Бенгальский огонь

От зенита Сатурна до чрева Земли Тайны мира своё толкованье нашли. Я распутал все петли вблизи и вдали, Кроме самой простой – кроме светлой петли. – Омар Хайям

Королева новогоднего бала. А король? Тот, что быстрее всех бегает и не знает ни одного слова за исключением компонентов «Словаря экспрессивной, идиоматической и разговорной лексики», или баскетболист с расистским чувством юмора? Боже, каким мучением было с ним танцевать. Мориарти шла по улице, аккуратно огибая покрытые грязно-коричневым льдом с вмёрзшими окурками ямы, в одной руке свободно болталась корона – даже не символическая, а вполне себе качественная и неплохая на вид. Может, передать её Эвр в качестве подарка, разломав предварительно на две части и оставив половину себе? Носить как диадему и выкалывать глаза неугодным острыми кристаллами – как вообще выглядит вытекающий глаз? И знать, что где-то за стеклом есть Холмс в таком же обломке. Эта мысль вызвала чувство, сходное с разбегающимися в груди искрами при виде трудной, но решаемой и очень интересной задачи. Так и не приняв решение, Джин запустила корону на запылённую полку к паре похожих артефактов, порвав серую паутину, служившую до этого времени занавеской. Время отдыха после общения с огромным количеством идиотов. По странному совпадению у Майкрофта Холмса проходил этот же период. Он вежливо и холодно, не изменяя своему обычному тону, попросил всех сотрудников, помощников и помощников помощников сотрудников удалиться и открыл третий и самый секретный ящик стола. Про себя – это было запрятано очень глубоко в Чертогах Разума – он звал его «набор для выживания во время глобальных катастроф» и обычно прибегал к этому способу после прощания с юной Мориарти. Закат застал последнюю каплю алкоголя на пути в рюмку и превратил её в маленький кусочек янтаря – умиротворяюще. Шерлок устраивал истерики едва ли не каждый день, и Джон Ватсон, его школьный друг, исполнял роль молекулы газа, хаотически перемещаясь между кухней и комнатой брата и расплёскивая иногда воду из стакана на паркет, ливийские боевики не желали мирных переговоров, а Мориарти в который раз заочно показывала трюк со взломом охранной системы тюрем – в остальных аспектах жизни спокойствием и не пахло. Груз добровольной и служебной ответственности навалился и не смертельно, но противно душил, как слишком затянутый галстук. Неосторожным и торопливым движением руки в этом случае выступила безысходность перед лицом щекотливой ситуации с одним рецидивистом. Секунда – и Мориарти, великодушно пропустив обожаемую тригонометрию, щебетала в трубку своё согласие помочь. Роковой стук в резную дверь, притворявшийся робким, и семиклассница ступила на порог святая святых. Вторая просьба затянула виндзорский узел жуткого унижения и ответственности за малолетнюю преступницу. Прохладный дорогой шёлк метафорически давил на шею. Убрать от себя Джин – удавка слетит и, словно извиняясь, соскользнёт на пол. «Зато потом ты посмотришь в дуло пистолета, - с досадой подумал политик. – Без её головы, как ни страшно и ни прискорбно это признавать, государство само ускорит процесс собственного распада». Эвр не от кого было отдыхать, разве что от назойливых мыслей о пустоте за стеклом. На скрипке хорошо играть, прикрыв глаза – тогда можно принять висящий перед глазами тёмный волос за Мориарти в чёрной одежде. Она стоит, приложив ладони к стеклу и почти касаясь перегородки приоткрытыми губами, и вслушивается в игру, которая медленно, скользя и рисуя плавные кривые и спирали, прорезает ватную тишину. Оказалось, что музыка, звучащая для другого – совсем не та же, что для себя, в той мере, в какой собственный голос на записи отличается от привычного звучания. Но для второго, в отличие от влияния присутствия Джин на «Интродукцию» Сен-Санса, существует научное объяснение. Свет отключала не она, а система, и с каждым годом на час позже. Процесс остановился в день четырнадцатилетия, с тех пор помещение погружалось во тьму ровно в полночь. Играть несложно и без потоков холодных фотонов. Теперь Мориарти лежала на кровати, и не ограниченная психическим здоровьем фантазия Эвр позволяла видеть её сверкающие глаза. Послезавтра они же будут втягивать в себя свет и электризовать воздух. Пережить две ночи и один день, и бронированная дверь бесшумно повернётся на петлях, впуская яркую личность, безумные планы, дьявольскую улыбку, тучи математических формул и ослепляющее совершенство внешности. Эта когорта простучит низкими каблуками школьных туфель по полу из неизвестного материала, шутливо поцелует стекло в том месте, где за ним находится щека Эвр, одними губами скажет «привет» и начнёт разговор. Скорее бы. - Добрый день, мистер Холмс, - голос Джин совершал путешествие по искорёженному крылу самолёта, падая и резко взлетая, по инерции сделав ударение на последнем «с» и совершив невозможное – пропев согласную. – Я жду, - кокетливо продолжила она. - Минуту. Берген, машину, пожалуйста, - Майкрофт подавил желание ударить кулаком по столу. Волосы Мориарти элегантно и романтично перебирал ветер, иногда вплетая провода от наушников, он же заставлял полы пальто и пиджака политика ударяться друг о друга с противным хлюпающим звуком и – разумеется, Холмсу только казалось, - доносил кричащие ритмы музыки. Джин они помогали расслабиться, вместе с пролетающими мимо сероватых и забрызганных оконных стёкол видами пригорода навевая на мысли о Шерринфорде. Тюрьма для одной-единственной узницы. Прохладно, светло до боли в голове, чисто и пусто, как в операционной – или в глазах Эвр. Когда она в первый раз вошла в комнату и встала перед стеклянной перегородкой, то подумала на секунду: она, девушка там, не живая. Слишком лёгкая, замершая в скованной позе, с мёртвым, ровным, каким-то вязким взглядом. Но ей-то что? Вряд ли в ту секунду в мире существовал кто-то сравнимый по решительности и самоуверенности с Мориарти, и что-то столь же яркое, как её улыбка. Какое начало разговора впечатлило бы её саму? Демоны, молекулы, температура – Мориарти, в отличие от Эвр Холмс, с лёгким волнением заметила, как та загорелась интересом и говорила всем своим видом: «Наконец-то!» Привычное для королевы школы восхищение воспринималось как-то по-другому и, казалось, значило гораздо больше обычного. Сегодня Эвр играла, как перед самым авторитетным и строгим судьёй, а Джин, бывшая им, не слушала. Музыка была только аккомпанементом, создавала фон и как будто заставляла воздух в помещении постепенно, осторожно и медленно превращаться в ветер, окружать Холмс, виться вокруг и сливаться с ней. Восточный ветер: закрытые в порыве вдохновения глаза, что-то шепчущие губы, пальцы, свободно лежащие на смычке, несколько спутанных прядей на лице – всё за стеклом, как будто в витрине музея. Скрипка, виртуозно выводившая сонату Тартини, замолкла. Дьявольские трели в голове предполагаемой слушательницы продолжались, не замечая пристального внимания с другой стороны стекла, и набирали силу. Неудобно получилось. Майкрофт, сидя перед экраном, так и не понял, почему его сестра и Мориарти замерли, всматриваясь друг в друга, на добрые десять минут. Вздрогнув с неожиданной и пугающей синхронностью, они распрощались. Когда кто-то неожиданно зашёл в ванную, многие стремятся побыстрее скрыть наготу и накинуть хотя бы полотенце, торопливо закрываясь дрожащими руками – так Джин и Эвр спешно натягивали каждая свою равнодушную и спокойную маску. Многим ведь хочется подойти ближе разрешённого, отодвинуть столбики с бархатным шнуром, прикоснуться, ощупать и внимательно рассмотреть, наклониться, чтобы видеть каждую мельчайшую деталь. Узнать больше, чем остальные посетители, которые послушно подчиняют любопытство правилам. Мориарти, как ни прискорбно это для всех экспонатов мира, из таких.