Догони меня, если сможешь

Бог мой — это лишь сон,

Бог мой, какой страшный сон.

Сломано все,

Разрушено все.

© СПЛИН — Сломано все.

Холодно. В этом городе, пропитанном насквозь серостью и туманами, никогда не бывало тепло — Питер Паркер верил в это всей душой, цепляясь длинными озябшими пальцами за цветастую кружку. Теплый пар клубился над горячим напитком, и Питер жадно вдыхал аромат черного чая с бергамотом, чье тепло пробирало до самых костей. Он делает несмелый глоток и чувствует каждой клеточкой тела, как кипяток начинает струиться по пищеводу, обжигая и в то же время согревая изнутри. Мэй любила чай. Самый разный — черный, зеленый, фруктовый, с бергамотом или жасмином, с апельсиновой цедрой или листьями мяты. Питер неуютно ежится, вспоминая о любимой тетушке, и отшвыривает мысли прочь, снова делая глоток. Он обещал себе не думать о плохом хотя бы несколько минут. Питер сильный. Питер не позволит себе поддаваться эмоциям, как не позволит себе раскисать и жалобно скулить, точно побитый щенок, сотрясаемый от жалости к своей неудачливой персоне и корящий судьбу-злодейку за ее неблагосклонность. Поэтому Питер заталкивает эмоции подальше и продолжает пить свой гребаный чай. К тому времени, когда чай закончится, Питер Паркер уже примет окончательное решение, поставит на стол опустевшую кружку, заберет ключи и быстрым шагом покинет свою маленькую квартирку на окраине Квинса. К черту все. Мэй Паркер находилась в больнице уже две недели. И все эти две недели медицинские счета исправно копились на полочке в прихожей, будучи немым напоминанием Питеру о том, что к своим двадцати пяти он облажался по всем фронтам, спустив свою жизнь в унитаз. Когда-то золотой мальчик с блестящим будущим сейчас перебивался на скромный заработок внештатного фотографа в одной из сотен-тысяч маленьких газет-ежедневок Нью-Йорка, проживал каждый день на чистом автопилоте и не имел ни малейшего понятия, зачем он все это делает. Семь лет назад Питеру пророчили звездную судьбу. Самый молодой победитель еПри Нью-Йорка, Питер Паркер, стартовав с поул-позиции, лидировал от старта до финиша. После победы в гонке он вышел в лидеры чемпионата и стал первым, кто добился этого звания в восемнадцать. Первым, кто уел непобедимого Тони Старка на гоночной трассе. Питер получил в награду обожание всего Нью-Йорка, а Тони — юное, светящееся детским восторгом дарование с солнечной улыбкой в качестве утешительного приза для уязвленного самолюбия. Питер был не просто счастлив. Ощущение кожаной оплетки руля в своих руках, безграничная скорость и полная свобода — это опьяняло, с каждой секундой все сильнее утаскивая в головокружительный мир гоночных спорткаров и высоких скоростей. Пьяный дурман продолжался почти год, до тех пор, пока его болид, лидировавший большую часть гонки, на 31 круге в борьбе за первенство не столкнулся с соперником, кубарем вылетая с трассы. Питер пришел в себя только в больничной палате, и заплаканная Мэй дрожащим голосом благодарила небеса, вернувших ей племянника. Питера же будто спустили в ад: его травмы оказались достаточно серьезными, чтобы крест на карьере гонщика был поставлен под угрозой летального исхода. Следующую аварию Паркер бы просто не пережил. Это ощущалось так, словно кто-то поставил жизнь Питера на паузу и засунул его в невероятно занудное черно-белое кино. Паркеру больше не было интересно ничего: его нагло выкинули из мира, которому он принадлежал, и даже не объяснили за что. Он как слепой котенок тыкался по углам, надеясь заменить былой адреналин чем-то новым: это была наука, вечеринки, новые друзья, путешествия, что угодно. Все становилось пресным, и Питер принялся медленно и пока еще неосознанно разрушать самого себя. Тони выдергивал его из запоя по нечетным дням лета и запихивал подгоревшую яичницу с крепким горьким американо. Питеру было восемнадцать, когда весь мир лежал у его ног. Питеру было девятнадцать, когда там остались только звенящие пустотой бутылки и разбитые мечты. — Питер, детка, ты убиваешь себя. Остановись, давай поговорим. Посмотри, в кого ты превращаешься, — Тони искренне пытался достучаться до разумного начала своего мальчика. Достучался в итоге до маленького червячка, который вмиг приобрел масштабы вселенской катастрофы в голове Питера. Тони Старк был частью той жизни, в которую ему хотелось вернуться со всем отчаянием и безрассудством. У Тони Старка всегда было все самое лучшее, и мальчишку совсем не смущало, когда мужчина с наглой улыбкой демонстрировал всему Нью-Йорку, что и самое молодое дарование гоночной трассы теперь принадлежало ему. И дарование было счастливо, пока однажды все не пошло крахом и Питер Паркер не стал всего лишь ущербным подобием самого себя. Питер со всей своей детской решительностью и старательностью убедил себя в том, что лучше он пойдет ко дну в гордом одиночестве, чем утянет еще и Старка за собой. «Слабоумие и отвага» стало новым жизненным кредо Паркера, когда он, сжав кулаки и сцепив зубы, решился на самое глупое, что когда-либо делал в жизни. — Питер, ты сейчас не в себе, — устало говорил Тони и смотрел так пронзительно, что Питеру выть хотелось. Почему из всех людей на планете только Тони умел смотреть так обезоруживающе, что Паркеру мгновенно хотелось сдаться и наплевать на все, что он так хорошо распланировал в собственной мудрой головушке? — Пожалуйста, давай ты не будешь горячиться… Питер слушает его голос и мысленно считает до трех. Раз — он ведь все уже обдумал, правда? Два — ему нужно только решиться. Три — … — Я тебя не люблю, — на одном дыхании выпаливает мальчишка. — Никогда не любил, Тони. Знаешь, думаю, ты тоже меня не любил. Мы просто… — Замолчи. — …просто привязались друг к другу, — он говорит быстро, сбивчиво, но стараясь не отступать от заранее заученного текста. Питер боится, что если отступится — проиграет в тот же момент. Одного проигрыша с него было достаточно. — Ты мне не должен ничего. В этом нет смысла теперь. Я ухожу, Тони. Ничего не было. — Что за хрень ты несешь, Пит?! — Старк звереет быстрее, чем Питер успевает отшатнуться от него. Огрубевшая рука больно сжимает шею, припечатывая хрупкое тело к стене. Но даже с таким, диким, разозленным, бесконтрольным Тони Старком Питер Паркер чувствовал себя в большей безопасности, чем без него. Так какого черта? Потому что Питеру очень хотелось уйти прежде, чем обожаемый им до кончиков ногтей Старк поймет, насколько Паркер безнадежен. Питер считал, что отпустить Тони и позволить ему идти дальше без ненужного балласта будет справедливо, будет правильно. Собственное разбитое сердце было его способом сказать «спасибо» за то безграничное счастье, которое когда-то было между ними. Питер слышит его порывистое дыхание, чувствует, как оно обжигает шею, когда Тони приближается слишком близко. Внутри все скручивается и жалобно скулит, требуя подчиниться и снова покориться этому мужчине, забыть обо всем, кроме него, кроме Тони Старка, что сейчас был так непозволительно близко. Протяни руку — прикоснись, прижмись к нему всем телом и сотри губами все жестокие слова, что сказал. Тони забудет, Тони простит… — Не говори, что не любишь меня, малыш, — рычит Тони в самое ухо, осторожно прикусывая мочку, и Питер с трудом сдерживает стон от того, как нестерпимо ему хотелось бы сейчас послать к черту все. — Не говори, что в этом нет смысла, — он спускается губами ниже, царапая зубами нежную шею, посылая целую волну мурашек по напряженному телу Паркера, который резко выдыхает, не выдерживая этих касаний. — Не говори, что между нами ничего не было. Тони отрывается от него, заглядывая прямо в огромные щенячьи глаза, что чуть не плачут. Очерчивает большим пальцем мальчишескую скулу, не тронутую грубой щетиной. Он знает каждую черточку на этом прекрасном лице, он давно выучил каждую родинку на любимом теле, что принадлежало только ему каждую ночь. И теперь Питер, его Питер, так нагло врал ему прямо в глаза, точно тупым ножом выковыривая на сердце категоричное… — Не люблю, — чеканит Питер, собрав последние остатки самообладания, и молится всем богам, чтобы это сработало. Потому что если Тони предпримет еще одну попытку, если только коснется его губ своими, если только приблизится еще хоть на миллиметр, то Питер струсит и позорно капитулирует. Старк смотрит на него затравленным зверенышем и резко отшатывается прочь, как от прокаженного, отчего Питер чуть ли не падает на месте. Он действительно жалел, что не разбился в той аварии насмерть. — Тогда катись в преисподнюю, Паркер. И Питер, как самый послушный мальчик на свете, катится. В его преисподней вечный холод и много-много чая. Гигабайты бессмысленных фотографий для работы, и ни на одной нет чего-то по-настоящему важного. Там был мир, который и не заметил потери Питера Паркера — планета не остановилась, реки не высохли, а солнце перестало светить разве что для самого Питера. Ни на одной фотографии нет его самого, как нет и Тони с его «тысячью фальшивых и одной настоящей» улыбками. Питер учится смеяться перед Мэй и с этой счастливой улыбкой старательно прокладывает себе дорожку до дурдома. Питер пьет чай по нечетным дням года, встречается с Мэй раз в месяц и проживает какую-то не свою, очень сюрреалистичную жизнь семь долбанных лет. За эти годы он доводит жизнь до тошнотворного автоматизма, который даже не думает менять: всегда одно время на будильнике, одинаковая еда, которая практически потеряла свой вкус, та же толстовка и та же станция метро. Никакой скорости, никакого адреналина, ничего. Только пустота и эмоциональная кома, в которых Питеру невероятно комфортно живется. Ведь в сущности, он не чувствует боли, сожалений и отвращения к самому себе, и это его полностью устраивает. Питер бы давно пустил себе пулю в висок или кинулся с моста с таким же равнодушием, с каким приходил в редакцию Daily Bugle. Останавливала только Мэй — прекрасная, нежная, любящая Мэй, которая старательно укутывала племянника своей заботой и домашним теплом. Мэй шептала, что он самый лучший, и Питер сильнее сжимался в ее ласковых руках. Мэй говорила, что они справятся со всем, и Питеру хотелось верить. Мэй смотрит на Питера как на единственное ценное в этом мире, и Питер продолжает существовать ради нее. Без Мэй Питеру вдруг стало совершенно нечего терять. Без этой самой лучшей в мире женщины все его внутренние ограничители сгорали к чертям собачьим, забирая вместе с собой последние остатки страха и чувства самосохранения. Поэтому когда ему на глаза попадается рекламная афиша о начале регистрации для участия в заезде с призовым фондом в 50 тысяч, Питер даже мозг не успевает включить. Если он выиграет — это покроет лечение Мэй, и она никогда об этом не узнает. Если проиграет… что он, в сущности, терял? И внутри Питера впервые за эти годы что-то загорается. Старый, давно забытый азарт, который распалял все больше с каждой минутой. Он цепляется за это, как за последнюю соломинку, способную вытащить его из этой ставшей уже родной трясины. — Смотрите, кто вернулся! — Питер вздрогнул от звонкого голоса, но в ту же секунду навесил на лицо лживо-приторную улыбку, от которой у обычного человека мог бы развиться диабет, и развернулся лицом к старому знакомому. — Квентин, — Паркер старался быть максимально приветливым, застегивая на запястьях кожаные перчатки. Его старая форма все еще сидит на нем как влитая, плотно облепляя твердые мышцы. Надевая костюм, Питер вдруг вспомнил, как Тони морщился каждый раз: красный и синий — ни разу не совместимые между собой цвета. «Они полярно противоположны, Паркер. Теплая и холодная гамма между собой не сочетаются, ты что, уроки по изобразительному искусству в школе прогуливал?» — ворчал Тони, и Питер со шкодливой улыбкой продолжал использовать эти цвета и дальше. — Питер, я глазам не поверил, когда увидел тебя в списках! Неужели ты действительно решил участвовать? Тебя не было на трассе семь лет! Думаешь, сможешь угнаться за призом в пятьдесят тысяч? — возбужденно тараторил Бэк, и Паркер с трудом удержался от того, чтобы поморщиться от всего этого гомона. Они никогда не были друзьями и за все время перекинулись максимум парой фраз, но теперь Бэк вел себя так, будто бы они были старыми приятелями, которые свиделись после долгой разлуки. — Думаю, мы это скоро проверим. — Что ж, две легенды снова на одной дороге… Это будет интересный заезд. — Две? — Ты не слышал? Тони Старк участвует, — улыбка на лице Питера сбивается одним лишь именем. Давно забытым, раскаленным паяльником выжженным где-то внутри, на обломках покореженной судьбы. Квентин кивает куда-то в сторону, и Питер поворачивается, даже не успев ничего толком понять. При упоминании Тони, который впервые был так непозволительно близко к нему, Питеру мозг точно блендером взбили, а сердце и вовсе приняло мужественное решение схорониться где-то в районе желудка. Сам Питер с радостью схоронился бы где-то за собственной машиной, лишь бы не видеть человека, которого старался забыть. Тони почти не изменился. Даже спустя семь долгих лет он выглядел как долбаное божество, не постаревшее ни на один день и сошедшее с небес в этот проклятый мир по грешную душу Питера Паркера. Несомненно, только лишь для того, чтобы заставить Питера Паркера гореть в адовом котле, где ему самое место. Иначе зачем, черт возьми, он явился? Питер не может заставить себя перестать таращиться во все глаза, как испуганный олень на ночной дороге, пока Старк вальяжно подходит к ним, становясь прямо напротив Паркера. — Так что, парни, покажете класс? — подначивает Бэк, садясь за руль своего болида. — Как в старые-добрые времена, да? — Имеешь в виду, что тебе снова надерет задницу вчерашний школьник? — язвительно интересуется Тони, старательно избегая взгляда Питера. Нет, он в отличие от Бэка не собирался играть с Питером в старых приятелей или пытаться изображать подобие дружбы. Хрена с два они хоть когда-нибудь походили на друзей. По крайней мере, точно не в голове Тони, который уже на пятой минуте знакомства с милым очарованием красочно рисовал в своей голове, как прекрасен будет смущающийся Питер в его постели. Тони Старк не был извращенцем. Просто Питер Паркер выглядел так, что «дружить» с ним хотелось меньше всего на свете. — Как и тебе. Каково это, проиграть восемнадцатилетке в тридцать, а, Тони? — Паркер готов был поклясться, что за сальной ухмылкой скорее скрывался вопрос «Каково это влюбиться в восемнадцатилетку», и уже открыл было рот, чтобы напомнить о своем присутствии, но Тони справился без него. — Так же круто, как и трахнуть его, — бум. Получи, Питер. — Фу, как грубо, — наигранно морщится Бэк, довольный таким исходом. Цель «выбеси Тони Старка» определенно была достигнута, попутно зацепив еще и Питера, у которого словно воздух из груди выбило. Питеру вдруг захотелось снова забиться обратно в кокон, отключиться от мира и сбежать обратно, в свою маленькую квартирку, где все было до боли привычным, спокойным и безопасным. Когда он привык к этому? В какой момент живущий адреналином Питер решил променять ощущение драйва, бурлящего по венам, на покой? Паркер прикрыл глаза, всего на пару секунд. До того момента, пока кровь не ударила в голову. — Ну, твой язык в моей заднице определенно был хорош, — а вот теперь настала очередь Питера подать голос. Он покраснел до кончиков ушей, пока говорил это, и уже триста раз пожалел, что вообще открыл рот, но слова Тони слишком больно полоснули по все еще не зажившему сердцу. — Только язык? — Тони чуть прищурился, и наконец заставил себя взглянуть на Паркера, сталкиваясь с ним взглядами. Теперь, находясь так близко, что их разделял только гоночный болид Бэка, Старк мог разглядеть парнишку сполна. Он не без удовольствия отметил, как пульсировала тонкая венка на шее Питера, как он едва заметно прикусывал щеку. И Тони чертовски распаляло то, каким смущенным и одновременно разозленным выглядел сейчас мальчишка. — Я думал, мой член в твоей заднице тоже был ничего, Пит. Тони понятия не имел, что Питер умеет так краснеть. Самому же Паркеру очень хотелось провалиться сквозь землю здесь и сейчас. Это было слишком. Казалось, Тони был единственным человеком во всем свете, который понимал его, который представлял, насколько сильно любящий внимание прессы золотой мальчик Питер Паркер ненавидел говорить о чем-то, помимо гоночной трассы. Старк решил бить больно по нему? Что ж, Питер тоже умеет… — Да, я тоже так думал. Но сам знаешь, как это бывает — чем больше опыта получаешь, тем сильнее осознаешь, насколько сильно ошибался когда-то. От озверевшего взгляда Тони Старка Питер улыбался от уха до уха в победной улыбке. Ему начинало казаться, что еще немного и его разорвет от внутреннего напряжения. Этого было слишком много для него. Сегодняшний Питер Паркер, который привык к жизни по инерции и с которым судьба вдруг решила сыграть в вышибалу, был готов почти ко всему. Но не к Тони Старку, который был сродни попаданию тяжелого мяча точно в солнечное сплетение, отнимая любую возможность вздохнуть. Тони думал, что может его смутить? Тогда Питер из чистой вредности докажет, что все еще может сделать больно Старку. Утренний чай уже начал проситься обратно, когда Питер сжав кулаки и сделав глубокий вдох, взял себя в руки. Он обязательно выиграет эту гонку, Питер обещает себе и Мэй. — Надеюсь, твой опыт поможет тебе не врезаться в ближайший столб, малыш, — от хищного выражения лица Тони не веет ничем хорошим, но Питер слишком зол, чтобы его инстинкты самосохранения работали в нормальном формате. — Следи за собой, папочка, — выдает Питер, и с удовлетворением замечает, как загораются глаза Тони на этих словах. Паркеру достаточно было нескольких фраз, чтобы содрать напускное спокойствие со Старка, превращая того в оголенный нерв. Они оба это знали. И оба сейчас чувствовали, что ничего не изменилось за эти годы, за исключением одного — их больше не было друг у друга. Тони сейчас не заткнет зарвавшегося пацана грубым поцелуем, раз и навсегда доказывая, что лучше него никого никогда быть не могло. Питер не растечется послушной лужицей по телу Старка, полностью капитулируя и соглашаясь со всем, что тот скажет, даже если бы это было что-то в духе, что Земля плоская и стоит на трех китах. Ну, стоит и стоит, кому какая разница вообще? — А ну разошлись! — рявкает Джеймс Барнс быстрее, чем Тони успевает процедить еще хоть слово. Джеймс «Баки» Барнс был крепким высоким мужчиной с невероятно тяжелым ударом, и каждый из присутствующих знал это не понаслышке. Он был наставником Паркера с семи лет, с той минуты, когда Питер впервые решил сесть за руль, и оставался им до самого конца, пока тот не вылетел с трассы. Когда-то, прознав об их отношениях самым первым, Баки самолично врезал Старку, посчитав, что взрослый мужчина забил его подопечному голову хрен знает чем и решил просто поиграть в любовь с подростком, у которого молоко на губах только обсохло. В тот момент Барнс даже не подозревал, что все было в точности до наоборот, и голову забивали скорее Старку — огромными щенячьими глазами и милыми кудряшками, невинно славшими его в пешее эротическое приключение так, что аж дух захватывало. Крутой нрав Барнса со временем не смягчился ни на йоту, и потому Тони только примирительно вскинул руки, все еще прожигая взглядом Питера и улыбаясь настолько ослепительно-наигранно, что у Паркера все внутри похолодело. — Баки, я… — Да, Питер, ты, — прерывает его Барнс. — Ты просил собрать тебе команду и помочь, и я не хочу опять становиться свидетелем вашей мыльной оперы. Уволь меня от этого, прошу. — Да нет у нас никакой оперы! — Конечно, не опера, у них бесконечная драма, — Квентин был точно черт из той самой табакерки, и Питер с трудом подавлял в себе желание засунуть выскочку обратно в пресловутую табакерку, попутно больно настучав по голове чем-то тяжелым. — Питер — в машину, — коротко бросил Барнс. Глядя вслед уходящему к своей машине Старку, Паркер вдруг особенно остро ощутил, что больше не принадлежал этому миру, из которого его так жестоко вышвырнули за шкирку. Зато Тони принадлежал. Все так же прекрасен и так же невыносимо блистателен, что Питер казался себе на его фоне еще более жалким и бесполезным. Это было невыносимо, и это же распаляло в нем ярое желание доказать, что он все еще лучше каждого на этой трассе. Питеру хотелось доказать всем и вся — Тони, Мэй, Баки, самому себе, что он не неудачник, не желая принимать правду: они никогда не считали его таковым. Он глубоко вдыхает запах новой резины и моторного масла, отпуская все эмоции прочь. Трасса — вот что сейчас важно. Его машина, с которой он снова стал единым целым. Питер трогается с места осторожно, лениво, давая себе снова вспомнить забытые ощущения, заново привыкнуть к машине. Да, он исправно тренировался последние две недели, но сейчас все было будто впервые. Три. Питеру кажется, что сердце сейчас пробьет ему ребра. Ему не страшно, ему слишком хорошо. Настолько, что губы содрогаются в сумасшедшей усмешке и хочется залиться безудержным смехом на грани с нервным срывом. Кажется, это называется истерикой. Два. Слишком много ощущений для человека, который прожил в эмоциональном коконе последние семь лет. Все, что Питер сдерживал в себе так долго, исправно запирал где-то в глубине сознания, сейчас лавиной обрушивается на него, захлестывая с головой. Боль. Обида. Страх. Отчаяние. Любовь. Один. Питер выжимает педаль в пол до упора, разгоняясь резко, уходя в отрыв за секунду, оставляя все эмоции позади — на линии старта. Он вернется к ним позже, сейчас же все, о чем он может думать, это как скорость уносит его вперед. Питеру уже было плевать, что в любой момент что-то могло пойти не так — что бы ни случилось, Паркер был уверен, что это того стоило, ведь он снова почувствовал себя по-настоящему живым. Питер прибавляет скорость постепенно, дожидаясь, пока резина разогреется до нужной температуры. Паркер старается найти оптимальный темп, как он всегда делал, и держаться ближе к внутреннему кругу, как учил Баки. Он краем глаза замечает, что Тони идет за ним след в след, держа на расстоянии в каких-то пару метров. Питеру эта игра кажется забавной, и в голову в один момент приходит идея, совершенно безумная, и оттого — невероятно привлекательная. Он слегка затормаживает, позволяя Старку поравняться с ним. Повернув голову в сторону Тони, Паркер скалится в хитрой усмешке, и резко вдавливает педаль в пол, практически до упора, отчего управляемый занос на очередном повороте дается ему с большим трудом. Когда-то подобные выкрутасы вызывали у его Тони приступы самой настоящей ярости, и Питеру вдруг стало невероятно любопытно, получится ли у него разозлить Старка вновь. Они проходили круг за кругом, пару раз прерываясь на короткие пит-стопы. Сейчас, сидя в этом кресле, Питер чувствовал себя как никогда правильно, он впервые за эти годы действительно жил, искренне наслаждаясь каждым мгновением. Это походило на безумие, на одержимость, на невменяемость — на что угодно, и Паркеру отчаянно не хотелось, чтобы это заканчивалось. Весь его мир сузился до гоночной трассы и Тони, который шел за ним вплотную, не отставая ни на дюйм и отрезая от всех остальных. Увлеченный собственной эйфорией, Питер не заметил, в какой момент все пошло наперекосяк. Это был финальный круг, оставалось совсем немного, когда болид Бэка резко подался вперед с явным намерением выбить спорткар мальчишки из гонки. Но прежде, чем он успел поравняться с Паркером, машина Старка с характерным шумом врезалась в него слева, переключая внимание на себя и давая Питеру достаточно времени, чтобы финишировать первым, беспрепятственно и абсолютно безопасно. Пересекая финишную ленту, Питер даже не успел понять, что именно произошло. Сердце бешено билось от переизбытка адреналина, а кровь кипела в ушах, перекрывая как восторженные вопли толпы, так и встревоженный голос Баки, пытающегося узнать все ли в порядке. В порядке не было абсолютно нихрена. Питер, рвано глотая воздух, смотрел только на покореженный болид Тони и не имел ни единого варианта ответа на простой вопрос: «Какого черта?» Правда больно била под дых: Питер Паркер выиграл, потому что Тони Старк позволил ему это сделать, нагло сорвав собственную победу.

***

Задать этот вопрос самому Тони Питер так и не успел. Он покинул трассу раньше, чем мальчишка успел оправиться от шока и вылезти из-под опеки не на шутку обеспокоенного произошедшим Барнса. Оказавшись в пустой квартире, Питер снова окунулся в звенящую тишину. Паркер просидел в кресле два часа, глубоко зарывшись в собственные мысли и безотрывно глядя на кубок, что принес с собой. Питер хотел сделать вид, что ничего не было. Теперь, когда он мог позволить себе оплату лечения Мэй, все, что оставалось неудачнику Питеру Паркеру — вернуться к своему до тошноты размеренному существованию, забыть о машинах и Тони Старке, который покидать его мысли совершенно не торопился, напротив, облик Тони Старка, выбирающегося из своего помятого болида, до сих пор стоял у него перед глазами. Семилетней выдержки Питера хватает на три дня, за которые имя Тони продолжало вертеться в голове точно сломанная заезженная пластинка. И Питер не придумывает ничего лучше, чем вломиться в его пентхаус, окончательно сдавшись панической потребности увидеть Старка еще только раз и задать короткий вопрос: — Зачем? Старк молчал. Просто стоял и волком смотрел на мальчишку, сжимая в руке бокал с очередной порцией виски. Тони понятия не имел, что ему отвечать на этот вопрос, и еще больше отказывался понимать, на кой черт Питер вообще явился к нему спустя столько лет, нагло вперил в него широко распахнутые, чуть покрасневшие глаза и требовал объяснений. Как будто это он ушел, как будто он все сломал, как будто он был идиотом, который решил, что может принимать взрослые решения за двоих. А действительно, зачем ему это вообще сдалось? — Перед заездом тебе было, что мне сказать, — провокация — еще одна жалкая попытка жалкого неудачника. Питеру самому от себя тошно. — Что «зачем»? — отмирает в конце концов Тони, залпом опрокидывая в себя содержимое стакана. Чем он травился больше: Питером или виски? Питер чувствовал, как медленно закипал от этого показного безразличия. — Я тебя ударю сейчас, — прошипел он, делая шаг вперед. — Зачем ты это сделал, Тони? Старк прожигал его взглядом совсем как тогда, перед заездом, и было непонятно, о чем он думал в этот момент: то ли о том, как хочет свернуть Питеру шею, то ли о том, как сильно он хочет прижать его к себе и никогда больше не отпускать. — Потому что ты — идиот, — ну, это звучит очень логично. Но Питер с этим, конечно, не согласен. — Прости?! — Ты идиот, Паркер, достаточно четко?! — рявкнул Тони, сдавшийся на милость алкогольного бреда и пьянящего присутствия живого, настоящего Питера рядом. — Знаешь, как Бэк выигрывает подобные гонки, где зрителям хочется не честных соревнований, а «хлеба и зрелищ»? Но ты у нас, конечно, талантище, Паркер, королева трассы, тебе все нипочём! Захотелось самоубиться — так шел бы и прыгал с моста, чего уж там! — А тебе какое дело?! — Питер и сам в глубине души понимал, какое. Но ему до трясущихся поджилок хотелось услышать это вслух, от Тони, что сейчас стоял прямо перед ним и смотрел так голодно, как будто не видел до этого целую тысячу лет. Как будто Паркер был гребаным восьмым чудом света, которое, наконец, решило до него снизойти. — Потому что я не хочу на это смотреть, — выплюнул Тони, чувствуя, как его уязвленное самолюбие в который раз мечтает тихонько застрелиться от выходок своего хозяина. — Почему? — продолжал допытываться мальчишка. — Потому что мне нужен тот, кому я не нужен, — ну, и кто из них теперь выглядел жалко? А у Питера сердце только быстрее забилось от его слов, заставляя сделать несмелый шаг вперед, не отрывая своих огромных глаз от лица Тони, который казался совсем измученным и затравленным. Питер буквально выворачивал его наизнанку, заставляя говорить то, что он никому бы никогда не сказал. — Питер, ты издеваешься? — да, он точно издевался, и Старк это прекрасно видел. Питер с потрохами выдавал сам себя, робко покусывая нижнюю губу. — Ты ушел от меня, — Тони говорил спокойнее, и от этого голоса у Питера все сжалось внутри. — Это ты все решил тогда, даже не спросив меня, а потом заявился на эту чертову гонку, решив, что ты бессмертный или что? Он действительно был идиотом. Они оба, если быть точнее. Потому что, когда один уходил, второй побоялся его остановить, испугавшись обидных и жестоких слов, которые были сказаны запутавшимся мальчишкой. И Питер теперь отчетливо видел это в глазах напротив, от которых у него кровь стыла в жилах. У Питера холодели пальцы и кончик носа, он всей кожей чувствовал, как ему хотелось сейчас снова прижаться к горячему телу, уткнуться носом в шею и простоять так, пока мир не рухнет им обоим на голову. — Ты еще любишь меня, Тони? Тони посмотрел на него, как на припадочного, и Паркер уже был готов к тому, что тот сейчас рассмеется ему в лицо и выставит прочь, стократно вернет ему всю ту боль, которую Питер когда-то от отчаяния причинил ему. Никто не заслуживает того, чтобы его бросали. И Тони старался, видит бог или кто там еще наблюдает за всеми сверху, старался забыть, возненавидеть наглого мальчишку, что светил ярче солнца, и продолжал день за днем любить его, дожидаясь, что Питер отойдет и вернется через неделю, большее — через две. Самая тяжелая болезнь на свете — ждать людей, которым мы безразличны. Ожидание убивало изнутри, а от безразличия черствело сердце. В самом конце Тони хотелось лишь кричать. Все кричат, когда их бросают. — Чего ты добиваешься, Паркер? — он устал. Он чертовски устал за все время, что своенравный мальчишка не выходил у него из головы. Тони видел его в каждом, кого тащил в постель в бесплодных попытках забыть, стереть, выжечь каленым железом из памяти. Питер провел с ним всего полтора года, и умудрился въесться на всю оставшуюся жизнь, врасти под кожу, отравить похлеще самого сильного яда. — Тебя, — совершенно искренне выдал мальчишка, и сам поразился своей смелости, потому что тут же замер, боясь даже сделать вдох. Тони как пришибло его признанием. Да, замечательно, чего там — он семь лет пытался выкинуть это чудовище из мыслей, а оно решило окончательно его добить. — Надолго? — цинично выдавливает он. — Тони… — неуверенно начал Паркер. — Нет, мне просто интересно, Питер. Надолго я тебе нужен? — Тони. — Да катись ты к чер… — он не успел договорить, когда Питер просто заткнул его. Собой. Нагло вписавшись своими губами в его, проглатывая все возмущения. И пусть теперь оттолкнет, если хочет, пусть прогонит, по крайней мере, Питер будет уверен, что сделал все, чтобы хотя бы попытаться что-то починить в своей жизни, которой просто не могло быть без Тони. Питер не живет без него, не умеет, он пробовал. Он шумно выдохнул и довольно улыбнулся, почувствовав крепкую хватку на своей талии. Тони крепко прижимал его к себе и был абсолютно уверен, что даже если бы сейчас от этого зависела его собственная жизнь, он бы ни за что не смог отпустить Питера. Больше никогда. Питер на мгновение замер, а Тони только сильнее вцепился в него пальцами. Говорят, к алкоголикам рано или поздно приходит белочка. И Тони боялся, что его белочка решила явиться к нему под видом проклятого Питера Паркера и вот-вот свалит обратно, снова бросая в одиночестве, да еще и с галлюцинациями. Вот только Питер не свалил. Он осторожно, почти невесомо, коснулся кончиками пальцев щеки Старка, на которой осталась заметная ссадина из-за столкновения на трассе. — Прости меня, — хрипло сказал Питер, и чуть подался вперед, касаясь раны губами, точно он мог залечить, стереть ее с прекрасного лица. — Я и правда идиот, Тони. Кретин, каких мало. Но ты всегда был мне нужен. Дай мне шанс... Тони казалось, что он по меньшей мере впал в кому после той выходки и все происходящее теперь — не что иное, как выверты его больного подсознания. Но даже если это было всего лишь безумной наркоманской фантасмагорией, Тони не собирался отказываться от нее. — Заслужи, — рыкнул в ответ Старк, целуя нагло и требовательно, безоговорочно подчиняя и напрочь вышибая из головы Питера все его глупые-глупые страхи. С Тони Питеру не просто тепло. С Тони Питеру нестерпимо жарко, ему хочется сгореть от одного взгляда этих шальных карих глаз, что всецело смотрели только на него, не замечая всего остального мира. Для самого же Питера этот самый мир расщепился на атомы, оставляя только Тони. Тони целовал жадно, точно оголодавший зверь, дорвавшийся до своей добычи. Паркеру казалось, что Старк был везде — его руки, его губы, его голос… Питер соврал бы, если бы сказал, что он не скучал по прикосновениям этого мужчины. Одной рукой Тони крепко держал его за талию, второй же зарылся в мягкие кудри, продолжая целовать Питера со всем отчаянием, что накопилось за эти годы. Питер чуть приоткрыл рот, жадно хватая воздух, и Тони воспользовался моментом, скользнув горячим языком внутрь, наскоро прошелся по кромке зубов, нагло проталкиваясь глубже. Он аккуратно сминал его руками, ощущая, как легко мягкая кожа поддавалась его движениям, и Питер буквально плавился от каждого прикосновения. Пальцы обжигало от наслаждения, от каждого касания к гладкой коже. — Что ты там говорил, малыш? — пьяно шепнул Старк, проводя ладонью по ягодицам Питера и грубо сжимая их пальцам через джинсовую ткань. Питер рвано выдохнул, крепко вцепившись в широкие плечи Тони. — Чем больше опыта… Что ж, расскажи-ка мне, что у тебя там за опыт, — Паркер чувствовал его злость, когда горячие губы настойчиво терзали его. — Лучше заставь меня пожалеть, папочка, — с хитрым блеском в глазах ответил Питер, еще больше распаляя собственнические замашки Старка. — Я так скучал, — добавил он, утыкаясь носом прямо в шею Тони, осторожно прикусывая смуглую кожу и тут же зализывая, точно извиняясь. От томного «папочка» в голове у Тони начиналось тихое кружение, а сердце словно спотыкалось и падало куда-то в область живота, где тут же образовывалось легкое томление, сравнимое с тем, которое возникало при полете на качелях, когда, резко поднявшись вверх, через тысячную долю секунды падаешь вниз, замирая от ужаса и счастья. До спальни они добрались небыстро, по дороге снося все, что плохо лежало, стояло или вообще не пойми зачем существовало в этом мире. Ничего не имело значения, кроме них двоих и невыносимого желания снова почувствовать друг друга, как когда-то очень давно. Стереть всю боль, начать сначала, с чистого листа, где больше ни один из них не должен был жить без другого. Они словно заново изучали друг друга, жадно касаясь каждого участка тела, до которого только могли дотянуться и отбрасывая прочь мешающуюся одежду. Тони буквально раздирало от желания прямо сейчас взять этого паршивца, войти в разгоряченное тело и выебать так, чтобы Питер даже стоять на ногах не смог, не говоря уже о том, чтобы снова уйти от него. Больше этого Старку хотелось только отыграться на мальчишке за то, через что он по собственной придури заставил пройти их обоих. Питер думал, что только ему было плохо? Черта с два. Паркер стал его наваждением, его личным проклятием, которое он пытался найти в каждом человеке вокруг себя. Везде был только Питер с его очаровательными до тошноты щенячьими глазами, сулившими бесконечную преданность и покорность. — О, теперь я вижу, насколько ты скучал, — усмехнулся Тони, опуская руку на пах Питера и несильно сжимая твердый член сквозь ткань трусов. Питер только громко всхлипнул от этого, толкнувшись бедрами вперед, желая почувствовать намного больше. Он позорно сдавался перед всеми этими ощущениями, всецело отдаваясь на милость Старка. Хотелось его всего — без остатка и навсегда, и теперь никакая сила в мире не могла заставить Питера отлипнуть от горячего тела, вжимавшего его в мягкую кровать. И пока Питер наслаждался каждой секундой, нетерпеливо ерзая под ним и слепо тыкаясь губами везде, где только мог дотянуться, Тони как нарочно медлил, оттягивая удовольствие и заставляя Питера всем телом умолять о лишнем прикосновении. — Блядь, Тони, — нетерпеливо выругался Питер и ловко перевернул Старка на спину, садясь сверху. Вид запыхавшегося, раскрасневшегося и растрепанного Питера не слишком способствовал выдержке Старка, который уже подумывал о том, что зря все это затеял. И уж точно его выдержке не способствовал Питер, который с шальной улыбкой опускался все ниже, стягивая ненужное белье и обхватывая ладонью крепко стоявший член партнера. Хриплый стон со стороны Тони заставил его бесстыдно улыбнуться и закинуть его ноги себе на плечи. Питер нежно коснулся губами тазовых косточек, медленно приближаясь к своей цели. Член Старка был идеально ровным, переплетенный выступающим узором набухших вен. Питер провел острым кончиком языка по всему стволу, распаляя еще больше, и широко лизнул истекающую смазкой крупную головку. — Питер-р-р, — хрипло прорычал Тони. — Посмотри на меня, — отозвался мальчишка, медленно насаживаясь горячим ртом на чувствительную плоть. Он смотрел на Старка снизу-вверх своими огромными невинными глазами, которые совершенно не сочетались с членом Тони во рту. Блядский Питер Паркер был живым воплощением древнего греха, и осознание, что это порождение порока всецело принадлежит одному ему, еще больше возбуждало Тони. Поддавшись собственным инстинктам, он положил руку на голову Питера, сжимая непослушные кудри до побелевших костяшек, и нетерпеливо толкнулся бедрами вперед, заставляя Питера взять глубже. Паркер чуть поморщился, принимая член на всю длину, и часто-часто задышал носом, подавляя рвотный рефлекс. — Черт, Пит, прости, — выдохнул Тони, попытавшись отстраниться, но Питер не дал, крепко сжав свои руки на его бедрах, позволяя Старку медленно трахать его в рот. Вперёд и назад, вперёд и назад, вперёд и назад. От вида того, как собственный член полностью входил в рот Питера, у Тони болезненно поджимались яйца. Кончить хотелось прямо сейчас, от одного только ощущения, как головка касалась глотки Паркера, что так самозабвенно отсасывал ему. — Детка, остановись, малыш, — пробормотал Тони, чувствуя, что еще немного — и он точно сорвется. Он с силой сжал член у основания, не давая себе кончить, второй рукой потянул Питера на себя. Старк чуть не засмеялся, глядя на мальчишку, который успел разочарованно выдохнуть: как конфету у ребенка отобрали, ей-богу. — Стареешь, Тони, — лукаво ухмыльнулся Питер, подтягиваясь выше. — Боишься, что на второй заход уже не хватит? — Кого еще не хватит, мелкий паршивец, — рыкнул Старк, в одно движение подминая мальчишеское тело под себя. Он прихватил зубами его нижнюю губу и чуть потянул на себя, обхватывая своими губами и нежно посасывая, ощущая собственный вкус. Питер ответил ему, целуя так же смело и жадно, прижимаясь всем телом к разгоряченному и такому родному Тони. Хотелось стать ближе, еще ближе, врасти в него на манер сиамских близнецов и больше никогда не отпустить. Болезненное возбуждение сводило с ума, отравляло сильнее самого крепкого алкоголя. — Ну же, Питер, — прохрипел Тони, который каким-то чудом еще сохранял остатки самоконтроля, пока Питер мог только бессвязно мычать, бесстыдно потираясь стояком о его бедро. — Ответь, сколько мужиков касалось тебя так? — ладонь Тони крепко сжала член Питера, по-садистки медленно надрачивая всхлипывающему Паркеру. Он разочарованно простонал, когда столь необходимые ему сейчас прикосновения резко прекратились, и только шире развел ноги, прогнувшись в спине и призывая Тони продолжить. — Сколько поимело тебя настолько хорошо, что ты решил, будто они лучше меня? — Питер шумно выдохнул, когда смазанные холодным гелем пальцы скользнули ниже, прямо к пульсирующему входу, дразняще надавливая, но так и не проникая внутрь. Тони открыто издевался над ним. — Да пошел ты-а-а-хх, — вырвалось у Питера, когда палец Тони скользнул в его дырочку, слегка растрахивая узкий проход. Паркеру уже начинало казаться, что это никогда не закончится, и Тони так и будет измываться над ним до самого конца света. Было слишком хорошо, слишком правильно, слишком прекрасно и слишком мало. — То-о-ни, пожалуйста… — Так куда мне пойти, детка? — Тони добавил второй палец, двигаясь в нем быстрее, старательно растягивая и подготавливая мальчишку для себя. Мужчина лишь ухмыльнулся и немного снизил темп, ловя губами разочарованный стон. Он набрался опыта? О, Тони определенно покажет его мальчику, что значит опыт. — Ты, — рвано выдохнул Паркер, когда отголоски его доведенного до исступления сознания, наконец, подали признаки жизни. — Не было у меня никого, кроме тебя, чертов садист, — всхлипнул Питер, ощущая три пальца, которые вошли в него резко, до упора, сопровождаемые кратковременной вспышкой боли на грани с наслаждением от нахождения чужой руки в собственной заднице. Грязно, постыдно, но так чертовски правильно, что хотелось еще и еще. От этого признания Тони как будто окончательно сорвало крышу. Он губами собрал выступившие на глазах Питера слезы, целуя своего мальчика снова и снова, вкладывая в эти поцелуи всю боль и любовь, которые распирали его изнутри. Питер стонал, а Тони продолжал трахать его пальцами, доводя до исступления редкими, но точными попаданиями по простате, заставляя буквально дрожать под ним всем телом. — Тони… Тони, хватит… Пожалуйста… Больше, — бессвязно выкрикивал Паркер, когда все внутри начинало сводить от желания почувствовать внутри себя что-то намного ощутимее пальцев, которые тут же покинули его тело, оставляя только ощущение болезненной пустоты. — Все, что захочешь, малыш, — откликнулся Тони, приставляя головку к анусу Питера. Паркер постарался максимально расслабить мышцы, несмотря на желание мозга отключиться в ту же секунду. Хотелось как можно скорее ощутить член в себе, хотелось кончить, выстанывая имя Старка. Голова кружилась, а во рту все пересохло от жадных хрипов и стонов. Питер едва слышно вскрикнул, когда массивная головка преодолела сопротивление мышц сфинктера и стала медленно, но уверенно проникать внутрь, сантиметр за сантиметром, причиняя легкую боль, которая сменялась наслаждением от желанной наполненности. — Малыш, ты в порядке? — Тони замер, давая время привыкнуть к новым ощущениям. Двигаться хотелось до звона в яйцах, но причинить лишнюю боль Питеру он просто не мог. — Да… да, черт, да, господибожеблядь, — пробормотал он, притягивая Старка ближе. Казалось, что он сейчас взорвется от переизбытка восторга. С каждым толчком по всему телу от ануса до кончиков волос пробегали мурашки и волны наслаждения. Тони что-то шептал ему на ухо, все быстрее и быстрее вдалбливая в матрас. Жестче. Глубже. Сильнее. Питер отчаянно кричал от удовольствия, подмахивая задом в такт толчкам Тони, который с нескрываемым упоением наблюдал, как его член снова и снова погружался в растянутый вход. — Блядский боже, Питее-е-р, — прорычал Тони, ощущая, как туго Питер обхватывал его. Идеально созданный для него мальчик. — Мой, — хрипло шепнул Старк, уткнувшись лицом в висок, вколачиваясь в податливое тело снова и снова. — Люблю тебя, Питер, я так сильно тебя люблю… Он как будто хотел буквально втрахать эти слова в сознание Питера, чтобы тот больше никогда даже подумать не смел о том, что в этом мире или каком-то другом может быть иначе. Что был хоть какой-то мир, в котором Тони Старк мог добровольно отказаться от Питера Паркера. — То-о-ни-и, — этого признания хватило, чтобы все тело Питера прошибло электрическим током. Где-то глубоко внутри живота Паркера будто взорвалась бомба удовольствия и накрыла его мощной волной, напрочь выкидывая из реальности. Он весь дрожал и абсолютно уже перестал осознавать, что происходит, готовый расплакаться от того, как было хорошо сейчас. И Тони хватило еще несколько глубоких толчков, чтобы излиться глубоко внутри Паркера. — Люблю… люблю тебя, — выдохнул Питер, обжигая своим дыханием ухо партнера, который не спешил скатываться, продолжая нависать над ним. Питер, тяжело дыша, облепил влажную спину руками, точно самый цепкий плющ, и нежно-нежно поцеловал своего мужчину в висок. — Только тебя, Тони, всегда… Было уже плевать на обиды, на нелепые и глупые слова, на собственные страхи и недосказанности. Они начисто выжигали из памяти те холодные семь лет, которые они упустили. Да, они не умерли друг без друга. Это было что-то гораздо страшнее, их жизнь просто превратилась в одну бесконечную пустоту, затягивающую все сильнее. Как будто на солнце пролили банку чернил. Когда обессиленный Питер засыпал в его объятиях той ночью, Тони боялся закрыть глаза. Противный липкий страх, что Питер исчезнет, стоит только упустить его из виду, будет душить его еще долго, даже после того, как совершенно счастливый Паркер перетащит свои вещи к нему через пару месяцев. Рядом с Тони Питер снова научится улыбаться искренней солнечной улыбкой, как когда-то очень давно, ведь рядом с Тони Питеру больше никогда не будет холодно.