Горные тропы

Ривай, казалось, целую вечность просидел в объятиях Эрвина, не говоря ни слова, пока их обоих щедро поливал грозовой дождь. Шок и страх от возможной смерти во второй раз за последние дни сходил дольше, приправленный всем остальным пережитым и увиденным. Но руки постепенно переставали дрожать, сердце наладило ровный, спокойный ритм, и чувство опасности ушло. Теплое тело совсем рядом было роднее дома. Аккерман сдвинулся, немного отстраняясь, чтобы столкнуться с ласковым и обеспокоенным взглядом Эрвина. Тот ничего не говорил, но смотрел с вопросом, отвечать на который Риваю показалось лишним. Он был в порядке - живой и целый, спасенный, а все остальное ничего не значило. Со всем остальным вполне можно было справиться. И, смотря в чужое лицо вблизи, как уже случалось немногим раньше, во сне, Ривай потянулся к нему на уровне инстинктов. Не робел и не сомневался ни секунды. На этот раз Эрвин не отвернулся. Он только выдохнул как-то беспомощно и безмолвно позволил себя поцеловать. Отвечал поначалу очень неуверенно, словно никак не мог понять, чем заслужил такую ласку, а потом растаял и отдался процессу целиком. Глупый, такой глупый. Ривай переместил руки и обнял его за шею, едва заметно морщась от прикосновения к холодной мокрой одежде. - Стой, подо… - к Смиту на мгновение вернулся трезвый рассудок, и он уперся руками в риваево туловище, намереваясь оттолкнуть. - Молчи, - Ривай снова поцеловал его, в этот раз более настойчиво. И Эрвин легко сдался, вновь крепко его обнимая. Его защитные стены наконец рухнули, и от этого в груди разлились довольство и радость. Аккерман бы ни за что не дал ему так легко сбежать в этот раз. Пальцами одной руки он зарылся в потемневшие от дождя пряди волос, обхватил за затылок. Эрвина хотелось вклеить, впечатать в себя, чтобы точно никуда не делся. Ривай целовал его упоенно, совершенно забывшись. Было столько чувств и эмоций, которые он хотел передать в своих прикосновениях - заставить Смита понять все без словесных объяснений. Он был благодарен за спасение, ему было больно за Эрвина и его несчастную судьбу, он изменился благодаря ему, но самое главное, самое потайное… Он его полюбил. За несколько дней, проведенных в поселке и в горах, и считанные встречи, он узнал и полюбил чужую душу, которая не поддалась низменным чувствам и осталась чистой, помогая заблудшим путникам на тропах и посвятив все свое посмертное существование служению людям. Риваю еще не попадался никто, кто вызывал бы в нем настолько сильные эмоции, как Эрвин. Он ведь уже летел в пропасть, побежденный, но чужие руки, надежные и крепкие, вытянули его наверх и вдохнули жизнь. Интересно, что бы сказала Ханджи, если бы он признался ей, что полюбил пять лет как почившего человека? Почему-то казалось, что она бы совсем не удивилась. Отпустила бы только пару шуточек. Но со стопроцентной гарантией бы всецело поддержала. - Дождь… дождь закончился, - вдруг выдал Эрвин, оторвавшись от него. Он немного разрумянился, выглядел уставшим и быстро облизал припухшие от поцелуев губы. - Очень в тему, - отозвался Ривай, и они оба тихо рассмеялись. Только сейчас он заметил, что без дождя вокруг сделалось очень тихо. Пространство вокруг стало значительно светлее, и из-за уплывающих туч собиралось вновь показаться солнце. Как будто наступил новый день, обозначая тем самым и еще один шанс достичь всех поставленных целей. Начать сначала. Ривай, осознавший себя в моменте, снова уткнулся лицом Эрвину в грудь, посильнее к нему прижимаясь. Вместе с ясностью в мыслях пришло и напоминание о том, что ему необходимо было покинуть это место и уехать домой. Далеко от поселка, далеко от Смита… Который останется здесь совсем один и продолжит скитаться по многочисленным маршрутам, храня во взгляде боль. Это было нечестно. Ривай любил его, и всей душой хотел ему помочь. Хотя бы не бросать его вот так. - Прости, что тебе пришлось пережить такой стресс, - тихо произнес Эрвин, погладив его по спине. - Зик обычно не может прикасаться к людям, но из-за меня… - Не извиняйся. Ты спас меня. Уже не в первый раз, - буркнул Аккерман и коснулся губами чужой щеки. Если кому-либо здесь и стоило извиняться, так это ему: за то, что все разбередил, влез в чужую беду и требовал откровений. Хорошо, что теперь он поумнел и понимал, насколько отвратительным было собственное поведение раньше. - И все равно. Зик, как правило, только путает тропы и обманывает голосом, а тебя чуть не столкнул вниз. Я едва успел. Как чувствовал, что надо было проводить… Просто повезло, что он меня боится. Непомерное эрвиновское чувство ответственности за все на свете могло бы свести с ума, если бы Ривай уже не был с прибабахом. - Прекрати, - осадил он его чуть раздраженно. - Хватит, черт побери, винить себя за все. Ты мне помог, понимаешь? Ты меня спас. Точка. Эрвин, по всей видимости осознавший, что в эти слова было вложено гораздо больше смысла, чем казалось на первый взгляд, кивнул и умолк. Аккерман снова с тоской подумал о скором прощании и стиснул пальцами чужой плащ. Все кругом изменилось, очистилось и стало ярким, будто и не было совсем недавно никакой грозы. Проведя в этих местах несколько дней, Ривай уже начал привыкать к подобному. Здесь, в горах, погода и правда была относительным понятием. Полностью полагаться на прогноз нельзя никогда. Другой мир. Крайне переменчивый, но особенный, невероятно прекрасный. Вопрос насчет того, почему некоторые путешественники болеют горами и рвутся к ним раз за разом, теперь был неактуален. Здесь может случиться все, что угодно, но нигде больше нельзя почувствовать себя настолько полноценным и живым, научиться чувствовать дорогу, по которой ступаешь. Смит продолжал молча обнимать его, и, вероятно, думал о чем-то своем. Разительная перемена в его поведении радовала: по крайней мере, теперь он не отскакивал и не пытался все время держать дистанцию, говорить меньше. Словно смирился с тем, как все получилось, и принял ситуацию. Можно было только надеяться, что это принесло ему облегчение. Ривай снова отстранился и посмотрел на него. Эрвин был красивым, очень красивым молодым мужчиной. Если бы все не сложилось так скверно, у него было бы все впереди. Он бы, наверное, покорил весь мир своей добротой, силой и упорством, и уж точно не обратил бы внимания на такого человека, как Ривай. Но если бы обратил - тот бы ни за что в жизни никогда не отпустил его от себя. Холил бы и лелеял в своих ладонях эту сияющую звезду. Если бы только они встретились раньше, он бы его уберег… - Эрвин, я… - начал Аккерман, но Смит, догадавшись, о чем он хочет сказать, положил ладонь поверх его рта и улыбнулся немного грустно. - Я тоже, - сказал он своим особенным, мягким тоном. - Но не стоит произносить этого вслух. Это все только усложнит. Риваю захотелось закричать от этой вопиющей несправедливости ситуации, но он только вздохнул и кивнул обреченно. Поцеловал чужую ладонь – это заставило Эрвина смутиться и тут же убрать ее. Эрвин принимал его чувства, разделял их, но это никуда их не вело. Два человека из совершенно разных миров… У их любви не было ни единого шанса на продолжение. Ривай закрыл глаза, не желая признавать, что этот момент единения и нежности должен когда-нибудь закончиться. - Послушай, - обратился к нему Эрвин, и неожиданно вздрогнул, выпуская его из крепких объятий. - ……что? Аккермана привело в чувство это резкое движение, и он уставился на Смита, который теперь сидел рядом с ним и был охвачен непонятным золотым свечением. Спокойное и теплое, оно все плотнее укутывало чужое тело, словно бережно заворачивало в уютное одеяло. Сильный контраст с силуэтом Эрвина, который напряженно застыл, будто был выточен из камня. Немного позади них обоих вперед устремилась золотая тропа, упиравшаяся в того же цвета сияющую дверь. Ни от того, ни от другого не веяло опасностью, но внезапное видение напрягало одним своим появлением. - Что такое? Что это? – встревоженно спросил Ривай, тронув эрвиново бедро. Но тот сидел, обернувшись и уставившись на тропу в полнейшем шоке, и никак не реагировал. - Эрвин! Что это за хрень?! - Путь, - растерянно ответил Смит, продолжая пялиться на золотую тропу большущими глазами. - Путь дальше… - Куда дальше?! - На ту сторону… - Эрвин отзывался с опозданием, все еще пребывая в странном оцепенении. Ривай занервничал, и сердце заколотилось от непонимания происходящего, но он заставил себя смолчать и дать Смиту прийти в себя, хотя желание растормошить его и повысить голос было невыносимым. Встряхнуть как следует и потребовать внятного ответа. Однако вчерашний Аккерман совершенно отличался от сегодняшнего, и он не собирался повторять былых ошибок. Поэтому он лишь стал смотреть на тропу вместе с Эрвином, ожидая и пытаясь самостоятельно охватить, что бы это все могло значить. Путь дальше… Это плохо или хорошо? Если остаться в горах - это не конечная точка для потерянной души, то что следует за ней? Прошло несколько долгих, невыносимо тяжелых минут, прежде чем Эрвин вновь зашевелился и повернулся обратно к Риваю. Повернулся с широченной улыбкой до ушей и одинокой слезой, стекающей по бледной щеке. Протянув руку, Аккерман тут же аккуратно вытер ее подушечками пальцев. - Я понял, - просто сказал Эрвин, и его голос слегка дрогнул, выдавая скопившиеся внутри эмоции. Он всегда сдерживался, прятал все самое сокровенное за семью замками, а сейчас был таким открытым и понятным, что не хотелось налетать на него с расспросами. Присутствовало ощущение, что нужно лишь подождать еще пару мгновений, и паззл полностью сложится. Мелькнула мысль, что вряд ли многие люди сумели увидеть Эрвина таким. Общаясь с окружающими, он выступал для них опорой, ориентиром, но глубоко в душу никого не пускал. Стать исключением было для Аккермана большой честью. - Спасая тебя, я будто одновременно вытянул и себя самого. Понимаешь? Мы почувствовали друг друга. Мы… Ты ведь понимаешь, да? - слова вдруг полились из него рекой, и Риваю оставалось только молча кивать, смотря в его глаза, в которых вместо страдания теперь плескалось облегчение. Ему казалось, что он и правда все понимал - не разумом, но сердцем. - Я уже видел эту дверь. Когда только умер… Она была там, но я испугался. Не мог поверить, что на самом деле мертв, и было слишком страшно открыть ее. Я поэтому и остался. Здесь, в горах, которые знал. А потом появился Зик, и я решил, что мне необходимо за ним приглядывать… «Еще бы ты решил по-другому», - с теплом подумал Ривай и погладил Эрвина по плечу. Собственная ладонь теперь тоже тонула в золотом свечении, которое оказалось ласковым и приятным. Оно обещало покой. - Что ты собираешься делать? – осторожно спросил он. - Собираюсь… Собираюсь идти. Честно говоря, я не верил, что когда-нибудь буду готов. Но, кажется, мне и правда больше не страшно, - избавившись от дрожи, чужой голос зазвучал уверенно и свободно, как и должен был звучать. Ривай вновь взглянул на тропу, что вела к двери, и его едва не разорвало от потока нахлынувших эмоций. В этом было столько всего: и радость, и горечь, и страх, и тревога… Даже сожаление, за которое ему сделалось ужасно стыдно. Но, наверное, сейчас не могло быть неуместных эмоций. Он еще не попрощался с Эрвином, но уже безумно горевал и скучал. И, чтобы не сказать ничего неправильного, просто накинулся на Смита с крепкими объятиями. Возможно, это все и правда не случайно произошло. Свела ли их судьба, боги или величественные скалы вокруг… Все это привело к тому, что непременно должно было случиться. - Черт… - Эрвин прикрыл глаза, подставляя лицо ветру, а потом уложил голову Аккерману на плечо. - Знаешь, Ривай, с момента смерти мне еще ни разу так легко не дышалось. - Звучит пиздецки странно, - Ривай криво улыбнулся. - Сколько у нас времени? - И правда. Странно, - Смит только тихо хмыкнул, добавляя: - Время у нас есть. Меня, кажется, не торопят. Ривай не знал, сколько времени они так провели прямо там, сидя на каменной лестнице. Обнимались, периодически обменивались поцелуями, говорили о какой-то абстрактной ерунде. Смотрели на долину, раскинувшуюся внизу. Эрвин рассказывал хорошие истории о приключениях в походах. В некоторых из них фигурировал Найл, и то, как легко, без запинок и пауз, упоминалось его имя, давало понять, что никаких обид за случившееся на него действительно не держат. Каким же удивительным человеком нужно быть, чтобы простить кого-то за собственную смерть. Ривай не остался в долгу. Он тоже разговорился и неожиданно много поведал о своем прошлом, о матери, которая своими тремя работами, пытаясь поднять их семью выше по социальной лестнице, загнала себя в могилу. О дядюшке Кенни, жившем искренне и только по своим правилам, так же и погибшем. Даже о друзьях рассказал - не о Фарлане и Изабель, которых Эрвин и сам видел в его воспоминаниях, а о Моблите и Ханджи, приклеившихся к нему на втором курсе университета и так и оставшихся в его жизни до сих пор. О том, как они настолько хорошо отпраздновали получение дипломов, что очухивались еще два дня. И даже о списке сомнительных фильмов, закрепленным сообщением висевшем в их общем чате. В какой-то момент Аккерман умудрился проголодаться в достаточной степени, чтобы умять хранившиеся в контейнере на дне рюкзака бутерброды. Эрвин, не прекращавший светиться золотым, радостно оповестил, что у них теперь наконец-то нормальное свидание с пикником. И как будто и правда все было именно так: два человека, чувства и никакой смерти. Их причудливые посиделки прервало небо, ясно намекнувшее на то, что в скором времени собирается предательски потемнеть. Вдобавок к этому становилось холоднее, и Ривай при всем желании не смог бы дальше сидеть на земле, не заработав себе при этом какую-нибудь пневмонию. Пусть под дождевиком на нем и была теплая одежда, горы так или иначе требовали движения. Он понимал это, но, когда Эрвин поднялся на ноги и протянул ему руку, сердце все равно сжалось от подступившей горечи. - Что теперь… с отпечатком? - как-то потерянно спросил он, хотя тема была действительно важной. Между нахмуренных бровей ему ткнулся указательный палец Эрвина. - Ты как кипящий чайник, - сказал он совсем, как Марта. Или это Марта говорила, как он? - Будет с тобой какое-то время. Но если вернешься домой и будешь себя беречь, то постепенно отстанет, - вздох, раздавшийся в ответ, выдавал, что и Эрвину тяжело дается это прощание. - Тогда это все? Трудно было принять, что это путешествие подошло к концу. - Ривай. Эрвин притянул его к себе и аккуратно обнял, и Аккерман вцепился в него, как в последний раз. Он желал ему лучшего и хотел, чтобы тот обрел наконец покой, но прощаться навсегда не хотелось категорически. Внутри ощущалась готовность сражаться со всем миром и даже с целой Вселенной за возможность увидеть Эрвина вновь. Его горячее сердце опять стучало в ухо, сильное и живое. Нужно было отпустить. - Мы обязательно еще встретимся, усек? - Ривай улыбался, задрав голову, но почему-то хотелось заплакать громко, навзрыд, прямо как в раннем детстве, и в груди все сводило. - Конечно, встретимся. Только не торопись на ту сторону, - Эрвин смотрел на него нежно и спокойно. - Даже, блять, не собирался, - абсолютно искренне. - И если будешь в горы ходить, то со всей подготовкой. И шапку надевай, - из чужой груди донесся приятный, бархатный смех. - Хорошо. - Мне пора. - Хорошо, - Ривай понимал, но вместо того, чтобы отпустить, снова стиснул Смита в объятиях. Только потом кое-как заставил себя отстраниться и отступить, попятился, чтобы не сорваться. - Увидимся? - спросил Эрвин, тоже отступая, но по направлению к светящейся двери. В выражении его лица читался не страх, но волнение, робкий интерес к тому, что ждало его за чертой. - Да, - твердо сказал ему Ривай, надеясь добавить уверенности. - Да? - Конечно, да, я же сказал. - Спасибо, Ривай, - Эрвин лучезарно улыбнулся ему напоследок, а затем повернулся и зашагал вперед. Замер на секунду, словно решаясь сделать самый сложный и важный шаг, и открыл дверь. Шагнув, обернулся все с той же улыбкой, - а потом все за каких-то пару мгновений рассыпалось золотой пылью и исчезло. На месте, где только что была удивительная тропа, дверь и сам Эрвин, осталась только пожелтевшая осенняя лужайка. Пустая. Словно и не было здесь никогда никакого волшебства, неповторимого приключения и большой любви, случившейся не к месту, но как раз вовремя. Снова воцарилась вдумчивая горная тишина. Ривай поднял руку к лицу и утер несколько вырвавшихся непрошеных слез. *** Каменная лестница закончилась быстрее, чем ожидалось, и осталась за спиной. Все опасные участки были пройдены, и дорога через долину обещала пройти спокойно и хорошо. Несмотря на то, что Ривай довольно поздно выдвинулся вниз, еще не успело совсем стемнеть, и даже фонарик пока что не пригодился. Фонарик у него теперь был новый, добротный, как и остальное снаряжение. Стоило только в будущем купить свои собственные палки для походов - может, раскошелиться и взять подороже, с амортизатором. В качестве подарка самому себе на День рождения, например. Голова наполнялась идеями, и печаль, цепко державшая сердце, постепенно ослабляла свою хватку. Из мыслей не пропадало улыбающееся, озаренное светом лицо Эрвина, который уходил туда, где должен был оказаться уже давно. Он заслужил отдых, как никто другой. После пяти лет блуждания в одиночестве… Почему-то Ривай был на сто процентов уверен, что за сияющей дверью его ждало все только хорошее. Он сам прикасался ненадолго к свету того мира и чувствовал, что тот несет в себе лишь уют и спокойствие. А сейчас, шагая по маршруту к поселку, он слушал журчание реки, спускавшейся в долину с вершин. Перекатываясь через камни, она будто протаптывала себе путь, уверенно продвигаясь вперед, но не торопилась, шла в своем темпе. Нужно было брать с нее пример. И обязательно заучить ее название на старом наречии. Достав из кармана пачку сигарет, Аккерман вынул оттуда последнюю и закурил. Пообещал себе, на этот раз серьезно, что бросит. И знал, что получится - для походов и добротных физических нагрузок ему были нужны здоровые легкие. В том, что ему доведется вновь побывать в горах, он теперь не сомневался. - Если встретитесь с дядькой и матерью, не собачьтесь только, - Ривай отсалютовал небу своей последней сигаретой, отдавая дань памяти ушедшим близким. Приятно свербило в груди предвкушение новой встречи с Мартой и со стариком-хозяином. Каждый оказался в том мире, которому принадлежал - и это было счастьем. Ему еще нужно было пересмотреть весь огромный список фильмов, присланный Ханджи и Моблитом. И простить себя за Фарлана и Изабель. Вообще, честно говоря, дел у него была целая куча. И по этим делам у него когда-нибудь обязательно потребует отчет один особенный человек. Ривай покидал горы, следуя по дороге плавной поступью, словно бы передавшейся ему от Эрвина. Он уходил жить свою новую жизнь - размеренно и чувственно. Совсем иначе, чем прежде.