Это был всего лишь поцелуй! / It was only a kiss!

— Это тупизм. — А? Ты только что назвал меня тупицей, Лунатик? — Нет, я сказал, что это тупизм. — Что? Твоя зубная щетка? — О, ради Мерлина… — Ремус… просто забей, окей? Неожиданно низкий, мягкий тон заставил Ремуса обернуться, и, увидев румянец на высоких скулах, которым завидовали все девушки, он догадался, что Сириус точно знал, о чем он говорил. После долгого, трудного дня они последними пришли в ванную, и непривычное напряжение в крошечной уборной становилось невыносимым. — Если все это выливается в такую огромную проблему… — Это не так. — Это так. — Это не так, Луни. — Ты даже не можешь посмотреть на меня, Сириус. Ты не смотрел на меня весь день… — У тебя кровь. — У меня… что? — У тебя кровь. Ремус повернулся к зеркалу и увидел, что у него действительно идет кровь. — Черт. Он схватил полотенце и прижал его к челюсти, посмотрел на бритву, которую он по ошибке взял вместо зубной щетки, а затем проверил порез в углу рта. — Черт, я вскрыл один из шрамов. — Дай мне посмотреть… — Все в порядке… — Ты позволишь мне взглянуть, Луни? В отчаянии Ремус отодвинул полотенце и наклонил голову так, чтобы Сириус мог рассмотреть порез на челюсти. Брюнет прищурился, придвинулся ближе, чтобы оценить, насколько все плохо, затем потянулся за своей палочкой. — Я залечу его. Он не глубокий, но ты прав — ты снова вскрыл старый шрам. В следующий раз будь осторожней, когда соберешься чистить зубы бритвой. Ремус бросил на него укоризненный взгляд. — Спасибо, Бро. Буду иметь в виду. — Сарказм — это низшая форма остроумия, Луни. — Ты и есть низшая форма остроумия, Бродяга. Сириус захихикал и направил свою палочку на лицо Ремуса, рукой он схватил оборотня за подбородок и удерживал его на месте. Ремус вздрогнул, когда Сириус собирался пробормотать заклинание. — Ты ведь знаешь, что делаешь, да? — Конечно, черт возьми, знаю. Кто, по-твоему, залечивает мелкие раны после твоего превращения? Не шевелись. Почувствовалось быстрое жжение, когда кожа снова срослась, затем Сириус пробормотал: — О-о-о. — Что?! Ремус вырвался из хватки Сириуса и осмотрел свое лицо, ожидая увидеть какую-нибудь ужасную деформацию, но там не было ничего, кроме шрама, который уже был там раньше. Он услышал, как Сириус хихикнул и шлепнул брюнета по руке. — Не смешно, Бродяга! — Напротив, мой дорогой Лунатик. Выражение твоего лица было бесценным. Он пригнулся, чтобы увернуться от удара кулака Ремуса, и засмеялся, когда потянулся за зубной щеткой, а Ремус снова проверил свое лицо. — Не волнуйся, Луни. Ты все еще великолепен. Ремус повернул голову, чтобы посмотреть на Сириуса, и увидел, как ухмылка того померкла, когда он понял, что сказал. Серые глаза переместились и настороженно посмотрели на оборотня, который решил, что с него хватит. — Слушай, я натурал. Ты натурал. Мы были в говно и пососались. Ничего страшного, правда? В смысле… мы же не трахались и все такое. Мы не педики. — Нет, я… ты прав. Я просто ступил. — Ну, раз уж ты об этом заговорил… — Заткнись, ты, мерзкий оборотень. — Укуси меня за зад, грязная шавка. Они оба ухмыльнулись, а потом неловко зашевелились. — Так, у нас все будет хорошо, Бро? — Да, конечно. Кроме того, если мы будем вести себя странно достаточно долго, Джеймс и Пит начнут спрашивать, почему. Не горю желанием говорить им, что мы пососались. Ремус фыркнул, затем лукаво улыбнулся, когда Сириус начал чистить зубы. — Ну, не знаю. Мне почти что хочется слегка их подразнить, только для того, чтобы увидеть выражения их морд. Сириус немного поперхнулся, затем поспешно выплюнул зубную пасту и посмотрел на Ремуса с благодарной ухмылкой. — О, это было бы офигенно. Прикинь только лицо Джеймса? А Питер… думаю, он бы обоссался… Оба парня разразились смехом, прислонившись к раковине и воображая, как отреагируют их товарищи мародеры, если узнают об их маленьком проступке. Ремус смахнул слезу веселья и вздохнул, небрежно проведя щеткой по волосам. Сириус наблюдал за ним с минуту, пораженный внезапным осознанием того, что волосы Ремуса были не просто каштановыми, а с золотыми, рыжими и даже немного серыми нитями — свет лампы отражался от выбившихся прядей. — Что? Тебе нужна моя расческа, Бродяга? Сириус моргнул, затем отвел глаза, покачал головой и потянулся за расческой. С каких это пор он стал замечать детали волос других парней? Блять. Он очень бережно относился к своим локонам цвета воронова крыла. Он должен быть уверен, что выглядит неотразимо, чтобы Келли была в настроении потрахаться. Он должен был подтвердить свою гетеросексуальность сегодня вечером, пока его член не отвалился и он не превратился в девчонку. — Ты действительно исцеляешь меня после Луны? Сириус посмотрел на отражение Ремуса и увидел, что тот смотрит на него. — Да. Джеймс слишком брезгует… ну, знаешь… кровью… Ремус помрачнел, и между его бровей появилась складка, когда Сириус закончил свою мысль. — И ты правда думаешь, что мы доверим Питу исцелять что-либо? Тебя бы в итоге на шашлык раскромсали. Ремус издал смешок, и Сириус усмехнулся, довольный тем, что оборотень хотя бы улыбается. Ремус ненавидел, когда кто-то видел, как сильно он себя ранил, ненавидел, когда кто-то видел шрамы, которыми было усеяно его тело. До сих пор он не знал, что Сириус видел все это — и брюнет не был уверен, как отреагирует его друг, когда поймет, что для того, чтобы исцелить его, Сириус должен был видеть все, что тот всегда пытался скрыть. В том числе и большой след от укуса, который он ненавидел всем сердцем и душой. — Ничего такого, Луни. Я просто слежу, чтобы ты не истек кровью до прихода Помфри… — Ты видел мои шрамы. Ты видел мой укус. Ремус всегда быстро соображал. Сириус сделал паузу, затем ответил просто. — Да. Хмурый взгляд Ремуса углубился, и он уставился на Сириуса с нечитаемым выражением. — Я этого не знал. На его скулах появился румянец, и когда взгляд Сириуса встретился с его, он неловко отвел глаза. Он никогда не думал, что кто-то, кроме школьной медсестры, лечил его; видел его покрытую шрамами грудь и спину или большой укус, с которого все это началось. Он всегда полагал, что его друзья просто убеждаются, что он не сдох, и накрывали его одеялом, прежде чем отправиться спать. Теперь он понял, что Сириус, судя по всему, давно видел эти шрамы, но не сказал ни слова, никогда не относился к нему по-другому… Ну, это было не совсем точно. Где-то в прошлом году, перед Рождеством, Сириус стал оставаться с ним подольше, сидел с ним, пока не слышал шаги целительницы, а потом прятался под мантией, и возвращался в общежитие, когда было безопасно. Ремус наслаждался этим временем наедине с Сириусом, когда анимаг был спокойным, тихим и нежным — все, что ему было нужно. Осознание того, что он делает все это, несмотря на то, что видел в нем самое худшее, заставило Ремуса вдруг ощутить, будто его кожа стала горячей и слишком маленькой для его тела. Ему нужно было убираться отсюда, подальше от Сириуса, прежде чем он либо разрыдается, либо сделает что-то другое, столь же жалкое. — Ремус, я… — Я тут закончил. Спокойной ночи, Бродяга. — Ремус… Он схватил Ремуса за руку, когда тот отошел от раковины. Ремус попытался стряхнуть его, но тот не отпускал его. — Не надо, Бродяга. Просто… дай мне подумать об этом. — Тут не о чем думать. Луни, ты думаешь, меня волнуют какие-то шрамы? Думаешь, увидев то, что я и так знаю, я стану меньше думать о тебе? — Видеть — это совсем другое, нежели просто представлять… — Да, это правда. — Сириус придвинулся ближе, раздраженный тем, что Ремус не смотрит на него. — Посмотри на меня, пожалуйста. Голубые глаза встретились с его, и Сириус сказал: — Знаешь, что я представлял? Я представлял разорванную кожу и огромные куски разорванной плоти… Это было ужасно, Ремус. Я представлял себе самое худшее. Мне была ненавистна мысль о том, что ты покрыт всем этим уродством. Ремус издал странный, придушенный звук в горле и отвернулся, но Сириус все еще держал его за руку и повернул парня обратно к себе. — Но они не уродливы, Ремус. Нет. Они как… почетные знаки или что-то вроде того. Они показывают, какой ты храбрый, какой сильный, и я… Он резко остановился, понимая, что если озвучит свою первоначальную мысль о том, что шрамы, которые он видел, были по-своему красивы, то сделает отношения между ними еще более неловкими. Поэтому он закончил со слабым… — …я вовсе не думаю, что они уродливы. Ремус просто уставился на него, ища в его глазах хоть какие-то следы лжи. Он закусил губу, и Сириус прикоснулся пальцем к покрасневшей плоти. — Не надо. У тебя пойдет кровь. Ремус прекратил, но палец Сириуса задержался, и от его легкого прикосновения по руке внезапно разлилось тепло. Глаза Ремуса слегка расширились, затем его взгляд упал на губы Сириуса, прежде чем они осознали, что делают, и они поспешно отстранились. Ремус прочистил горло. — Поторопись, ладно? Я не могу заснуть, когда ты тут возишься, суетишься со своими средствами для волос. Сириус кивнул, не веря, что может говорить нормально — не с этим комом, который, казалось, поселился у него в горле — и повернулся обратно к зеркалу. Он увидел, как Ремус подошел к двери, затем остановился и несколько секунд колебался, прежде чем обернуться. Сириус быстро опустил взгляд на трюмо и стал убирать свои туалетные принадлежности. — Спасибо, Бродяга. Он приостановил свою бешеную уборку и поднял голову, недоуменно глядя на Ремуса в зеркале. — За то, что лечил меня, — уточнил оборотень с улыбкой Моны-Лизы. Сириус улыбнулся ему в ответ и кивнул, затем посмотрел, как Ремус повернулся и вышел из комнаты, неосознанно задерживая дыхание, пока за оборотнем не закрылась дверь. Он шумно выдохнул, затем тяжело сглотнул, пытаясь прогнать комок и осознать, что, черт возьми, с ним происходит. Беспорядочно запихнув оставшиеся туалетные принадлежности в свой шкафчик, он почти бегом вернулся в общежитие, страстно желая добраться до того чулана и оттрахать Келли по полной программе. Джеймс посмотрел на него, растерянно нахмурившись. — Куда это ты собрался? — У меня свидание. Сириус решительно отказался смотреть на Ремуса, который, как он чувствовал, уставился на него, и отмахнулся от вопроса обычно молчаливого голоса разума, который вопрошал, почему он беспокоится о том, что Ремус думает о его свидании. Он небрежно побросал свои вещи в сундук и захлопнул его, после чего помахал всем рукой и бросил через плечо «Не ждите!», уходя. Через час он снова забрался в постель и зарылся лицом в подушку, пытаясь не поддаться желанию закричать. Келли была всем, что ему нравилось в девушке — красивая, светловолосая, грудастая, легкодоступная… так почему же он не мог выбросить из головы картину плоскогрудого, покрытого шрамами, голубоглазого парня, пока его член был внутри девушки. На этот раз он громко застонал и тихо повторил то, что быстро становилось его новой аффирмацией. Я не гей. Я натурал. Парни мне не нравятся. Мне нравится трахать девчонок. Но сколько бы раз он ни повторял эту фразу, он не мог отделаться от мысли, что единственный способ снять напряжение сегодня — это позволить своим мыслям вернуться к тому поцелую, который они с Ремусом разделили прошлой ночью. Он не мог притвориться, что это не имя его лучшего друга беззвучно застыло у него на губах, и что не его лицо ему представлялось, когда он кончил. — Я не гей, — твердо повторил он. — Что? Сириус понял, что Джеймс все еще не спит, и пробормотал: «Ничего. Извини», прежде чем перевернуться и сильно ударить подушку.