Ты мне доверяешь?

Выставочный зал практически полностью забит народом. В каждом уголке стоит по кучке людей и обсуждает что-то своё. Туда-сюда, пробираясь сквозь толпу, снуют официанты, разнося бокалы шампанского. Сегодня его требуется особенно много из-за большого потока посетителей. — Извините, — я проскальзываю мимо двух мужчин в возрасте, когда они быстро оглядывают меня, то сами тут же расступаются в стороны, — простите. Взглядом я ищу Пита. Я уже давно устала находиться здесь, и спину от целого дня на ногах ломит не по-детски, но я сама напросилась и пообещала пробыть здесь весь вечер. Эта выставка особенно важна для Пита. Как и для множества жителей, что съехалось со всего Панема, чтобы увидеть его новые работы. Но время уже клонится к девяти, значит, мы должны ехать на наш запланированный ужин с друзьями. Мне не впервой чувствовать себя настолько неуклюжей, но вот постоянно рассыпаться в извинениях за то, что оттоптала кому-то ноги, уже прилично надоело. Однако все, кто видят меня, тут же растекаются в улыбках и поздравлениях. Некоторые даже начинают извиняться сами. Проходя мимо кучек людей, собравшихся у разных картин, я то и дело слышу их обсуждения. Хорошие, по большей части. Но особенно меня трогают восторги, которые доносятся до меня, когда я снова останавливаюсь, чтобы отыскать взглядом Пита. — Какие цвета, — задумчиво тянет седовласая женщина с высокой причёской и готическим платьем. — А какие линии? Изгибы, формы, идеально, — вторит мужчина, который выше всех остальных на целую голову. — Ерунда. Вы посмотрите на свет. Как он играет. Их слова завладевают моим вниманием, и я решаю присоединиться к общей дискуссии, пробираясь поближе к картине. Я заранее догадываюсь, над какой именно столпилось столько народа. — Интересно, что художник хотел этим сказать, — как бы озадаченно произношу я, давая им пищу для размышления. — И правда. Это так отличается от его работ, — ахает женщина. Теперь я вижу, что в её причёске присутствует ещё и крохотная шляпка, перекошенная набок. — Я думаю, что это некая потребность любви, — размахивая руками, произносит пухлая дамочка из толпы. — Я думал, он женат, — удивляется тощий мужчина с козлиной бородкой. — Мне кажется, здесь выражено желание обладать. — А по-моему здесь лишь похоть, — говорит высокий мужчина. Я тихо посмеиваюсь над ними, поправляя платье, которое немного мало в бёдрах и животе, поэтому вечно стремится задраться. Но я возвращаю свой взор на картину. Мою любимую. Пит нарисовал её уже давно. И давно хотел выставить, но я долго протестовала. Как-никак на ней я, хотя кому-то это и в голову не придёт. Я мягко улыбаюсь, вспоминая процесс рисования. Много смеха, романтичных поцелуев и совсем неромантичного нытья, когда я уставала позировать. Но эта картина и правда особенная. На ней изображена девушка. Обнажённая. О да, я всё-таки стала для Пита Мелларка натурщицей в том самом смысле, которого так боялась. Но этого никто не узнает наверняка, потому что на картине лишь часть меня. Моё тело испещряют следы от разноцветных мазков красок и его ладоней, прямо так, как мне когда-то приснилось. Как-то, когда мне очень хотелось отвлечь Пита от его работы, я подумала, что могу завлечь его разговором, и решила рассказать об этом сне. Однако разговор возымел немного не тот эффект, на который я рассчитывала, и Пит воодушевился приводить в жизнь когда-то навестившую меня в грёзах фантазию. Я сумела убедить его, что без моего позирования у него ничего не выйдет, и уговорить отложить всё это немного на потом. Сейчас я лишь смотрю на итоговый результат и улыбаюсь ему. Не знаю почему я вдруг решила, что мир должен увидеть и эту его картину. Когда-то я не хотела, чтобы кто-то видел её даже у нас дома, поэтому прятала её в каморке с остальными работами, ждущими своего часа. Но недавно мне просто показалось нечестным скрывать её, когда Пит ей на самом деле очень гордился и дорожил. И я решила, что люди должны увидеть её. Плевать, что на ней я, по сути, здесь всё очень хорошо сокрыто, а смысл известен лишь нам двоим. А мир должен увидеть, что Пит может рисовать не только мрачное, но и что-то яркое, наполненное жизнью, любовью и страстью. Им и мной. Нами. Довольная, я отхожу от картины, позволяя любоваться ею новому потоку людей, и возвращаюсь к поискам. Они, однако, совершенно безрезультатны, поэтому я пишу смс и решаю выйти на свежий воздух на улицу, где нас уже должны ждать. Я еле натягиваю на себя своё пальто, которое забираю из гардероба. Уже у самого выхода одна девушка, тоже собирающаяся покинуть выставку, замечает меня и узнаёт. Она мило нервничает, и её лицо становится розовым, когда она просит у меня автограф. Мы делаем фото, она сияет и улыбается, постоянно повторяет, что обожает мою музыку. Я улыбаюсь ей в ответ, её слова приятны мне, хотя я всё ещё не привыкла к таким моментам. Через несколько минут мы расстаёмся, и я выхожу на улицу. Прохладный сентябрьский воздух проникает в лёгкие, насыщая кровь и ударяя в голову. Я тут же снова чувствую усталость во всём теле и разминаю ноги, совершая круговые движения лодыжками в своих удобных ботинках. За мной открывается дверь и из неё появляется Пит. — Хей, я искал тебя внутри. — И я искала тебя внутри, — отвечаю ему я с улыбкой. Он дарит мне нежный поцелуй и кладёт свою руку на живот. — Мне очень важно, что вы сегодня со мной, но тебе не следовало проводить здесь весь день. Я кладу свою руку поверх его на моём большом округлом животе и тут же чувствую, как наш ребёнок реагирует на это. Скоро он уже появится на свет. — Я так хотела, — отвечаю я, терпя болезненные удары маленькой ножкой изнутри, пока Пит радуется этому сам как ребёнок. — Хорошо, — он целует меня в лоб, забирая шарф из свободной руки, и принимается заботливо обматывать вокруг моей шеи. — Когда они должны подойти? Я смотрю на экран телефона, проверяя время. — Должны быть уже здесь, — говорю я, и как раз в этот самый момент мою ногу крепко обхватывают маленькие ручки. — Хээээй, Миллет, — смеётся Пит, подхватывая малышку на руки. — А где тётя Глория? — Тётя Глолия отень медленная, как челепашка, — отвечает она. — Ваша дочь просто неугомонный ребёнок, — запыхаясь от бега, произносит подходящая к нам Глория. — Надеюсь, хоть сын будет спокойным, тогда Миллет сможет отрабатывать за них двоих. Я благодарно улыбаюсь ей. — Спасибо, что посидела с ней. Сегодня у всех какой-то сумасшедший день. И это правда. Не знаю, что такого должно было произойти в этом мире, что все вдруг оказались заняты в один день. Неотложная работа у мамы, очень важная ординатура у Прим, отъезд Гейла и Джоанны в Двенадцатый. Простуда у семейства Эбернети. Невозможность Одэйров выехать пораньше. Даже Цинна оказался занят, обременённый срочным выездным заказом. Одна лишь Глория радушно согласилась помочь. Она любит Миллет и часто приходит к нам, чтобы её навестить и завалить подарками. Мы прибываем в ресторан первыми. Столик давно заказан, единственное, что нам требуется, специальное детское кресло. Не одно. Какой бы энергичной ни была Миллет, в местах скопления людей она ведёт себя крайне тихо и осмотрительно. Этому её научил Пит. Раньше я не думала, что четырёхлетнему ребёнку можно хоть что-то объяснить, но когда мы с Питом стали родителями моё мнение изменилось. Нет, не так. Весь мой мир изменился. Перевернулся. Буквально. Но мне повезло, что наша дочь пошла в Пита, и она не такая упрямая, как я, а умная и предусмотрительная, как он. Одэйры появляются с опозданием. По сравнению с нами, вокруг них летают фурии, столько шума издаёт их большое семейство. Энни, всё такая же красивая, что и прежде, разве только немного изменившая причёску и поправившаяся, Финник, который давно завязал с моделингом, долго оставался в актёрстве и в конце концов остановился на режиссуре, практически не изменился. Только… стал выглядеть менее экстравагантным, что ли, более домашним, отчего на подсознательном уровне сразу хочется ему доверять. Даже взгляд его уже не похож на того парня, что одним своим присутствием задирал девчонкам юбки, теперь в них только семейность и никакого флирта. Двое трёхлетних близнецов на их руках — которые заметно подросли с нашей последней встречи — и восьмилетний сын переняли цвет волос мамы, а вот свои удивительные глаза унаследовали от отца. Детей мы усаживаем в один угол, чтобы они могли общаться между собой, но близнецы слишком погружены игрой со старшим братом, а Миллет крайне увлечена рисованием на салфетке, которую ей подсунула Глория, оберегая белоснежную скатерть на столе. Иногда мне становится непонятно, почему девушка не заводит свою семью, ведь когда она рядом с нашей малышкой — и не только с нашей — всегда очень заметно, как трепетна она с детьми, какую улыбку она дарит только им и сколько для неё это значит. Но у Глории своя судьба и свой путь. Когда-нибудь она точно сделает свой выбор. И для неё он будет правильным. Одэйры рассказывают о своей жизни в Четвёртом, пока мы ужинаем. Мы в свою очередь поведываем им о новостях здесь. Рассказываем о разрыве между Джоанной и Гейлом, и о том, что они всё-таки решили, что для них лучше остаться друзьями. О расширении дела Цинны, благодаря сотрудничеству с Гло. О жизни Эффи, Хеймитча и Адалинды, которой на днях исполнится уже одиннадцать, и из-за вируса они, к сожалению, не смогут закатить вечеринку. Энни делится с нами о здоровье Мэгз, которое в последнее время слегка подкосилось. Но насколько мне известно, недавно старушка встретила свою давно забытую любовь, и у них что-то там снова завертелось. Надо же, спустя столько лет. И даже старость им не помеха. Я смотрю на Пита и не могу скрыть улыбку. Через что мы прошли. Мы прошли через гору обмана. Принятие. Боль. Угрозу смерти. Защиту. Любовь. Через недоверие и снова к чистому единству. Больше никаких сомнений друг в друге. Больше уже никогда. Смотря на него я с уверенностью могу сказать, что это тот человек, с которым я хочу провести каждый день остатка своей жизни. Рожать детей, пока он держит меня за руку. Воспитывать их, даря им самое лучшее, что есть в нас. Вкладывая правильные принципы и устои. Давая им всё, но чтобы при этом они могли сами учиться добиваться своих целей правильным путём. А затем отпустить их в свою жизнь и снова остаться вдвоём. Наслаждаться воспоминаниями, созданными когда-то, и воспоминаниями, которые нам ещё предстоит создать. Тысячами и сотнями. Днями, проведёнными в рутине и работе. Ночами, проведёнными в тёплых и желанных объятиях друг друга. И так до самой последней минуты нашей жизни. Пит поворачивает голову, отвлекаясь от разговора за столом, и смотрит на меня. Его рука мягко сжимает мою, поглаживая ладонь между большим и указательным пальцем. И в его глазах тут же появляется непередаваемая ласка и исключительная забота, и кажется, будто в этот момент он думает о том же самом. А потом наш интимный зрительный контакт вдруг прерывает резкая боль, и я, уже имея опыт, понимаю, что это оно. Наш сын просится на свет. К своему заботливому папе, любящей маме, очень, очень активной старшей сестре и всем близким, что нас окружают.