукой указал на стул напротив стола, потому что разговаривать смотря на человека снизу вверх — было не в его манере. — Никак нет, время, знаете, не позволяет, — и это чистая правда, все, кто хоть раз работали со старшим сержантом скажут о его сумасшедшей преданности делу, когда даже сон кажется чем-то побочным, чем-то «после» — сначала работа, потом, что угодно. Арсений его прекрасно понимал. Когда сам только поступил на службу, то рвался на любое задание, расцветая после каждого сообщения об успешном завершении. Проводил все двадцать четыре и ещё час в отделении. Пролетал в кратчайшие сроки все годы выслуги в званиях, и рвался до высших чинов, чего собственно и добился. Однако Шастун не совсем такой. Он делает всё ради одной лишь справедливости, без желания занять главенствующее место или выделиться. И Попов держится за такого человека, ведь в их сфере работы подобная искренность и честность — это редкость. — Хорошо, конечно, что ты столько работаешь, но узнавать новости первым — это тоже твоя работа, понимаешь? — Понимаю, генерал, каюсь, что не читал газет и не смотрел телевизор, — Шастун потупил взгляд в стол и наконец соизволил сесть напротив начальника, чувствуя вину за свою невнимательность к делу. — Ладно, Антон, не в этом дело, — Арсений развернул экран ноутбука к подопечному и указал пальцем на заголовок — «Уже третью неделю в нашем районе пропадают люди, куда смотрит полиция?», — видишь суть проблемы? — Да, вижу, люди пропадают, а я не знал, — Шастун ещё усиленнее стал пытаться продырявить стол взглядом, лишь бы не поднять глаза, и не увидеть разочарование Попова. — Нет, Антон, не та суть, — генерал в очередной раз лишь тяжело выдохнул, подавляя в себе желание пожалеть наивного сержанта, — проблема в том, что во всём винят полицию, коей мы и являемся. Так не пойдёт, нужно открывать дело и искать виноватых, смекаешь? — Понимаю, но ведь это — дело для кого-то старше по званию, Позова, например, — Антон наконец выпрямился, готовясь внимательно слушать всё, что ему скажут. — А вот тут мы медленно подходим к теме твоего повышения, поздравляю, Шастун, ты теперь — лейтенант, — Арсений все же подошёл к парню, несильно хлопнув того по плечу, выражая уважение и поддержку, — так что дело за тобой. Только, естественно, одного тебя отправлять я не буду. Пойдёшь под руководством Комиссаренко. — Но ведь дело очень важное, а если я не справлюсь, — уверенный мужчина не является таким всегда, если за дверьми кабинета начальника ему приходится расправлять плечи и улыбаться во все тридцать два, тот тут он может показать свою неуверенность и знать, что его приведут в чувства в случае чего. — Ну что значит не справлюсь, Шастун? Со всем справлялся, а тут вдруг «не справлюсь». Сопли на кулак намотай. Встал, забрал документы и разрешения у Шеминова, и побежал выполнять свою работу, — Арсений протянул Антону руку, помогая встать со стула, показательно его отряхнул и развернул лицом к двери, толкая в спину, — давай, вперёд! Капитана найдёшь на первом этаже, он сейчас должен разбираться с вашей новой командой. Новоиспеченный лейтенант вышел из кабинета, тут же включая в себе функцию «энергоотдачи», и начал светится, как лампочка. Все, проходящие мимо, незамедлительно поздравляли с повышением и новым заданием. Только вот Шастун заранее был уверен, что справится только с божьей помощью и, естественно, исключительно благодаря начальнику в лице Комиссаренко. Так уж повелось, что тот в самом начале наломал дров во всех возможных отделах, пока не попал в этот, прямиком в руки Попова, который магическим образом превратил его из своеобразного шутника-юмориста в серьёзного и точного в своих решениях и действиях капитана полиции. Хотя, будем честны, порой он возвращал себе звание человека — анекдота, но лишь во время корпоративов. Работать под его руководством было честью, работать с ним было благословением, а над ним мог быть только сам Арсений, ведь без него Слава бы так и продолжал бегать из одного места в другое на низших должностях. Однако никто его не упрекал, и даже не думал о подобном, ведь без таланта и желания ни один даже самый лучший преподаватель не сможет помочь тебе с обучением. А значит, что Комиссаренко изначально всё мог, просто не желал себя проявлять. Антон спустился вниз, раздумывая над словами генерала о том, что узнавание новостей — это тоже его работа. Раньше он никогда не озадачивал себя новостными сводками или газетными заголовками, мол пишут и пишут, если будет что-то важное — ему скажут. А тут вдруг осознал насколько такой подход неверный. Ведь три недели пропадали люди, а он ни сном ни духом. Только и возился с недавними грабежами да с алкоголиками. На первом этаже как и всегда было шумно. Молодые полицейские бегали из одного угла в другой, выслушивая задания. Те, кто постарше, принимали заявления о непонятно откуда взявшихся преступлениях. А у кулера стоял Комиссаренко с двумя незнакомыми Антону людьми. — Здравствуйте, капитан, меня к вам назначили, — Шастун протянул руку для рукопожатия, однако в ответ руку ему никто не протянул. — Да, знаю, давай так, — Вячеслав оглядел своих собеседников и печально мотнул головой, — мы дружиться не будем, анекдот, так уж и быть, на тяжелом задании расскажу, чтобы нервы не играли, но корешиться не намерен, усёк? — Вас услышал, — Антон за время работы уже несколько тысяч раз слышал нечто подобное, все, кто выше по званию ставили себе цель указать «молодым и зелёным» их место, хотя анекдотов, признаться честно, ему никто ещё не предлагал. — Вот это, — протянул Вячеслав, указывая на невысокого армянина, — Сергей Борисович Матвиенко, он из следственного, будет с уликами дело иметь и отчасти с документацией. — А вот это — Сергей Вячеславович Лазарев, он из отдела кадров, будет помогать с командой и в случае чего запрашивать конкретно спецотряд. — Приятно познакомиться, меня можете звать просто Антон, — лейтенант в привычной манере растянул на лице «котячью», как говорит Оксана из приемной, улыбку, морща при этом кажется каждый уголок своего лица. — И мне приятно, — в разных тональностях, однако всё же в унисон сказали Сергеи. Антон внутренне был невероятно напряжен, осознавая, что это его первое действительно серьёзное, по крайней мере если смотреть на то, сколько задействовано людей, задание. Внешне, правда, он всё также оставался мягок и расслаблен. Как свежевыпеченная булка. Только дружеский совет — лучше не узнавать какая в ней начинка. Капитан, не желая больше тратить время, отправил Матвиенко за документами, Лазарева — разбираться с командой, а Шастуна — ехать вместе с ним расспрашивать родственников и соседей пострадавших. Ездить в полицейской машине для Антона всегда было чем-то будто бы сказочным, потому что в ней ты управляешь дорогой, машинами вокруг и даже людьми, проходящими мимо. Он не желал власти, но сам факт, что его работа могла ему эту власть предоставить, казался невероятным. Комиссаренко всю дорогу слушал новости, изредка переключая на какой-то поп, обозначая этим «музыкальную паузу». Никто в пути особо не разговаривал, только если вопросы «как песня?» и «сделать громче или тише?» считаются за разговор. Когда полицейские заехали в нужный двор, Слава отзвонился кому-то из своей бывшей команды, которая из уважения согласилась помочь с опросом. — Олег, вы опрашиваете по пятой и восьмой пропаже, Саше скажи, чтобы опросил по третьей и седьмой, — капитан повернулся в сторону Антона и, закатив глаза, продолжил, — мы тут как-то с первой, четвертой и шестой разберёмся. — Итак, Шастун, сначала у нас семья Васильевых, у них пропал сын, подросток, шестнадцать лет, по комплекции как Матвиенко, — Слава позвонил в домофон, представился полицейским и прошёл с Антоном в подъезд, — ты, надеюсь, на опросе не первый раз, давить и глупить не будешь. Если бы не генерал, я бы сам опросами заниматься не стал, но мне сказали тебе помогать, так что следи за каждым моим шагом, и только попробуй упустить хоть что-то, понял? — Так точно, вас понял, — Антон поправил выбивающуюся из-под фуражки челку и последовал за начальником. У двери их встретила женщина, на вид около тридцати лет, с темными пятнами вокруг глаз, серой кожей и усталостью, проглядывающейся в каждом, даже самом незначительном действии. — Капитан Комиссаренко и лейтенант Шастун, прибыли по делу о пропаже вашего сына. Согласны ли вы рассказать, что знаете, дабы помочь следствию? — Слава говорил четко и по делу, хотя с сочувствием. — А, да, конечно, вы проходите, — женщина пошире открыла входную дверь, пропуская полицейских вперёд, — вы, извините, что у нас не убрано. Муж на работе сейчас, а мне тяжело… — Это отношения к делу не имеет, так что не переживайте, — Вячеслав последовал за женщиной на кухню, пока Шастун раздумывал стоит ли снимать обувь или это сейчас не важно. Вскоре с кухни послышался голос начальника, зовущего лейтенанта. И Антон отмер, тут же проследовав к источнику звука. Кухня была совсем маленькой, кое-как умещающей в себе двух человек, а таких высоких, как Слава и Антон она и вовсе вмещать не хотела. Однако должна была, ведь дело не ждёт. — Когда вы в последний раз видели сына? Во что он был одет? Говорил ли он что-то странное перед тем как пропасть? Может вы заметили что-то необычное в его поведении в последнее время? — Я уже говорила обо всём в отделе, но если это поможет найти моего мальчика, то повторю все заново хоть миллион раз, вы только найдите его, пожалуйста, — женщина кое-как сдерживала слезы, лишь шмигая носом и протирая глаза, — видела его в последний раз пятнадцатого апреля, он сказал, что пойдёт к другу в гости и вернётся в девять, но, — она выглядела разбитой говоря это в который раз, было очевидно, что она уже почти не верит, что сына найдут, — было уже десять, когда я спохватилась и начала ему звонить, ну знаете, он же мальчишка совсем, вдруг заигрался в игрушки компьютерные с товарищем или просто захотел подольше поговорить, я же не строгая, понимаю. Однако, когда я позвонила — никто не взял трубку. Женщина поднялась с места и ушла в зал, а спустя минуту вернулась с телефоном в руках. Она протянула открытый журнал звонков Вячеславу и постаралась скрыть то, как нервничает. Однако руки заметно дрожали, а глаза блестели и стремительно краснели. За этим было больно наблюдать. — Вот, тут видно, я звонила двадцать раз, но ни разу не получила ответа. После, я звонила Виталику, другу Бори. А он, — она всё же не сдержалась и закрыла лицо руками, сухо заплакав, ведь было очевидно, что за последние дни она плакала слишком много и сейчас хватало лишь на рыдания с парой слезинок. Это самые болезненные и неприятные ощущения, когда хочется реветь, а нечем. Спустя какое-то время, несколько стаканов воды и фразы, вроде «мы понимаем, что вам тяжело, но если не узнаем всё, то не сможем помочь», женщина всё же пришла в себя и продолжила рассказ. — Виталик сказал, что Боря ушёл ещё в половину девятого, сказав, что его ждёт мама, я не поверила сначала, начала звонить его родителям, но они сказали то же самое. — И что вы сделали дальше? — Я позвонила в больницы поблизости, вдруг Борю, не дай Бог, машина сбила или хулиганы напали, но мне сказали, что его у них нет. — Дальше пошли морги, я правильно понимаю? — Шастун успехнулся, вспомнив, как когда он поздно возвращался домой, мама всегда говорила, что обзвонила все больницы и морги, это всегда забавляло его, и пусть он прекрасно понимал, что в данной ситуации смех неуместен, все равно не сдержался, — Извините, был не прав. Комиссаренко со всей возможной злостью и презрением осмотрел Антона и лишь попросил Васильеву продолжить рассказ. Та, после слов лейтенанта, заметно побледнела и сжалась, будто пытаясь отгородить себя от мыслей о смерти любимого сына. — Потом я позвонила в полицию, в ближайший отдел, но мне сказали приходить с утра и писать заявление о пропаже и, если в течение трёх дней Боря так и не объявится, они заведут дело. Я не понимала как так можно, ведь целых три дня! Сколько всего может случиться с ребёнком за это время? — Слава кивнул, как бы поддерживая и понимая её. По нему было видно, что он и сам эту систему понимал с трудом. — А дальше… Дальше вы всё знаете, я приехала с утра в отдел, написала заявление, рассказала господину полицейскому эту же историю и меня отправили домой, ждать сына. В комнате стало тихо. Шастун не решался открыть рот, так как боялся опять сморозить что-то неприятное, а Слава пытался заглушить в себе эмоции, чтобы отвечать сухо и по делу, не переходя границу положенного сочуствия. Оба мужчины вежливо попрощались с расстроенной женщиной и дали слово начать расследование как можно скорее. В подъезде Антон всё же осмелился подать голос. — Мы не узнали ничего полезного, надеюсь хоть у других семей будет больше зацепок, — да, ему было жаль женщину, да, он сочувствовал, но больше всего он хотел получить как можно больше информации и найти преступника, чтобы «восторжествовала справедливость». — Шастун, я прошу тебя, не открывай при мне рот на следующих опросах, молю, иначе я впечатаю тебя мордой в ближайшую поверхность, ты меня услышал? — Вячеслав был на взводе, не смотря на невероятно безобидный внешний вид, добрые глаза и слишком мягкий для такой работы голос, было очевидно, что шутки с ним плохи. Не зря же он старше по званию. И Антон замолчал. Он не открывал рот ни на одном из последующих опросов. Только поддерживающе кивал, если вдруг кто-то из семей смотрел на него. Спустя почти пять часов мужчины поехали в отдел. Слава с каждой новой квартирой всё сильнее грузился и тяжелел во взгляде. А Антон всё сильнее путался. Ведь при опросе не было обнаружено ни одного сходства в пропажах. Пропали разные люди, разной внешности, пола, возраста, телосложения и всего. Единственное совпадение — это то, что все исчезли вечером. В отделе Комиссаренко тут же перехватил Матвиенко. Антон последовал за ними, ощущая, что что-то идёт не так. — К нам пришли вещи, идентичные тем, в которых был мальчик из первой семьи, — Сергей провёл их к месту хранения улик и ткнул пальцем в пакет с одеждой, — только есть проблема, они стерильны, как из химчистки. — Это плохо, и что, ничего более? — Слава подошёл ближе к уликами и посмотрел на Антона, как бы подзывая ближе, — А это что? Под пакетом лежал обыкновенный желтый стикер, на котором красовался красивый каллиграфический почерк. «Игра началась. Да здравствует справедливость»