Твоя мелодия – мое спасение

      Как же здесь было много людей — не передать словами. Казалось, я и за всю свою жизнь столько не видел. Если, конечно, не считать тех снобов, что я имел честь лицезреть на прогулках с дядей. Но людьми их назвать можно было… с большой натяжкой. Они сновали из одного коридора в другой, забегали в блеклые проемы кабинетов, скрывались на лестничных проемах. Словно в муравейнике исчезали, выполняя каждое своё чрезвычайно важное задание. Один только я слонялся мимо череды серых шкафчиков с тонкими прорезями, где ученики прятали свои маленькие секреты. Абсолютно одинаковые коридоры, отличить которые было возможно разве что по редким, красочным плакатам, развешанным на стенах и по номерам на дверях — нагоняли тоску и уныние. Спёртый воздух, наполненный запахом пота, дешёвыми духами и чем-то сладким, заставлял периодически морщить нос. Кто же знал, что подростки так пахнут? Кстати о них: большинство уже зашли в свои классы, из которых начали разноситься приглушённые голоса учителей. Некоторые, как я, вольготно и медленно шли по своим делам, из чего я сделал вывод, что это — местные прогульщики. Тоскливо посмотрев им в спину, обреченно вздохнул и взглянул на вручённый мне неприветливым секретарём листок.       Я уже получил план занятий на сегодня: мой первый урок — испанский. Как будто я знаю больше, чем несколько вежливых фраз. Растерянно оглядев номера кабинетов, я не нашёл нужный, даже обойдя весь этаж целиком. Так что решил, что мне нужно наверх. Поднимаясь по ступенькам, я уже не был так уверен в своих прошлых мыслях на счёт той девушки с парковки. Изабелла, вроде? Красивое имя, жаль ей совершенно не подходило. Возможно, не будь я с ней так груб, она бы вежливо показала мне, где находится нужная аудитория. Пусть и пришлось бы терпеть её болтовню по дороге, равно как и неудобные вопросы, но это была бы небольшая жертва. По крайней мере, мне бы сейчас не пришлось плутать по идентичным друг другу коридорам, уже точно заработав опоздание. Надеюсь, учитель не будет так строг, учитывая, что это мой первый день. Должно же сегодня случиться хоть что-нибудь хорошее?       Вернувшись мыслями в реальность, я снова подумал об Изабелле. Всё-таки, первая знакомая здесь, пусть и немного… странная? Я не знаю, как это описать, но разговаривая с ней, я почувствовал лишь раздражение. Хотя, возможно это из-за простуды, насморка и болящего горла. А также не самого лучшего утра и нервов из-за первого учебного дня. Пусть по мне и не скажешь, но я действительно нервничал и продолжаю нервничать. Боюсь, как бы школа не стала мне вторым адом на земле, учитывая, что один у меня уже есть. Я понимаю, что подобного жизненного поворота просто не переживу. Ведь тогда дядя окажется прав, каждое его слово будет правдой, и я действительно стану бесполезным и слабым куском дерьма. Даже не знаю, смог бы я пережить это осознание.       Взбодрись, чёрт возьми! Тебе нельзя показывать слабость: нытики гибнут первыми. Таких, как я, обычно задирают из-за миленького личика, оценок. Да всего подряд. Но я не сдамся этим шакалам. Пусть только протянут свои клешни — откушу по локоть. Я не буду терпеть, только не здесь, мне и дома вполне хватает. Хотя «домом» то место можно назвать с большой натяжкой. Просто пристанище для сна, где я иногда ем и мучаюсь. Домом был наш загородный коттедж, в котором я жил с родителями до одиннадцати лет.       Дом… Место, где царил полный покой и уют. По крайней мере, таким он был в моих воспоминаниях. А сейчас остался только прах, развеянный по ветру, да ноющая боль в районе груди. Я почти смирился с их смертью и горевать мне особо было некогда. Деймон занимал всё пространство собой и своими требованиями ко мне, а жизнь проносилась в темпе вальса. Каждый день был похож на предыдущий: не будь на моём теле изменяющих свое положение синяков, я бы подумал, что живу в «дне сурка».       Из мыслей меня выдернул пронёсшийся образ яркого пятна, отличавшегося от всего этого серого мира. Оглянувшись, я наткнулся взглядом на грязно-оранжевую дверь в самом конце коридора. Покрашенная кое-как и местами с отвалившейся краской, она разительно выделялась на фоне одинаковых проходов и девственно белых ручек. На ней была неровно прибита табличка с надписью: «Вход Запрещен!». Насколько я понял, у этой школы всего два этажа, соответственно, это либо выход на крышу, либо кладовая. А из того, что знаков об электрическом напряжении не наблюдалось, я ставлю больше на второе, чем на первое. В кладовой практически всегда находился какой-то ящик с кнопками и проводами. Борясь с внутренним желанием проверить свою догадку, я с большим усердием принялся искать нужный мне класс, чтобы отвлечься. И, о чудо! Нужная мне комната находилась не так далеко от оранжевого безобразия, по ошибке названного дверью. Оказавшись на перепутье двух дорог, я старался уговорить себя поступить правильно или хотя бы логично. Я и так опоздал, мне определенно влетит, и не факт, что только от учителя. Они вполне могут позвонить опекуну. А я не уверен, что добрый дядюшка обрадуется такому повороту событий. С другой стороны… — Ну я же и так уже опоздал? Какая разница на сколько? — растерянно прошептал я себе под нос и двинулся по направлению к двери.       Потянув за ручку, я ожидаемо понял, что она заперта. Но и на строптивый замок у меня найдется управа! Достав из безразмерной сумки папку с документами, еще теплыми после распечатки, что дала мне угрюмая секретарша, я с победоносной ухмылкой извлек из неё скрепку. Обычную скрепку, из металла, слегка ржавую на концах. Но для одного хлам, а для другого — сокровище…       До четырнадцати я и вправду мог сидеть запертым в своей комнате: Деймон нередко делал это в качестве профилактики. Тогда я валялся на своей кровати и думал, как, наверное, было бы хорошо сейчас выйти на улицу и погонять мяч, пройтись по магазинам или просто сделать что-то не связанное с музыкой. Но потом вспоминал, что я уже давно не живу в нашем загородном доме с мамой и папой, и больше не смогу найти свой старый футбольный инвентарь. И уже точно никогда не почувствую, как горят легкие и звенит в ушах от долгой игры. Зато, выйдя с парадного входа нашей высотки в центре Нью-Йорка, я запросто затерялся бы в добротно окаменевших джунглях: прямо среди таких же небоскрёбов, закрывающих солнце. Через какое-то время, когда мозг привык к жизни в четырех стенах, мне уже не хотелось выходить на улицу так сильно, и я продолжал лежать или играть сам с собой в шахматы – то немногое, чем дядя позволял заниматься в крохи свободного времени. Говорил, это полезно для ума. Ну а мне было не так важно: шахматы и вправду увлекали меня. Да и, как говорится, лучший выбор — это его отсутствие!       Однако после четырнадцати лет я перестал мириться с тем, что меня своевольно запирали, как надоевшего хозяевам кота. Подростковый максимализм, дух бунтарства и всё такое… В крови так и бурлило негодование, как и шило в одном месте. В конце концов, у нас был большой пентхаус, и вместо домашней работы по сольфеджио, я бы хотел послоняться по библиотеке или выйти на балкон. При этом постаравшись не попасться никому на глаза. И тогда мне в руки попала книга. Я, если честно, уже не помню, как она называлась: мне принесла её молодая горничная, что работала у нас совсем недавно. Видимо, проникнувшись ко мне состраданием и жалостью, она решила разнообразить мой досуг. В книге был главный герой — справедливый вор, что отдавал награбленное бедным и старался вершить правосудие без крови. Его великое умение — вскрывать замки. Тогда я настолько проникся этим персонажем, что, естественно, захотел так же. И раз уж благородным защитником слабых мне было не стать — самому бы не помешала помощь — я решил изучить мастерство взломщика. Помню, как впервые чуть не умер со страха, украв скрепку из кабинета Деймона или шило из набора для шитья. Скрепки, иголки, проволока — всё шло в оборот, лишь бы открыть чёртову дверь изнутри. Не сразу, но та поддалась, и я обрёл небольшую долю свободы. Недолговечную, обманчиво манящую, но всё же свободу.       Я начал развивать своё искусство сбегать от охраны в город и шататься по Большому Яблоку до тех пор, пока меня кто-нибудь не находил. А сейчас я и вовсе сошёл бы за матерого воришку — дайте только замочную скважину и пару моих самодельных отмычек! Пусть их и всегда отбирали после своеобразной погони. Но всё таки, даже дядя не властен над волей случая! Невозможно уследить за всем, особенно за такой маленькой вещью, как отмычка. Иногда получалось прятать их чуть ли не в нижнем белье, иногда меня заставляли раздеваться до гола, и приходилось брать инструменты в рот. В любом случае, в чем проблема сделать новую? Особенно, когда делал это бесчисленное количество раз и мог едва ли не среди ночи, только открыв глаза, открыть замок. Повторение — мать учения!       Но это все лирика, абсолютно не важная сейчас. Время в данный момент на вес золота. Расправив скрепку, я на пробу вставил её в замочную скважину. Подвигал — бесполезно. С небольшим затруднением вытащив её, я понял — нужно что-то тоньше. Что-то тонкое, как иголка. И, какое совпадение: у меня в сумке, как раз в пенале, такая имеется. Она со мной дольше всех из моих верных, открывающих все двери друзей. Возможно, из-за своего размера, а возможно из-за моего везения. Вставив её заместо скрепки, я надавил на знакомое место и на пробу повернул вправо — сдвиги есть, но нужно что-то еще. Замок старый, как эта школа, скорее всего, судя по состоянию двери, его не то что не обновляли, даже не смазывали. Решив попробовать двойную силу, я вставил одновременно и скрепку и иголку. Стараясь найти ещё одно место нажатия, я случайно погнул тонкий металл. С раздражением и досадой, я стал шевелить ими внутри ещё усерднее и именно в этот момент… Оглушительно чихнул! Руки соскользнули и мои отмычки основательно застряли в проёме. Прочитав в голове «Отче наш», которому меня учил этот Сатана в человеческом обличии, что зовётся моим дядей, я чихнул повторно. И на этот раз не сдержался от ругательства. — Да чтоб тебя черти в Аду драли! — прошипел я, брызгаясь ядом и слюной, на надоевшее отверстие. Пусть я и не представлял, как именно это будет происходить, от каверзных словечек мне слегка полегчало.       Но матами делу не поможешь. Отмычки основательно застряли. Я было попытался достать хотя бы иголку, из-за того что она меньше, но поняв, что это бесполезно, просто начал яростно дергать замок. Хуже уже точно не будет. Так прошло какое-то время моего тихого негодования, больше похожего на истерику. Интересно, что бы подумал посторонний человек, застань меня за этим занятием? Благо, в коридоре не было ни души, а приближение человека я бы точно услышал. Тут довольно неплохая акустика, пусть и до амфитеатра далеко. Неожиданно, в замке что-то подозрительно натянулось и будто бы лопнуло. Звук напоминает тот, что бывает, когда струна разрывается на скрипке по время игры. Дальнейшее копошение стало легче, я даже смог вытянуть свои покоцанные инструменты, вместе с небольшим дополнением. Ко мне в руки выпала небольшая, ржавая пружина. Иголка уже не подлежала использованию, в общем как и скрепка, обе были поломаны. Но, я не терял надежду и потянувшись к ручке, понял — дверь открыта. Пусть и таким плебейским способом, но открыта. Правда, теперь ее вряд ли получится закрыть и замок точно будет заменён, но это произойдет только тогда, когда о моём акте вандализма узнают посторонние, верно? Значит, сейчас можно об этом не беспокоиться.       Прекрасно: первый день, опоздание, взлом и испорченное школьное имущество. Просто блеск! И у кого теперь повернется язык назвать меня послушным мальчиком? Будем надеяться, что на меня подозрения не падут, всё-таки не я один не присутствовал на уроках: об этом говорят спины прогульщиков, ранее мною встреченных. Да и не похож я на того, кто будет плевать на школьные правила. Тем более так бесцеремонно и палевно. И, не думал, что скажу это, но я даже рад, что вызываю больше жалость и сочувствие своей хрупкостью, чем опасения. Что ж, это только мне на руку.       Толкнув тяжелую дверь плечом, я скривился от протяжного скрипения, напоминающего тот звук, который я извлек из скрипки на первом занятии. Ах, хорошее было время, детское… Мне в лицо тут же ударил поток ледяного воздуха, из-за чего по моему позвоночнику опять пробежал табун мурашек. Чёрт, а так ведь и правда не далеко подхватить воспаление лёгких, или, ещё хуже — пневмонию. Ох, чувствую это будет весёлые репетиции, а главное, какие мозговыносящие! Учитывая моё положение, я должен, как минимум, быть в глубокой депрессии, а как максимум — наложить на себя руки. Но не в этой жизни! Вдохнув свежий морозный воздух, я ещё раз вздрогнул и шагнул на крышу, тихонько прикрыв за собой дверь, чтобы та, упаси Господь, не захлопнулась и не привлекла этим звуком чьё-либо внимание. Так спалиться на месте преступления — это нужно уметь. А с моим везением, кто знает, лучше перестраховаться.       Пройдя чуть дальше, мне открылся вид на парковку, где и произошло знакомство с Беллой. Большинство машин были, мягко говоря, так себе, но были и исключения. Серебристое вольво, например. Никак оно не вписывалось в окружающую среду: будто рояль в кустах. Ну или розовый танк. Был какой-то когнитивный диссонанс. Оглянувшись, я, как и ожидалось, не нашёл ни единой живой души. Я был здесь совершенно один, наедине с промозглым ветром и шумом листвы. И это мне чертовски нравилось: так и хотелось достать нотный лист, игнорируя навязчивые потоки, и творить, творить, творить. Написать что-то столь хаотичное, как и этот ветер, но такое же успокаивающее, как вид падающих листьев. Пальцы коченели, но в ушах раздавался шум собственного сердцебиения, а в голове звучали уже первые звуки ненавязчивой, грустной мелодии. Я уже было потянулся за тетрадью и ручкой, чтобы устроиться здесь примерно на ближайшие часов пять, но одёрнул себя. Нет, не сейчас. Сейчас у меня испанский, душный класс и сопли. В общем, ничего хорошего. Я уже опоздал, могу вылететь в первый же день, или, что ещё хуже, увидится с Деймоном у директора. Возьми себя в руки, высморкайся, вспомни хотя бы, как будет «здравствуйте» на испанском и иди в аудиторию.       Последовав своим замыслам, я последний раз обернулся, чтобы осмотреть влажную от вчерашнего дождя крышу с листвой, грязью и желавшей сорваться с голосовых связок мелодией. Пообещав себе вернуться сюда и закончить так и не начатое, я аккуратно закрыл дверь и поспешил в уже ненавистное помещение, откуда раздавались приглушенные голоса на непонятном языке. Боже, если ты есть, дай мне сил пережить этот день…

***

— Hola… — нерешительно произнес я, войдя сразу после несмелого стука. Шмыгнув носом, я уставился в пол, а точнее на ботинки своего нового учителя. Который вскоре станет моим мучителем, ведь с испанским я знаком даже не на «Вы», а скорее на «Вы что тут, блин, забыли?». — A quién veo!* Неужели наш новенький решил в первый же день показать, насколько он отличается? Или для вас правила не писаны? Вы опоздали на пятнадцать минут! Что вы можете сказать в свое оправдание? — в меня наверняка впился суровый взгляд, но я этого не особо почувствовал. Куда уж вам до моего дяди. А тон, хоть и был суровым, но до громогласного рёва Деймона ему было, как до луны. Особенно, когда я делал ошибки в «элементарных вещах!»       Немного потупив взгляд об его блестящие ботинки, я сглотнув и слегка поморщившись от саднящей боли в горле, решил не накалять ситуацию. Сейчас моя задача — минимизировать собственный ущерб и не важно, моральный или физический. Позор перед классом — не такая уж и большая цена. Люди быстро забывают, а подростки — тем более. — Понимаете… Я немного приболел, а еще заблудился совершенно. Я очень, очень плохо ориентируюсь в новых местах. Топографический кретинизм, слышали? Так вот, я заскочил в туалет, чтобы привести себя в порядок, а тут звонок, толпа, я не смог найти нужную дверь. Извините, этого больше не повторится. — после своей наполненной раскаянием речи, я решил рискнуть и бросить взгляд на учителя из подлобья. Ну же, моё природное обаяние, хоть раз сработай!       Учитель представлял собой, кстати, старомодного мужчину за сорок, в огромных очках с толстыми линзами и абсолютно неухоженными бровями. Удивившись таким своим девчачьим выводам, я посетовал на воспитание своего дяди, где всё должно выглядеть идеально. И это идеально у него, видимо, довольно субъективное. Мой же учитель, имел немного лишнего веса и морщинок вокруг глаз. Наверное, он много улыбался. Однако, сейчас они были едва различимы, из-за нахмуренных бровей и сомкнутых в тонкую линию губ. Не хватало только стойки «руки в боки», однако этому мешала книга в его ладонях.       Присмотревшись ближе, я понял, что это учебник. Средний рост мужчины позволял ему спокойно взирать на меня сверху вниз, особенно если учесть то, что я старался выглядеть как можно меньше. Это было довольно сложно, учитывая мою осанку, от которой я даже если захочу не избавлюсь. Это сильнее меня, моего тела. Это всё в голове, вбитое сотней, а то и тысячью ударов деревянной палкой по спине, во время репетиции в далёком детстве. Теперь такое чувство, будто я эту палку и проглотил. — Что же помешало вам прийти в школу раньше? — его глаза сузились, обозначая существенное недовольство. Вот же, кажется, всё плохо. — Ну, я немного не рассчитал расстояние от дома, до школы, первый день, как никак… — мямлил я, стараясь придумать что -тлибо поубедительнее этого бреда. — Представьтесь, молодой человек. На испанском разумеется. — на его губах заиграла змеиная улыбка и я понял, что попал. Не в том смысле, в котором пишут в бульварных романах, естественно. У меня буквально затряслись поджилки, на мысль о том, что именно я должен сказать. И главное, как?       Сглотнув вязкую слюну через больное горло, я слегка откашлялся, чтобы придать своему голосу хоть немного силы. — Me llamo Harry Мссall.** — всё, на этом мой словарный запас заканчивался. Ну или, по крайней мере, только в этом я был на сто процентов уверен. — Qué edad tienes? *** — сам вопрос я, вроде - бы, понял… Наверное, он спрашивает сколько мне лет. Хотя тут я больше доверяю своей интуиции, чем знаниям. — J'ai 19 ans. **** — перешёл я на французский, чтобы хоть как-нибудь сгладить ситуацию. Может быть, если он поймет, что я не совсем имбицил, то отпустит меня с миром за парту? Ну или, хотя бы, не будет акцентировать на этом внимание в будущем? — Я, конечно, безудержно счастлив, что вы знаете французский, но вы на уроке испанского. Так что говорите именно на этом языке, уж будьте так любезны. — Я бы рад, но… Не могу. — сдался я. Ну всё, тушите свечи, лапки к верху. Тут уже ничего не попишешь. — Что ж, садитесь, Маккол. Но будьте уверены: этот случай будет внесён в документацию. При повторном, подобном инциденте, я буду вынужден обратиться к вашим родителям. — он важно поправил очки и дал мне знак на единственную свободную парту, предпоследняя в среднем ряду. Ну, не всё так плохо, верно? Было бы хуже, если бы он узнал о сломанном замке…       Не медля ни секунды, чтобы не привлечь ещё чем-то внимание мужчины, я направился к своему месту. Парта была хоть и предпоследняя, но почему-то пустая. Странно. Обычно последние места - самые востребованные. Мне то в общем должно быть всё равно, зрение у меня хорошее, но ввиду новых обстоятельств, а именно натянутых отношений с учителем, я принял данное совпадение, как манну небесную. Чем я дальше, незаметнее и меньше - тем лучше. В идеале была бы совсем последняя парта, но что же: надо брать, что дают. За мной, кстати, место было занято интересной парочкой. Именно парочкой, ведь как посторонние эти люди не выглядели совершенно. Да и как друзья тоже, если честно. Девушка, вальяжно закинув ноги на бедра парня, не сильно обращая внимание на окружающий мир, копалась в каком-то журнале, иногда удовлетворительно улыбаясь, а иногда презрительно кривясь. Торчащие волосы темного оттенка красиво контрастировали с бледной кожей, наверное, никогда не знавшей солнца. Отлично, не я один буду бледной молью здесь! Хоть что-то хорошее… К учителю она была в пол оборота, но, видимо, это нормальная расстановка вещей, раз до сих пор не обратили внимание на её поведение. А возможно, что это дети очень влиятельных спонсоров, которых все просто боятся трогать, дабы не попасть в немилость их родителям. Плавали, знаем, я сам поначалу был для прислуги этакой «хрустальной вазочкой», которую если тронь, проснётся дракон и всех сожжет адским пламенем. Но это быстро проходило, когда дядя не то что не наказывал их за некоторые промахи в отношении меня, он их поощрял! «Мальчишке нужно правильное воспитание.» — говорил он. Но я слишком ушел в себя…       Рядом с ней сидел молодой человек, что рассеянно поглаживал так бесцеремонно возложенную на него ношу и одновременно читал какую-то потёртого вида книгу. Обложки было не видно из-за рассеянных по ней, как паутина, пальцев, но вот её поношенность не заметить было трудно. В противовес своей подруге, он был блондином, правда несколько темнее чем я: вьющиеся волосы аристократично падали на лицо, такое же бледное, как у спутницы. Не думаю, что богатеньким людям свойственно носить с собой такие книги. Но время для дальнейшего размышления мне не дали. На подходе к моему рабочему месту в меня впились два жёлтых глаза. Сузившийся зрачок недвусмысленно намекал на перевозбужденное состояние его владельца, а захлопнувшаяся с характерным звуком книга только подтверждала это. Его ноздри беспрерывно расширялись, будто стараясь что-то учуять. Что-то мне подсказывало, что он сдерживаться от того, чтобы не вскочить и не стать обнюхивать все, словно гончая собака напавшая на след. Его приятная ноша, не отвлеклась от своего занятия, лишь запустила в его волосы руку с длинными ногтями и начала поглаживать. Парень, слегка пришедший в себя, снова открыл книгу, правда я не знаю, как он определил место, на котором остановился — закладки замечено не было. Хмыкнув себе под нос и усевшись-таки за свою парту, я справедливо решил — чудики. Линзы, наплевательское отношение, странное поведение — всё это довольно красноречиво. Либо они богатенькие детки и просто чего-то наглотались, либо обычные школьные аутсайдеры. Такие везде есть, наверное. В конце концов, всегда найдётся тот, кто будет отличаться от общей серой массы. И это неизбежно. Но также неизбежно, что тот, кто с ними общается, рискует сам стать козлом отпущения. А мне такой участи не надо, я и сам прекрасно могу найти себе проблем, чего стоит только сегодняшний день. Решено, держусь подальше от всех, а от этих бледнолицых — особенно.

***

Флэшбэк

      На полу сидел мальчик лет тринадцати. Хотя с виду ему не дашь и десяти, слишком уж хрупким и тонким он был на вид. Запястья тощие и костлявые, кожа да кости. Лицо ничуть не лучше, впалые глаза и обкусанные из-за голода губы. Мальчик не ел уже два дня. Если не считать за еду воду из крана в ванной, разумеется. Маленького, ощутимо ниже сверстников мальчика, наказали. И, если честно, он прекрасно понимал за что. Дяде и тёте горничной с репетитором надоели его вечные крики и просьбы отправить его к маме. Им надоели его капризы и слёзы с соплями. Но больше всего им надоели вечные ошибки на репетициях по игре на фортепиано и скрипке, что длились практически по двенадцать часов в день. Без перерыва, если конечно за перерыв не считать те моменты, когда руки просто отнимались, или неправильно пережатая струна лопалась, оставляя на лице мальчика неглубокие порезы. Мальчик уже давно всё прекрасно понял — мама и папа не придут забрать его. Каникулы у страшного дяди Деймона не закончатся никогда. Он останется в этом доме навечно, вместе со строгой прислугой, требовательным репетитором и пугающим родственником. Навсегда. Он прекрасно осознавал это. Но прекратить плакать и капризничать не мог. Такова уж природа ребенка, он ничего не мог с собой поделать, в общем, как и с окружающим его миром.        Но сейчас мальчик плакал отнюдь не от этого осознания. Горячие ручейки бежали по его щекам из глаз, не позволяя видеть сквозь пелену. Пусть он и знал, что изображено на фотографии в его руках. А точнее, кто. Радостно улыбающаяся пара жестко контрастировала с его настроением, из-за чего на секунду появилось желание разорвать отвратительное фото в клочья. Однако, он этого не сделал. Вместо этого, он бережно прижал к своей груди злополучное изображение, на котором были самые дорогие его сердцу люди. Мама и папа. Молодые, еще совсем неопытные объятия, в которые они заключили друг друга, только больше умиляли. Платиновая блондинка с ярко зелёными глазами — Лили. Самая лучшая мама на свете. Мальчик ещё помнил, как она пекла ему его любимый шоколадный пирог на одиннадцатый день рождения. Как они вместе его украшали. А ещё помнил, как в этот же день всё рухнуло. Другим человеком был его отец. Пусть здесь он был одет в строгий костюм, а Гарри помнил, что отец их не очень любил, — это был точно он. Иначе, кто может смотреть на Лили таким влюбленным взглядом? Если та смотрела в объектив, то папа — Стефан — только на объект своих мечтаний. Он нежно приобнимал её за талию, прижимая к себе. Его рука лежала практически точно на её талии, ни сантиметром ниже. Она же обняла его за плечи, почти что по-дружески. С её небольшим ростом это было сложновато, но она справилась. Лёгкая улыбка гуляла на губах ещё совсем парня, не мужчины. Пусть он и желал выглядеть старше: уложил волосы, надел дорогой костюм, рядом с ней хотелось только одного — её. На лице девушки находилась яркая и открытая улыбка, во все тридцать два зуба. Длинные, светлые локоны слегка спутались, а свадебное платье помялось. Свадебное. Это была свадьба.        Если в глазах Лили был неподдельный восторг и счастье, так и плещущее прямиком из фотографии, то у Стефана было в глазах написано смирение и небольшой отголосок скорби. Этого было практически не видно, но если приглядеться, то можно было заметить, что пусть его губы и улыбаются, но глаза — скорбят. Тогда маленький мальчик этого не понял, ведь он видел, что папа безраздельно обожал маму и был готов достать для неё звезду с неба. Он считал, что свадьба — событие радостное для всех. Тогда, к сожалению, он не придал этому значения, а зря. Очень зря. Ведь эту фотографию он никогда не увидит больше. И как подтверждение этому: тяжелая, дубовая дверь отворилась и стукнула о стену. На пороге стоял Деймон. Очень и очень злой Деймон, который полностью оправдывал своё имя. — Не смей трогать мои вещи своими грязными руками, паршивец! — прокричал он, уже занося руку для удара.       У мальчика перед глазами прыгали разноцветные блики, руки тряслись, а сердце продолжало биться подстреленной птицей где-то в горле. Он вскочил, случайно выронив фотографию, которая подхваченная воздухом плавно опустилась на пол, к множеству таких же, как она, вынутых из старого семейного альбома. Мужчина мельком бросил взгляд на неё, от чего только больше озверел. В его глазах мелькнуло бешенство и ничем не затуманенная ненависть, вот только кому она была предназначена, мальчик так и не понял. А тем временем, старший из находящихся в комнате, поднял очи на своего подопечного. Быстро преодолев разделяющее их расстояние, он нанес первый удар. А затем ещё и ещё. Но мальчик, к счастью, уже этого не чувствовал. От переизбытка стресса, его сознание просто отключилось.       Но перед этим, с его губ успели сорваться тихие слова: — Пожалуйста, не надо…