(Когда я возгорюсь) Сожгу тебя до тла, любовь моя

Баки занимается своими делами в прекрасный вечер пятницы, когда его мудак-муж протягивает руку, щёлкает пальцами по соску и говорит: — Тебе следует их проколоть. Не важно, шутит он или предлагает всерьёз: Баки замирает, решив счесть это приказом. Кровь распаляется и устремляется на юг за считанные секунды, член твердеет головокружительно быстро. Баки опирается на раковину, зубная щетка выпадает из его руки. Он печально смотрит на голубое пятно на безупречно белой поверхности раковины. Он вымыл её только сегодня утром, ещё и впустую потратил хороший комок отличной зубной пасты. Он не думает о боли между ног. Он даже не смотрит вниз, цепляясь за тщетную надежду, что если ничего не сделает, это просто пройдёт, желательно до того, как Стив... — Хм, — говорит Стив. — Интересно. Слишком поздно. Баки открывает и закрывает рот, не произнеся ни слова. Стив издаёт мягкий, урчащий звук, от которого у Баки всё сжимается, потому что он знает этот звук, знает, что за ним следует. И всё равно вздрагивает, когда Стив снова жмётся к нему, настойчивей, чем раньше, огромной ладонью обхватывая и крепко сжимая правую грудь Баки. Баки сдерживает вздох и кладёт обе руки на край раковины. Он не наклоняется и не оттопыривает задницу только потому, что его пока ещё не раздразнили до состояния распутной бляди, но тем не менее немного отступает назад и опускает голову, молчаливо приглашая. Стив принимает приглашение. Он всегда его принимает и будет принимать до тех пор, пока у него будет вставать член. И после, вероятно, тоже — в тридцатые у Стива не всегда мог встать, но трахнуть Баки это ему не мешало. Стив стискивает в кулаке его волосы и дёргает. Левая рука Баки скользит по краю раковины, но он всё же умудряется не врезаться лицом в чёрный мрамор. Он пытается выпрямиться, но рука Стива крепко сжимает его волосы, ни на секунду не ослабляя давление. Баки пытается сопротивляться, совсем чуть-чуть, но сильный шлепок по заднице заставляет его с хриплым вздохом сдаться. Стив одобрительно хмыкает, отпускает волосы Баки и скользит ладонью по спине, слегка царапая ногтями позвоночник. Баки напрягается, стараясь не дрожать, но когда Стив щиплет кожу над самой ягодицей, он проигрывает и эту битву. Он почти голый, одет только в поношенные боксеры. Стив нарочито аккуратно спускает их вниз, обнажая задницу Баки. Его руки скользят по обнаженной плоти, жаждущие, собственнические. Одна огромная ручища раздвигает ягодицы, Стив мягко нажимает подушечкой большого пальца на сжавшуюся дырку, всё ещё болезненно саднящую с прошлого раза. Мгновение спустя он уже не нежен: палец скользит в Баки, безжалостно преодолевая слабое сопротивление мышц. Когда по позвоночнику бежит жалящая дрожь, Баки стискивает зубы, чтобы не закричать, и глубоко вдыхает. Стив сгибает палец: кончик вонзается в простату Баки, а костяшки пальцев вдавливаются в края дырки. Небрежно, жестоко, и член Баки пульсирует, как второе сердце. — Всё ещё раскрытый, — комментирует Стив ровным, почти скучающим тоном, будто вид Баки, сгорбившегося над стойкой в ванной и горячо сжимающего дырку вокруг пальца, ничего для него не значит. Прикрытие, но надёжное, и Баки остаётся воображать презрение, отвращение и миллион других чувств в его сосредоточенной, безэмоциональной интонации. Пульс учащается с каждой секундой, с члена течёт. Его реакция не ускользает от Стива; никогда не ускользает. Стив скользит пальцем глубже, до последнего сустава, и это не так больно, как сначала, но и не приятно. Баки растрахан, но он добрых десять минут вымывал из себя смазку и сперму, так что внутри остались только ноющая пустота и странное, болезненно-резкое ощущение натёртости. От затеи Стива весело не будет никому, но Баки всё равно закусит губу и примет это. Он бы проглотил раскалённый уголь, если бы Стив попросил его об этом. Он бы сделал... Боже, он бы сделал всё, что угодно, позволил Стиву всё, что угодно. При этой мысли он скулит, член твёрдый до боли. Стив не двигает пальцем, погрузив его глубоко внутрь, а другой рукой стискивает бедро Баки. Длинные мозолистые пальцы сжимаются, с силой впиваясь в плоть, продавливая до самой кости. У Стива есть привычка сжимать пальцами тазовую кость Баки, пока не остаётся синяк. Боль ничтожна — это скорее безжалостное давление, но у Баки тают внутренности. Стив проводит рукой по его груди, делая вид, что ищет что-то, хотя они оба знают, что именно. — Посмотри на это, — говорит он, когда его пальцы касаются члена Баки. — Как будто того, что я с тобой делаю, недостаточно. Это не вопрос, но Баки слишком хорошо знает этого ублюдка. — Всегда недостаточно, — тихо говорит Баки. Он раздвигает ноги шире и пытается заставить своё тело расслабиться, скинуть навсегда засевшее в мышцах напряжение. Стать мягким, хорошим и податливым ради Стива. Вообще-то больше такое не работает. Ну, работает в том смысле, что член Стива становится таким твёрдым, что можно забивать гвозди, но Баки не так уж и хорохорится, когда говорит, что после введения ему сыворотки Стиву придётся постараться. Большую часть войны Баки провёл с больной задницей и горлом, а ещё со странной паранойей, что от него пахло Стивом, хотя в те дни ото всех воняло потом, кровью и грязью. Дело в том, что, если сильно раззадорить Стива, он перестанет быть с Баки нежным, потому что этот ублюдок превратил способность быть самым похотливым мудаком в мире в искусство. — Конечно, нет, — предсказуемо говорит Стив, постукивая большим пальцем по головке члена Баки; даже это простое, дразнящее прикосновение искрит, как молния. — Что я такого сказал? Баки не отвечает. Он не уверен, что сможет. Он даже не знает... Стив вынимает палец так же внезапно, как и вставил его. От неожиданности Баки чуть не падает на колени. Он дрожит, но остаётся стоять, ошеломленно наблюдая, как на тёмном мраморе появляются трещины. Они портят уже четвёртую раковину. Немногие материалы выдерживают секс суперсолдат, и Т'Чалла шипит каждый раз, как Баки шутит о вибраниумной кровати. Предательские скользкие звуки возвращают Баки к настоящему. Он знает, что сейчас произойдёт, но влажное давление головки члена Стива всё же выбивает воздух из лёгких. Стив кладёт руки на его ягодицы, затем широко разводит их, обнажая дырку. Он натягивает чувствительную кожу там, жжение жёсткое и знакомое, но именно жар члена Стива заставляет дырку Баки сжаться. Стив начинает протискиваться внутрь. Это больно, конечно, больно; член Стива растягивает Баки до предела даже после половины тюбика смазки и четырёх пальцев. Но он всё равно раскрывается: мышцы крепко сжимаются от вторжения, но поддаются сводящему с ума жару Стива. У него всё болит внутри после того, как Стив прервал их марафон по Гарри Поттеру, завалив Баки на диван. Он всё ещё точно не знает, каким образом дракон вызвал в Стиве желание осквернить Баки прямо там, и, честно говоря, ему лучше не знать. — Больно, — стонет он, пытаясь оглянуться через плечо на Стива и терпя поражение, потому что член скользит ещё на дюйм глубже. Стив наклоняет бёдра так, чтобы огромный член проезжался вдоль простаты, и мышцы Баки превращаются в жижу. Он складывает руки на раковине и утыкается в них лицом, тяжело дыша, в то время как Стив продолжает протискиваться внутрь. Он не столько груб, сколько безжалостен, беря Баки дюйм за дюймом уверенным, скользящим движением, которое раскаляет докрасна сжимающиеся внутренние стенки. Баки облегчённо выдыхает, когда он входит до конца, но как только острое облегчение от того, что Стив больше не двигается, исчезает, Баки задыхается от ощущения абсолютной наполненности. Он сжимает самого себя руками, пальцами левой руки слишком крепко обхватывая собственное правое запястье. Стив хватает его за волосы и дёргает назад, заставляя Баки выгнуть горло резкой дугой, из-за чего ему трудно втянуть воздух. Он с трудом приспосабливается к новому положению, оставляя глубокие царапины на мраморе. Искаженная версия имени Стива вылетает у него изо рта, и тот впивается зубами ему в горло. Стив кусает его в выгнутую шею, и пусть следов не останется, Баки будет чувствовать бурление в крови всю ночь. Стив покусывает Баки за ухо и, запустив руку в волосы, поворачивает его лицо в сторону. Поцелуй неряшлив, больше языком, чем губами. У Стива вкус зубной пасты, потому что его-то никто не домогался, не дав даже дочистить зубы. Баки протестующе мычит в поцелуе, и хотя шансов отвернуться, когда Стив держит его за волосы, нет, всё равно делает героическую попытку — считай, только для того, чтобы почувствовать силу, с которой Стив прижимает его обратно ко рту. — Хочешь мне что-то сказать? — спрашивает тот, влажно облизывая губу Баки, и ему требуется мгновение, чтобы понять, о чём спрашивает Стив. — Н-нет. Стив урчит и прерывает поцелуй, отпуская волосы Баки. Облегчение мимолетно; Стив хватает его за бёдра и выходит. Перед глазами танцуют белые пятна, когда головка члена тянет края дырки, грозясь выскользнуть полностью. Баки знает, что делает Стив, знает, что его ждёт, но кричит, когда внезапный, жестокий толчок наполняет его до краев. Стив задает бешеный темп и не колеблется, не расслабляется, трахая Баки жёстко и глубоко, раскрывая так, будто ему нужно что-то доказать. Всё, что Баки может сделать — вцепиться в стойку и кричать во все горло, скуля, когда кончается воздух. Это больно, и ощущение такое сильное, такое долбано чистое, но больше всего Баки бесит то, насколько ему хорошо: размер Стива и его жар, врывающийся в него, берущий его, овладевающий им. Он не прикасается к своему члену, и Стив тоже, но ему это не нужно: сыворотка и его завела с полоборота, а член Стива идеально прижимается ко всем нужным местам. Баки даже не осознаёт, что снова вжимается в Стива, выгибаясь всем телом и сжимая задницу, пока сильный шлепок не заставляет его замереть. Стив ощутимо впивается пальцами в бедро, царапая ногтями кожу, и Баки пытается убежать от жгучей боли, но ему некуда идти. Он может только упереться в раковину и насадиться на член Стива. Стив трахает, глубоко задвигая член и впиваясь ногтями в плоть. Боль смешивается с удовольствием в водовороте ощущений; пронзительное тепло пробегает по венам Баки, и он так чертовски близок, и если бы он мог просто... Стив останавливается. Баки требуется мгновение, чтобы осознать это. Скользкие звуки плоти, проникающей в плоть, исчезают, бёдра Стива прижимаются к его заднице, но их неистовые движения прекратились. Баки едва дышит, пошатываясь от столь резкой перемены. Его член пульсирует, головка скользкая от предэякулята, а всё тело пульсирует от желания. Он пытается заставить Стива двигаться, извиваясь на его члене, и он знает, что это ошибка, но прекращает только тогда, когда Стив с силой опускает ладонь на его задницу, прямо на то самое, всё ещё побаливающее место. Другой рукой он крепко обхватывает Баки за горло. — Веди себя прилично, — говорит Стив. Явно забавляется, придурок. — А теперь, милый, ты хочешь мне что-то сказать? Баки качает головой, и Стив бьёт его по щеке. Для Стива это просто любовное поглаживание, а Баки многое может выдержать, но сам факт — мимолётное насилие — вызывает у него головокружение. Они — Стив и Баки: нежность, беспощадность и миллионы эмоций между ними. Баки едва помнит время, когда они трахались без насилия — ещё до того, как Стив впервые слишком сильно прикусил ему губу и пустил кровь, а Баки, которому было всего четырнадцать и который был напряжен, как пружина, кончил без единого прикосновения. Стив ни за что его не осудит. Верно? — Баки, — ровным голосом произносит Стив, дёргая Баки за волосы. — Я тебе не надоел, приятель? — Н-нет. — Ты уверен? Потому что у меня есть дела поважнее тебя. У Баки подкашиваются ноги. Стив не даёт ему упасть, обхватив рукой за талию. Его член всё ещё глубоко внутри. Стив держит Баки так, будто его вес ничего не значит. Это не помогает Баки восстановить утраченные силы. Он повисает на руке Стива, как безвольная лапша, жестко точно в одном месте. — Скажи мне, — говорит Стив, все следы игривости исчезли из его голоса. Он не угрожает. И не шевелится. Ему не нужно этого делать, когда достаточно языка тела — он так неподвижен внутри Баки, не двигается ни на дюйм, и в дыхании Стива размеренность, которая говорит, что он может и, блядь, будет делать это весь день. Или, может быть, просто оставит Баки в таком состоянии и пойдёт заниматься делами поважнее, и эта мысль, одновременно пьянящая и пугающая, наконец-то заставляет Баки заговорить. — Пирсинг, — бормочет Баки. — А что насчёт него? У тебя теперь фетиш на металл? Вопрос задан снисходительным тоном, но Баки слишком хорошо знает Стива и понимает, что чем невозмутимее он говорит, тем больше заинтересован. Но, боже, как бы он хотел, чтобы всё было так просто. Он мог бы солгать и сказать, что да, но он этого не сделает. Они со Стивом дали обещание — или правда, или молчание. Больше никакой лжи, только не друг другу. Баки качает головой. — Да? — Он практически чувствует, как обостряется внимание Стива, когда очевидный ответ удаляется из уравнения. — Ну, тогда в чём же дело? Выкладывай. Баки молчит. Удар открытой ладонью попадает на округлость задницы прямо под поясницей. Тыльная сторона ладони Стива ударяется об одну ягодицу, а кончики пальцев задевают другую. Баки с воем выгибается, случайно сильнее насаживаясь на член Стива, и его крик перерастает в слабый стон. Стив молча позволяет ему успокоиться, но пальцы, выводящие бессмысленные узоры на разгорячённой, всё ещё болящей от удара коже, обещают насилие. Баки жадно глотает воздух, дрожь сотрясает тело до самых костей. Обычно требуется что-то посерьёзнее, чтобы сломить его. Обычно. Но сегодня вечером он разбит и знает почему, а теперь и Стив знает. — Это было похоже на приказ, — говорит Баки, опустив голову, волосы, падающие ему на глаза, странно успокаивают. — Как будто... как будто ты мне приказал. И не имело значения, хотел я этого или нет. Стив ничего не говорит. Вероятно, всего несколько секунд, но сердце Баки подступает к горлу, стучит в ушах, и кажется, что тишина длится вечно. — Что было похоже на приказ? — спрашивает Стив, приводя Баки в себя. А потом вопрос доходит до мозга, и Баки скулит. — Ты знаешь. Ещё одна пощёчина, более мягкая, чем предыдущая, почти игривая. Но всё равно это предупреждение. — Скажи мне, — говорит Стив, но таким тоном, будто собирался сказать “повинуйся мне”, и это срабатывает. — П-проколоть соски. — Ты думал, что я приказываю тебе засунуть в сиськи металл, нравится тебе это или нет. И это... звучит хреново, сформулировано хреново, но это правда, да? Так думал Баки. Ещё отвратительнее то, что он хочет этого. — Да, — шепчет он. Стив ничего не говорит, но его тело — совсем другое дело. Внезапное движение его члена застает Баки врасплох, и он вздрагивает, задыхаясь, когда Стив выскальзывает из него. Болезненное удовольствие, смешанное с явным страхом, но затем Стив вновь наполняет его одним толчком, и у Баки закатываются глаза. Влажные звуки раздаются в ванной: тела общаются, но рты молчат. Баки забывает, что нужно бояться реакции Стива, все его ощущения сузились до пылающей боли в члене. Когда Стив говорит, слова поражают Баки, как электрический разряд. — На Манхэттене есть одно место, которое нравится Ванде. Мы поедем туда. Как насчёт вторника? Ошеломлённый, Баки издаёт пронзительный вопль, кончая без единого касания. *** Он знает, как это звучит — как могло бы звучать, особенно для того, кто не Стив. Стив — единорог. Упомянутый единорог в настоящее время мёртв для всего мира: двести фунтов усталого суперсолдата вырубились на спине бессонного Баки. Он не возражает. Даже теми ночами, когда бессонница или шум в голове не дают ему уснуть, приятно ощущать на себе вес Стива. Любому другому затея показалась бы безопасной. Но вряд ли бы этот кто-то продолжил так думать, если бы Баки попытался объяснить, что чувствует себя в безопасности, потому что его загнали в ловушку. Дело не только в том, что Стив силён, хотя так оно и есть. Он хорошо подходит Баки как соперник, и когда дело доходит до чистой физической силы, до реальной, серьёзной борьбы, их шансы практически равны. Но Баки знает: если бы дело дошло до драки, а от исхода зависело бы, уйдёт Баки или останется, Стив никогда не позволил бы ему победить. Нет такой пули или лезвия, которые могли бы пробить упорную решимость Стива быть рядом с Баки. Она навязчива, граничит с помешательством, но флаг ему в руки, потому что Баки счастлив. Он влюблён в желание Стива быть рядом, такое сильное и страстное. И ничто не может пересечь его границы — Стив может таскать его за волосы, бить его бледную плоть и трахать, пока Баки не закричит, и он просто встанет на колени и будет умолять о большем. И Стив делает всё это и даже больше, и иногда Баки чувствует себя чертовски виноватым за то, что хочет большего, нуждается в большем. Эту потребность он похоронил глубоко в себе, потому что знает: где-то в тёмных закоулках разума, забитого стыдом и виной, он не хотел всего этого — ещё до пленения, до семидесяти лет странного небытия. Или, по крайней мере, никогда не думал об этом, не жаждал так, как сейчас. Он был счастлив, что Стив дал ему прозреть болью и резкими словами. Он сам выбирал себе одежду, укладывал волосы, ходил танцевать с девушками и был счастлив, пока мог вернуться домой к Стиву и обнажиться перед острыми глазами и языком, которые распутывали его тело и разум. Он любил его всем своим грёбаным сердцем, и ему не нужно было большего — не нужно было, чтобы его заставляли ползать и умолять, не нужны были ядом стекающие с языка Стива слова, его не нужно было заставлять раздеваться и представать перед его взглядом, не нужно было, чтобы его хвалили и наказывали по желанию Стива. Ему не нужно было, чтобы им владели. Даже сейчас это всего лишь фантазии. Может быть, тот счастливый, довольный жизнью мальчик, которым он был раньше, рассказал бы Стиву всё, как только возникла бы такая мысль. Он точно помнит, как делал это, даже во время войны, когда любил, чтобы обращение было немного грубее, а синяки немного темнее. Но тогда он не прожил семьдесят лет под чужой властью, с ним не обращались, как с вещью. Баки слишком хорошо понимает, как это звучит, и разумом он понимает разницу между тем, что сделала с ним Гидра, и тем, что — он хотел бы, — может сотворить Стив. Это Стив. Вот в чём разница. Но больше никому не позволено занимать место в первом ряду на цирковом шоу в его голове. В особенности Стиву. И Баки до смерти боится сказать это вслух. Стив не осудит его, но будет беспокоиться, а Баки скорее выпил бы кислоты, чем увидел боль в этих красивых голубых глазах. Он видел слишком много боли после того, как вернулся к Стиву, едва помня его, с памятью, полной зияющих дыр. А затем снова — после Таноса, после того, как Стиву пришлось наблюдать, как Баки превратился в пыль, и оплакивать его пять лет. Они пережили так много трагедий. Баки не хочет новой. Но, боже, он хочет. Какое облегчение, что он отступил, что тело отреагировало быстрее, чем разум. Тайное вроде как стало явным. Стив не задавал никаких вопросов, но, сделав вид, что пишет электронное письмо, записался на сеанс, пока Баки одновременно пытался подглядеть и спрятаться у него подмышкой. Что-то происходит. Баки боится надеяться, но он всё ещё чертовски близок к тому, чтобы захлебнуться собственными желаниями. *** Студия, которую рекомендовала Ванда, хороша. Больше всего Баки нравится то, что Скай — пацан, который выглядит слишком молодым, чтобы проделывать дырки в людях, — смотрит на них двоих, выражает потрясённое узнавание одним только подёргиванием брови, едва видимой за рядами металла, а затем, кажется, быстро забывает об этом. Это нарочитая беспечность, но Баки очень её ценит, и он знает, что Стив тоже. И ценит ещё больше, когда сидит без рубашки на стуле. Рука Стива лежит у него на плече, а член Баки выражает слишком большой интерес, несмотря на все попытки задушить его джинсовой тканью. Скай не может этого не заметить, но не произносит ни слова, и Баки тут же решает, что убил бы за этого человека. Сам пирсинг он едва замечает. У Баки такой болевой порог, что он мог бы ходить со сломанной ногой и драться с ножом в животе. Прокол — как прогулка по грёбаному парку. Вот только Стив долбаный Роджерс обычно не наблюдает за ранами, какими бы тяжёлыми они ни были, такими обманчиво равнодушными, прищуренными от острого интереса глазами. Может быть, кому-то другому это покажется безобидным любопытством, но Баки знает лучше. Этот блеск в глазах Стива и бессознательно поднятый уголок рта — возбуждение, чистое и простое, окрашенное ярким штрихом собственнического удовольствия. Его пальцы сжимаются на правом плече Баки, когда игла пронзает его второй сосок. Баки до крови кусает губу, стараясь не застонать. *** — Всё же порой от сыворотки больше вреда, чем пользы, тебе не кажется? Баки стряхивает с себя дымку ровно настолько, чтобы понять, что ему задали вопрос. — Что? — спрашивает он. Стив щипает сильнее, посылая в бок Баки острый разряд острой, кричащей боли. Его соски почти зажили, хотя прошёл всего день, и Стив игрался с ними всё это время, начав в машине по пути домой. Поначалу боль была терпимой — небольшие безобидные щипки, но, похоже, Стив дразнил Баки, чтобы вызвать у него чувство самодовольства, потому что послеобеденная сытая кома Баки на диване была грубо прервана лапающими его руками и блядской ухмылкой, которая заставила бы плакать и ангела. — Сыворотка, — медленно произносит Стив, приподнимая бровь, будто никак не может понять, почему Баки не может сосредоточиться на его руках на груди. Баки снова пропускает вопрос мимо ушей, зная, что заработает ещё один болезненный щипок и разрушит всякую надежду Стива на послушание. Его ноющий член уже превратил штаны в палатку, которую Стив демонстративно игнорировал. Мгновение Стив внимательно наблюдает за ним, и Баки изо всех сил старается выглядеть милым и безобидным, может даже несчастным — возможно, ему это удаётся, а возможно, и нет. Особого значения это не имеет, потому что та же самая тактика не сработала на Стиве добрых девяносто лет назад, когда Баки действительно был милым и безобидным. — Какое-то время у меня были серьги, — говорит Стив с выражением огромного терпения, даже когда его большие пальцы останавливаются на красных, пульсирующих сосках Баки. — Проиграл пари Нат. Не ожидал, что мне так понравится. Мозг Баки на секунду работает на полную мощность, являя ему яркий образ Стива с украшениями в ушах. Он быстро гаснет, и Баки провожает его тихим стоном. Стив лучезарно улыбается. — Да ну? Нравится? В конце концов я их потерял. Сыворотка вытеснила со временем. Как пули. Он наклоняет голову, прищурившись, смотрит на металл в его груди. Баки готовится к ощущению, но оно всё равно похоже на врезавшийся в грудину товарняк. Он выгибает спину дугой, но Стив сидит на его бёдрах, своим немалым весом прижимая нижнюю половину тела Баки к дивану. Он чувствует себя пойманным в коварную ловушку, и, боже, как же болит член. — Это случится и с тобой, — небрежно говорит Стив, изогнув уголок рта в дьявольской улыбке. — Всё нормально. Просто проколем снова. И снова. Хм? Баки просто смотрит на него. Выражение лица Стива смягчается — ровно настолько, чтобы Баки понял, что он наблюдает за ним. — Тебе бы этого хотелось, Бак? — тихо спрашивает он — А тебе? — спрашивает Баки, и он не язвит, просто до боли честен. Стив резко втягивает воздух, потому что он знает. — Да, милый, — говорит он хриплым, сочащимся желанием голосом. — Мне бы хотелось. Это всё, что нужно? Баки, закрыв глаза, кивает. Он вряд ли сможет вынести вид лица Стива, какая бы реакция на нём ни отражалась: хорошая или плохая. Сейчас он почти уверен, что первое, но, блядь, и она его прикончит. Стив не позволяет ему долго оставаться безнаказанным. Его большой палец болезненно давит на сосок Баки — гремучая смесь боли, удовольствия и снова боли полностью исчезает за секунду до того, как те же самые пальцы грубо впиваются в его челюсть и сильно встряхивают. Ноготь царапает тонкую кожу под левым глазом, и Баки поднимает веки, со вздохом встречая требовательный взгляд Стива. — Скажи это, — рычит Стив. — Д-да, — бормочет Баки. — Да, да, Стив, да. Взгляд Стива остаётся жёстким и непреклонным, а его рука на лице Баки не становится нежнее, и Баки тает с каждой секундой, превращаясь в безвольную груду дрожащего желания. Наконец, Стив наклоняет голову, улыбается, нежно касаясь Баки, слегка поглаживая пальцами по щеке. Баки льнёт к нему как кот, позволяя огромной ладони Стива накрыть своё лицо. Стив услужливо растопыривает пальцы. Боже, они такие большие, и сам он большой, и Баки жмётся к нему так, что едва может дышать. Это удушающе. Он никогда не чувствовал себя в большей безопасности. Стив позволяет ему до тех пор, пока у Баки сердце не начинает колотиться от неглубоких вдохов. Затем он с забавным раздражением убирает руку, слегка стукнув Баки пальцами по щеке — это даже пощёчиной не назовёшь. Кожу всё же пощипывает, но Баки упирается языком во внутреннюю часть щеки, будто может каким-то образом ощутить боль. Он поднимает лицо, поворачивается в сторону, умоляя взглядом. Не всегда срабатывает, но Стив, должно быть, сегодня великодушен, потому что отдёргивает руку и бьёт Баки с такой силой, что у него голова откидывается в сторону. Перед глазами вспыхивает свет, а в ушах звенит: сначала щека немеет, но затем появляется боль, и Баки давит всхлип, впиваясь зубами в нижнюю губу, пока она не начинает кровоточить. Стив вздыхает, громко и театрально, будто всё это для него рутина. Стояк, давящий на ногу Баки, говорит о другом, но он знает, что лучше не говорить об этом вслух. Стив снова хватает его за челюсть, большим пальцем упираясь в распухшую щёку. Боль странная: сначала острая, затем более тупая, глубокая, и Баки смакует её, пока тело не успело изгнать. Стив помогает, вдавливая ноготь в кожу — сильно, затем ещё сильнее, пока Баки не пытается вывернуться. Это не желание, а скорее слабо трепыхающийся инстинкт. Всё, чего удаётся добиться — Стив сильнее сдавливает пальцы, заставляя губы Баки безобразно надуться. У него ноют дёсны, от мест, куда вдавливаются пальцы, расходятся нити боли. Эта рука могла сломать ему челюсть, выбить зубы; Стиву даже стараться бы не пришлось. Баки дрожит от этой мысли, член извращенно пульсирует. Стив ухмыляется, будто знает, о чём думает Баки. Он этого не сделает, Баки уверен. Он, вероятно, думает, что Баки просто хочет, чтобы его отымели глубоко в горло, и да, да, он чертовски хочет, но однажды скажет Стиву, что позволил бы ему содрать с себя кожу и пришить обратно. Что он единственный, кому Баки доверит себя сломать. *** Баки, спотыкаясь, идёт завтракать, протирая сонные глаза и зевая так широко, что не может закрыть рот ладонью. Единственное спасение этого утра — Стив уже поставил еду на стол. Просто тосты и жареные яйца, но Стиву можно доверить очень мало блюд, которыми он никого случайно не убьёт. Тосты и яйца на первом месте в списке безопасного. — Спящая красавица проснулась, — не оборачиваясь, говорит Стив. На нём фартук. Баки прижимается к этой манящей широкой спине. — Эй. Не спи на мне, придурок. — Пошёл ты, — бормочет Баки в плечо Стива. — Накорми меня. — Попроси вежливо. — Я сделал это прошлой ночью. Теперь плати. — Как элегантно ты назвал себя шлюхой. У Баки горит лицо, но он прячет его между лопатками Стива и ничего не говорит. Он играл самого себя. Теперь он вспоминает прошлую ночь, диван, а затем кровать, и беспорядок, который они устроили — который устроил Стив — и, боже, от воспоминаний болит всё тело. Баки даже не может сказать, настоящая боль или фантомная. У него точно болят соски. Они полностью зажили, и Баки слегка беспокоится о предстоящем отторжении металла. Он не может себе этого представить, хотя, видит бог, его плоть выгнала из себя достаточно пуль. Он крепче обнимает Стива, словно пытаясь слиться с ним, влезть в его кожу. Стив не пыхтит и не тянется назад, чтобы ткнуть его в бедро. — Шевелись. — Нет, — ноет Баки. — Я не могу тебя так кормить, Бак. Давай. Прочь. Стив не оставляет ему особого выбора, пытаясь оттолкнуть. Баки наваливается на него всем весом, что, конечно, не мешает этому животному таскать Баки, как мешок с мукой. Жар в паху жутко смущает; стояк, когда Стив грубо обращается с ним в спальне, ним, — это одно, но совсем другое — когда он просто дурачится с Баки. Это уже не ново, но раньше Баки справлялся — до позавчерашнего дня, когда Стив открыл свой большой рот и приказал Баки проколоть блядские соски. Теперь ему кажется, будто провода в мозгу пересекаются, завязываются узлами и путаются, искря при малейшем движении. Баки действительно старается окончательно не возбудиться, всё ещё цепляясь за Стива, как рак-отшельник за ракушку, так что не замечает, что делает с ним Стив, пока колени не касаются пола. Удар скорее резкий, чем болезненный, и одно долгое ошеломляющее мгновение Баки в полном замешательстве смотрит на пол. Затем медленно поднимает взгляд. Сначала он видит босые ступни Стива, затем смотрит выше — выше, выше, вдоль бледно-зелёных спортивных штанов и обтянутой фартуком груди, наконец останавливаясь на лице. Какое бы выражение лица ни было у Баки, Стив смеётся. Противный, но приятный звук — комбинация, с которой может справиться только Стив. — Сиди тут, — говорит Стив, поглаживая Баки по голове, как собаку. — Я принесу еду. — Хорошо, — ошеломлённо говорит Баки, потому что не знает, что ещё сказать. Стив снова гладит его, игриво взъерошивая волосы. — Хороший мальчик. Баки клонится в сторону, левым плечом врезается в ножку обеденного стола. Дерево страдает больше, чем рука, но притворный вздох Стива заставляет Баки чувствовать себя маленьким и слабым. Прежде чем он успевает что-то сказать или сделать, Стив садится перед ним на корточки и грубо усаживает прямо. На этот раз Баки не прекращает ныть и снова кренится вбок. Он даже не может собраться с силами, чтобы попытаться. — Сиди, — повторяет Стив. — Не заставляй меня повторять это снова. — Я не собака, — вот что вырывается из триждывыдолбанного рта Баки. Стив просто моргает. — Ты Баки, — медленно говорит он. — А значит, будешь тем, кем я захочу. Баки опять качает, он наваливается на Стива, прижимаясь к его тёплому телу. Его мощные руки мгновенно охватывают Баки, заключая в объятия. Баки слышит, как бьётся его сердце. Чуть быстрее — не как во время секса или драки, но заметно чаще, чем обычно. Это помогает ему успокоиться. Дыхание Стива ровное, голос уверенный, не выдающий его истинных эмоций, и это помогает ещё больше. Баки — парень со странностями, он этого не отрицает. И он принадлежит Стиву. — Такой неуклюжий, — мягко упрекает Стив. — Что мне с тобой делать? В некотором смысле Стив уже ответил на этот вопрос. Баки просто подтверждает. — Всё, что захочешь. В ответ Стив с явным удовлетворением что-то урчит себе под нос. — Всё верно, милый. А теперь сиди здесь и веди себя хорошо, если хочешь, чтобы тебя накормили. Так трудно не упасть лицом в пол, когда Стив встаёт, мягко отталкивая Баки. Его беспокоит непреднамеренная угроза — что его не накормят, оставят здесь и накажут таким банальным, жестоким способом. Рациональная часть его разума осознаёт, что Стив никогда бы так не поступил. В самом начале, когда Баки едва мог смотреть на Стива, тот заставлял его есть три раза в день. Но он сказал это, и это… это... — Конечно, — говорит Стив, его голос резко вторгается в бурлящие мысли Баки. Прежде чем он успевает полностью сосредоточиться на лице Стива, что-то толкает его в бедро, неуклюже скользя вверх. Баки ахает, когда пальцы ноги Стива упираются в его член. Его боксеры почти ничего не скрывают. Отчетливо видна твёрдая линия его члена, и есть что-то невыразимо непристойное в том, как нога Стива упирается в неё. — Чего именно ты хочешь, приятель? — спрашивает Стив таким страдальческим тоном, будто Баки не видит радостного блеска в его глазах. Он благоразумно ничего не говорит и не двигается. Стиву удивительно хорошо удаётся сохранять равновесие, стоя на одной ноге и с тарелками в обеих руках. Зрелище объективно весёлое, но Баки не очень хочется смеяться. Его пульс стучит в ушах. Стив фыркает, когда Баки не отвечает. Когда он в таком настроении, угодить ему невозможно. Это возбуждает сильнее, чем должно. Баки медленно, размеренно выдыхает, когда Стив убирает ногу и садится на ближайший стул. Он выжидающе смотрит на Баки, который, побаиваясь даже пошевелиться, глядит на него широко раскрытыми беспомощными глазами, а затем вздыхает, качая головой, будто разочарован тем, что Баки не может просто прочитать его мысли. — Иди сюда, — говорит он тоном человека, вынужденного постоянно повторять одно и то же. — Как я должен тебя так кормить? Я Эластик что ли? — Тогда уж Капитан Эластик, — говорит Баки, каким-то образом формулируя понятные слова, пока мозг орёт: "Стив! Покормит! Меня!". Резкий щелчок по носу возвращает его обратно на землю. Моргнув, он смотрит на Стива, который снова щёлкает пальцами и указывает на пол рядом со своим стулом. До него всего два фута, но кажется, что двадцать: Баки ползёт к нему на коленях, и конечности и разум такие вялые, будто он продирается сквозь патоку. Стив запускает пальцы в его волосы, как только он подползает ближе, — достаточно близко, чтобы его удовлетворить, настолько, что Баки практически дышит ему в пах. Стив слегка оттягивает его голову назад, а затем дёргает к себе, и Баки просто позволяет ему. Не важно, хочет ли Стив усадить его поудобнее или просто развлекается. Он едва чувствует вкус тоста, но обжигает язык о шершавую подушечку большого пальца Стива. После этого Стив вытирает нижнюю губу — ненужный жест, от которого позвоночник Баки расслабляется до состояния жижи. Его хватает только на то, чтобы остаться на коленях и не распластаться по ногам Стива. Он приоткрывает губы, ощутив давление, и машинально жует, не отрывая взгляда от лица Стива, но внезапно его красивые черты становится трудно разглядеть. Картинка расплывается нечёткими пятнами. Он не понимает, что плачет, пока не моргает, и зрение на мгновение не проясняется. Стив проводит костяшками пальцев по мокрым щекам Баки, осторожно вытирая слезы. Потом обхватывает лицо и поднимает его, и Баки пытается проморгаться и встретиться взглядом со Стивом. Они такие синие, так сверлят Баки, и в них явно светится беспокойство. — Я в порядке, — говорит Баки прежде, чем Стив успевает спросить. Он улыбается, и улыбка у него кривоватая, но широкая и искренняя. — Я… лучше, чем в порядке. Намного. Стив тихо, испуганно смеётся. — Точно? Баки трётся лицом о ладонь Стива, урча от удовольствия, и тот сдвигает руку, накрывая ею больше половины его лица. Приятно ощущать его грубую, мозолистую кожу на свежевыбритой челюсти и щеках. Баки толкается сильнее, как кошка, пытаясь каким-то непостижимым образом заставить Стива одной рукой обхватить себя целиком. Стив убирает руку, посмеиваясь, и Баки скулит, быстро моргает, глядя на Стива. Слёзы высохли, но он чувствует странную нежность. Словно ободранным и внутри, и снаружи. Приятное чувство. — Открой, — ласково говорит Стив. Баки открывает, но вместо того, чтобы положить ему в рот кусочек хлеба или жареного яйца, Стив разворачивается на стуле, уже скользя рукой за пояс. Мягкое, мерцающее тепло внутри Баки за миллисекунду превращается в обжигающий жар. — Шире, — говорит Стив, хватая Баки за челюсть и прижимая большой палец к его нижней губе. — Ты будто никогда раньше не сосал мой член. Баки скулит, потому что это несправедливо, он же не знал, но улыбка Стива превращается в кривую ухмылку, а его большой палец сильнее нажимает на губу, поэтому он просто открывает рот пошире, пытаясь в то же время показать взглядом свою обиду. Он не знает, получается ли, и мгновение спустя ему уже плевать, потому что Стив наполняет его своим членом, и Баки забывает обо всем, кроме упругого жара, скользящего по языку. Стив держит его за затылок, широко растопырив пальцы. Баки знает, что это значит, и пытается подготовиться, глубоко дыша и расслабляя горло. И всё равно давится, когда головка толкается в заднюю стенку горла. Собственный член горячо пульсирует. Стив не знает пощады. Его рука нежно лежит на затылке Баки, но она тверда, как железо, и его член не лучше. Баки сдаётся; он всегда сдаётся, и не хочет ничего больше. Баки вжимается лицом в копну аккуратно подстриженных волос у основания члена Стива. Его запах наполняет ноздри. Стив еще не принял душ, и его запах более густой, тёмный и мускусный. Это как афродизиак и успокоительное в одном флаконе, ослабляющий оставшиеся узлы напряжения в мышцах Баки, пусть даже головка члена и становится мокрой. Пальцами свободной руки Стив нежно проводит по волосам Баки — удивительный контраст с другой, которой он заставляет его задыхаться вокруг своего члена. Баки не двигается, пока лёгкие не начинают гореть, и даже тогда он просто смотрит на Стива, смаргивая свежие слезы. Стив вытирает их и тянет член наружу, влажно потирая головкой губы Баки. Баки хватает ртом воздух, жадно глядя на раскрасневшийся ствол, покачивающийся перед его лицом. Стив — красивое чудовище. Баки хочет умереть на его члене. Стив смеётся. — Конечно, всегда пожалуйста. Хотя я пас. У меня на тебя планы, которые не предполагают затрахать до смерти. Баки не хотел говорить этого вслух, даже не осознавал, что сказал, но вообще-то он не возражает. — Хорошо, — с радостной улыбкой говорит он. — Всё, что захочешь, Стив. В буквальном смысле. И теперь Стив это знает. Голубые глаза, тёплые от любви, смотрят на Баки сверху вниз, улыбка Стива смягчается, но немного сохраняет свою остроту. — Я знаю, — тихо и благоговейно бормочет Стив. Баки дрожит. Большой палец Стива скользит по его челюсти. Рука слегка масляная, как бывает, когда плохо вытираешься салфеткой. Баки высовывает язык и пробует масло на вкус. Стив решительно засовывает его ему в рот и пару секунд позволяет Баки посасывать его, а потом заставляет широко раскрыть рот. Баки знает, что он должен сделать на этот раз, и готов к тому, что член Стива тяжело ляжет на язык. Губы распухли, боль слабая и волнующая. Стив скользит не так глубоко, как раньше, слегка надавливая на горло Баки, прежде чем отстраниться. Закрыв глаза, Баки стонет. — Стой так, — говорит Стив властным голосом, таким глубоким, что у Баки сводит живот. — Сможешь сделать это для меня, красавчик? Баки не нужно думать. Он моргает раз, потом второй, медленно и сосредоточенно. Стив награждает его улыбкой, и его пальцы возобновляют своё ленивое движение в волосах Баки. Это приятно успокаивает, и Баки помимо воли закрывает глаза. Когда он, слегка дезориентированный, открывает их, не понимая, сколько времени прошло, то обнаруживает, что Стив хмуро смотрит на свой телефон. Другая его рука замерла в волосах Баки, и ему требуется мгновение, чтобы понять, что именно это вывело его из приятного транса. Стив замечает его пристальный взгляд и смотрит прямо в глаза. — Шшш, — говорит он. — Всё в порядке, милый. Отлично справляешься. Баки не может говорить с полным ртом, не может даже улыбнуться Стиву. Он надеется, что его глаза покажут, как он его любит. Улыбка Стива становится шире, счастливая и гордая. — Шшш, — снова говорит Стив, и Баки стонет, глядя на пальцы, которые уверенными кругами гладят кожу головы, и закрывает глаза, чувствуя себя в полной безопасности.