В ожидании десерта

Приглушенный свет искусно расписанных фонарей не мог сравниться с ослепительно светящимся от самодовольства Тасянь-цзюнем. Императора, наступающего на бессмертных, распирала заслуженная гордость: ресторан оказался действительно впечатляющим — под стать этому достопочтенному. И, разумеется, его несравненной Чу Фэй. По мнению Тасянь-цзюня, Ваньнин реагировал на его широкий жест недостаточно восхищенно и почему-то не спешил рассыпаться в благодарностях, хотя они оба уже успели воздать должное местной кухне и ожидали десерт. Император предполагал, что Чу Фэй поражена до глубины души и не может подобрать слов, потому милостиво подсказал, указывая на фонари: — Здесь очень красиво, правда, Ваньнин? Учитель поднял взгляд на круглые шары теплого света с изображением изящных цветов хайтана и кивнул. Немного подождав, Тасянь-цзюнь вновь пришел на помощь с великой щедростью императора: — А здешняя музыка? В этом ресторане используют зачарованные инструменты, которые играют без помощи людей. Большая роскошь! Чу Ваньнин склонил голову к плечу, вслушиваясь в нежные переливы мелодии, которая ласкала слух, будто бы спускаясь с Небес, и кивнул. Тасянь-цзюнь озадаченно нахмурился. В крепкой груди поднималось глухое раздражение, готовое обернуться гневом. Если бы этот песий сын Мо-цзунши привел сюда Чу Ваньнина, был бы учитель так равнодушен? Тасянь-цзюнь около года занимался грязной работой в деревне и откладывал все свои сбережения для самого шикарного ресторана, поражающего воображение — и все, чего он заслужил, было кивком?! Нет, Чу Ваньнин обязан быть впечатлен! Император, наступающий на бессмертных, окинул зал пристальным взглядом, отыскивая особенные детали, на которые можно было бы обратить внимание учителя; нечто совершенно уникальное, красивое, неожиданное... Тасянь-цзюнь и правда не ожидал увидеть то, что увидел. Поначалу он даже не поверил собственным глазам и немного нагнулся корпусом вперед, вглядываясь перед собой. Однако ошибки быть не могло! В паре столиков от них разместился Сюэ Цзымин собственной персоной. Напротив него величественно возвышалась статная фигура, закутанная в теплую иссиня-черную накидку. Острый глаз императора без труда определил, что по стоимости она могла бы соревноваться со зданием ресторана! Кто же эта загадочная незнакомка? В этот момент человек в черном элегантным жестом отвел со лба прядь челки, открыв чужому взгляду красивое надменное лицо. Тасянь-цзюнь едва не выругался вслух, пораженный до глубины души. Это был сам Глава медицинского ордена Гуюэе, Цзян Си! Императору удалось также рассмотреть выглянувший из-под темной накидки край верхнего ханьфу изумрудного цвета. Значит, Глава Гуюэе пришел на встречу с Сюэ Мэном, скрыв примечательный цвет своих одеяний, чтобы не быть узнанным. Тасянь-цзюнь громко фыркнул: все и так знают, что лишь у Главы самого богатого ордена достаточно денег, чтобы беспечно тратить их в подобном месте! Будто услышав его мысли, Сюэ Мэн поднял глаза и замер, столкнувшись взглядом с братом. Все лицо юного феникса вспыхнуло румянцем. Ни Чу Ваньнин, ни Цзян Си не заметили, как их спутники молчаливо уставились друг на друга. Тасянь-цзюнь прищурился, сопоставляя факты: покрасневшее лицо Сюэ Цзымина, его встреча с Цзян Си в дорогом ресторане и желание Главы Гуюэе скрыть свою личность. В памяти императора всплыл их с братом откровенный разговор после его неудавшейся попытки заставить Чу Ваньнина ревновать — и для него все встало на свои места. Как он сразу не догадался, что у Сюэ Мэна тоже свидание! Обида Тасянь-цзюня бесследно растаяла, уступив место радости. И все же одно оставалось неясным: почему Сюэ Цзымин сидит от своего обожаемого цветка поллии на столь почтительном расстоянии? Тасянь-цзюнь встревожился, вспомнив о плачевно малом опыте брата в подобных делах. Если так пойдет и далее, Сюэ Мэну не удастся раскрыть этот бутон! Этого допустить было нельзя ни в коем случае. Чу Ваньнин немало удивился и даже вздрогнул, когда Тасянь-цзюнь, насупленный и сосредоточенный, вдруг придвинулся к нему вплотную. — Мо Жань, что ты... Он даже хотел было отстраниться, но рука императора под столом нахально ощупала и сжала его колено, после чего поползла выше. Преисполненный возвышенных чувств, голос Тасянь-цзюня был мягок и подобен голосу Мо-цзунши: — Ваньнин, просто позволь мне... Учитель беспомощно опустил ресницы. В иной ситуации он давно бы отчитал своего бесстыдного ученика; но тот собственным трудом заработал немалую сумму ради того, чтобы привести Чу Ваньнина в это место, где подавали его любимые блюда, а аромат благовоний расслаблял тело и разум. В ответ на вопросы Тасянь-цзюня учитель безмолвствовал вовсе не потому, что не был благодарен. Напротив, осознание ценности жеста, сделанного Мо Жанем, лишило его дара речи, и Чу Ваньнин не мог найти слов от признательности и смущения. Теперь же, чувствуя ласковые касания под столом, он закрыл на это глаза, позволяя обжигающей через одежду ладони медленно подниматься вверх. Сомкнув веки, Чу Ваньнин не видел, как Тасянь-цзюнь то и дело бросает взгляды куда-то за его плечо, не прекращая оглаживать бедро. Когда учитель под настойчивыми касаниями Мо Жаня несдержанно приоткрыл губы на томном выдохе, украдкой наблюдавший за ними Сюэ Мэн едва не подскочил и побагровел от стыда и негодования. Однако он вынужден был оставаться на месте, чтобы не привлечь излишнее внимание к своему столу. Цзян Си не мог не заметить рассеянное внимание своего спутника. Его раздражение обратило голос змеиным шипением, на которое Сюэ Мэн вскинулся с гневным шепотом, размахивая руками и перегибаясь ближе через разделявший их стол. Их лица склонились друг к другу, поразительно схожие как в своей утонченной красоте, так и в злости друг на друга. Тасянь-цзюнь следил за ними, затаив дыхание и не прекращая умелыми пальцами потираться о выпуклость брюк своего учителя, который судорожно ловил губами воздух. Удовольствие затапливало Чу Ваньнина до краев, грозясь вот-вот выплеснуться прямо здесь, развратно и постыдно. — Ваш десерт. Чу Ваньнин покрылся мурашками, заслышав чужой голос, и слабеющей рукой вцепился в запястье Тасянь-цзюня, внутренне холодея. Но Тасянь-цзюнь беспощадно доводил своего учителя до грани, пока ни о чем не подозревающий слуга ставил тарелку сладостей на стол, под которым тем временем творилось непотребство. Сюэ Мэн, судя по его лицу, испытывал чувство между яростью и отчаянием. На расстоянии всего одного чжана его брат... и его уважаемый наставник... Цзян Си оборвал себя на полуслове и непонимающе вздернул бровь, чуя неладное в поведении Сюэ Цзымина. Глава Гуюэе медленно развернулся, желая проследить за столь внимательным взглядом своего спутника. В этот момент произошло несколько вещей одновременно. Слуга, что принес тарелку с десертом, удалился, оставив учителя и ученика наедине друг с другом и их тайным развлечением. Чу Ваньнин свел дрожащие бедра и излился с мелодичным стоном, скраденном звучащей в зале музыкой. Сюэ Мэн, пришедший в ужас при одной лишь мысли о том, что Цзян Си увидит происходящее за соседним столом, выбросил вперед обе руки — и те совершенно нелепо обхватили ладонями вытянувшееся в изумлении чужое лицо, удерживая его на месте. Кисть Цзян Си, сжимавшая напрасно тлеющий мундштук, окаменела; окаменел и сам Сюэ Мэн, забывший отдернуть руки. В следующий момент Глава Гуюэе отбил от себя чужие ладони и, разъяренным фениксом взмыв со своего места, стремительно покинул зал. Сюэ Мэн кинул на ухмылку брата полный бешенства взгляд и немедленно бросился следом за своим спутником, прежде чем учитель мог заметить его. Тасянь-цзюнь же с чувством выполненного долга обнял за талию медленно приходящего в себя Чу Ваньнина. Пора было приступать к десерту.