Чёрно-белая плёнка

Мир вокруг снова был чёрно-белым. Тысячи оттенков серого складывались в грязные картинки улиц, смешивались и пересекались, создавая вокруг однотонную реальность. Этот графитовый мир был привычен для всех: каждый видел его ещё с детства, трепетно ожидая момента встречи с родственной душой, когда вселенная обещала раскраситься мириадами цветов, ослепляя яркостью и восторгом. Некоторым везло ещё в детстве повстречать соулмейта, другие не находили его до самой смерти. Уличные гадалки обещали проверенное средство для поиска истинной любви, а учёные годами проводили эксперименты по раскрашиванию реальности в чужих глазах, подобно киноплёнке прошлого века. Конечно, попытки были тщетными: Судьба сама решала, когда подарить человеку разноцветное счастье. Так и жили в мире ненайденные половинки рука об руку с жизнерадостными «калорами». Артём никогда не считал свою жизнь серой. Мир вокруг был удивительно звенящим, шумным, громким, разным и в каждой минуте — особенным. Парень путешествовал по всему миру с плёночным фотоаппаратом, запечатляя каждое место в череде чёрно-белых кадров. У него была маленькая мечта: когда-нибудь встретить родственную душу, вернуться с ней в места съёмок и повторить старые фотографии — в этот раз в том удивительном «цвете», о котором так восторженно говорили родители и писали поэты. Он не торопил события: учился, знакомился с людьми, работал и копил непроявленные плёнки в шкафу у кровати. Делал всё, чтобы опровергнуть грустную теорию: ненайденные половинки не могут жить — лишь существовать. И у него это отлично получалось, хотя сочувственные взгляды друзей резали по сердцу, заставляя секундную злость мешаться с давней тоской внутри. Может, он был сломанным соулмейтом? Такая идея перестала ранить, только когда Артём пришёл в школу импровизаторов. Молодые люди обшучивали реальность как только умели, были яркими в своей черно-белости, заполняли серое пространство хохотом и аплодисментами, жили. И один среди них заставлял графитовый мир Гауса переливаться всеми цветами, которых он никогда не видел, взрываться призрачными искрами и сиять. Макс Заяц. Кудрявое недоразумение с чёрными глазами, вызов всему сущему, вечное неумение усидеть на месте и выданная в первый же день пылкая и ироничная речь о глупости веры в судьбу. «Потрясающий» — только это слово звенело в опустевшей голове, когда Артём наблюдал за парнем со своего последнего ряда. На третий день он понял, что бесповоротно влюбился. Это ощущалось взрывом где-то под рёбрами, мазнувшим по внутренностям щекотящим теплом, и твёрдой уверенностью в том, что иногда не быть вписанным в уравнение судьбы — её лучший подарок. Однако Гаус всё ещё не мог найти силы подойти к юноше и познакомиться. Казалось, тот был вечно среди других, вечно сиял в центре внимания — или вовсе пропадал за секунды, подобно видению. В последний день участникам нужно было разбиться на команды и провести что-то вроде отчётного концерта. Артём оказался в одной группе с лучшим другом Макса — весёлым и добрым Серёжей Горохом, который не хуже товарища располагал к себе публику и, казалось, мог найти подход к каждому буквально за секунды. — Тём, ты не видел Макса? — обратился он вдруг к Гаусу. Тот обернулся, оглядел зал в поисках знакомой макушки, даже на стул залез, но Зайца не обнаружил: тот опять будто растворился в воздухе. Парень пожал плечами, с сожалением покачав головой. — Хреново: он телефон оставил. Может, поможешь его найти? Всё равно мы последние выходим. Заяц обнаружился в боковой комнате отдыха. Чёрно-белое помещение было завалено лишними стульями из зала, каким-то реквизитом и парой столов. Под потолком тускло горела серая лампочка, а в центре стояла пара потёртых диванчиков, на одном из которых и сидел, запрокинув голову на спинку, потерянный импровизатор. Казалось, он задремал: грудь мерно вздымалась, тёмные кудряшки растрепались, а любимая кепка валялась на полу. Сердце Артёма сжалось нежностью, сбилось с ритма, ткнулось куда-то в горло, перекрывая дыхание. Даже такой, уставший и тихий, Максим вызывал восторг. Гаус тихонько подошёл, хотел потрепать по плечу — но его запястье резко перехватили. И мир взорвался. Точнее, конечно, Артёму это только показалось. Реальность резко заискрила сотней оттенков: красный диван, шоколадные глаза напротив, жёлтый свет лампы под потолком, разноцветные буквы на чужой футболке (хотя бы она осталась привычно чёрной), розовый румянец на чужих щеках, бежевый рукав собственной толстовки... Яркость и контрастность оглушали, так что парню пришлось второй рукой тяжело схватиться за спинку дивана, лишь бы не свалиться на пол. Пять секунд тишины, нарушаемой лишь гулом лампочки, холодная ладонь на запястье. Вдруг пришло осознание. Артём поднял взгляд и наткнулся на ошалело-восторженную улыбку напротив и звёзды в чужих прищуренных глазах. Внутри взорвалась сверхновая. Если бы Артёма попросили описать счастье, он бы назвал одно единственное имя и тысячу ассоциировавшихся с ним цветов. Алый — выступления Макса на сцене, импровизация, рэп-баттл. Сиреневый — предрассветная нежность на балконе, разделённая на двоих кружка какао и щекочущий нос сигаретный дым. Золотой и зелёный — побег в пригород на выходные, маленькая комнатка на двоих, сияющее солнце, поцелуи и пикник на траве. Бежевый — послеполуденный сон на узкой кровати, трепет чужих ресниц, родинки по плечам и аккуратные прикосновения. Мир вокруг казался удивительным — в сто раз чудеснее того, как Артём привык его видеть. Одна лишь неделя, когда Гаус даже забыл про любимый фотоаппарат и отдал своё сердце неожиданно найденному соулмейту, изменила всю жизнь. Они не понимали друг друга с полуслова и даже успели пару раз шуточно поругаться, но Артём чувствовал: внутри всё пело и даже разноцветная реальность меркла перед сиянием парня напротив. Через неделю после выпуска из школы импровизаторов, Артёму, Максу и Серёже предложили попробовать выступить с ещё одним парнем — выпускником прошлого курса. Идея будоражила, Артём с нетерпением ждал встречи с новым знакомым — теперь разглядывание людей вокруг стало маленьким хобби: яркие версии были живее и интереснее чёрно-белых «оригиналов». Заяц сидел рядом, доверчиво положив голову на плечо и листая тикток. Серые видео сменялись цветными — и Гаус снова подумал, как ему повезло. Не только увидеть разукрашенную реальность, но и встретить своё чудо, уже поддержавшее идею отправиться во все уголки мира, где соулмейт бывал и фотографировал графитовые пейзажи — а теперь с детским восторгом хотел показать их Максу и увидеть цветными. Дверь открылась, пропуская в помещение симпатичного угловатого парня с забавными заострёнными ушами. «Как у хоббита», — с улыбкой подумал Артём и встал, чтобы поприветствовать нового товарища. «Серёжа Шевелев, прошу любить и жаловать», — представил юношу куратор школы. Тот смущённо улыбнулся и помахал ребятам рукой. Новенький оказался чуть ли ни на голову их всех выше — в плане импровизации, конечно, — за что уже на следующий день получил прозвище «сенсей». Только касаться других Серёжа не любил: ловко уворачивался от вездесущих рук Зайца и не жал никому ладонь на прощание. И всё же парням он нравился. Больше всего — казалось — он нравился Максу. Тот всё чаще поддерживал шутки Шевелева, слушал его внимательно — будто не дышал даже. Гаус не был против: сам любил новых людей и восторгался талантом Шевелева, да и знал, что Заяц — его родственная душа. Пока тот на радостях не обнял-таки Серёжу. И мир Артёма, мигнув, потух. Макс сначала даже не заметил подвоха, говорил новому другу что-то воодушевлённое, чужие плечи не отпускал. А Шевелев цеплялся зачерствевшими пальцами за чужую футболку, смотрел удивлённо в шоколадные глаза. А потом засиял нежной улыбкой, сам обнял крепко-крепко, сбито зашептал что-то Зайцу на ухо. Артём смотрел, как графитовые ямочки на щеках возлюбленного медленно пропадают, тая непониманием, как чёрные глаза взглядом находят его, смотрят будто в самую душу, вскрывают сердце Гауса в попытке понять: неужели, это была ошибка? Мир Макса идёт цветными помехами, стоит заглянуть в растерянное лицо кажется-всё-таки-не-его-соулмейта. Взгляд на Серёжу наоборот — заставляет реальность лишь сильнее сиять, распускаться весенними бутонами и искрить предначертанной судьбой любовью. Он не успевает ничего сказать, когда Артём вылетает из комнаты, прихватив грязно-серую толстовку. Сверхновая внутри давно взорвалась, оставив после себя всепоглощающую чёрную дыру. Мир за стенами студии снова был чёрно-белым. Тысячи оттенков серого складывались в грязные картинки улиц, смешивались и пересекались, создавая вокруг однотонную реальность. Артём задыхался дымными дворами, давился графитом давящих стен. Казалось, сердце вырвали, оставив парня захлёбываться чернильно-чёрной кровью. Судьба была той ещё сукой. Серая реальность кружилась, проливаясь дождём. Больно. Даже через месяц Гаус не смог заставить себя вернуться. Фатум посмеялся ему в лицо: научные статьи рассказывали о ложных родственных душах. Те могли подарить цвет реальности, но лишь до тех пор, пока их возлюбленные не встретят истинных соулмейтов. И в случае такой встречи, «обманщики» останутся навечно прокляты на одиночество. Артём лежал на кровати. Половина белой стены напротив была в тёмно-серых разводах: они с Максом хотели покрасить комнату в их алый. Но больше здесь не было ни цвета, ни самого Зайца. Только в шкафу лежал разбитый фотоаппарат, а чёрно-белый пол был усыпан размотавшейся засвеченной плёнкой, которая уже никогда не будет проявлена.