Тот самый из детей ланисты

Первый бой на арене похож на первый секс. В теории ты отлично себе всё представляешь: как подготовиться, как правильно начать, как стоит двигаться, чтобы добиться нужного финала. Что-то рассказывали бывалые, да и сам рисовал мысленно образы и всевозможные исходы. А уж сколько было имитаций действа. И всё же, когда до осуществления плана остаются какие-то считанные секунды, все эти знания оказываются ничтожными. Повезёт вспомнить хотя бы часть в процессе. Предательски потеют ладони, пот, как назло, течёт холодными каплями и по спине. Рикс резко ощутил всю тяжесть своих доспехов, а голове в шлеме становится тесно. Сквозь широкие прутья решётки, перед которой он стоит в ряд с другими гладиаторами, можно увидеть, как кровавые следы умерших врагов Цезаря засыпают песком. Почему-то никто не рассказал, что сезон арены начинается непосредственно с казни заключённых диктатора, за которой приходится наблюдать в шокирующей близости. Одно из уже мёртвых тел, зацепив крюком, пытается убрать с арены раб. Крюк сползает с развязывающих набедренных тряпок, человеку приходится подойти и схватить труп за руку, чтобы оттащить его и разобраться с этим побыстрее. Рука, в которую до этого вгрызся лев, легко оторвалась от тела при малейшем давлении. В гладиаторской толпе новичков немой ужас от предстоящего сражения сменился ещё более отчаянными вздохами. От отвратной сцены расчленёнки хочется отвести глаза, что Рикс и делает. Его взгляд отрешённо скользит по трибунам, игнорируя собравшуюся челядь и выискивая места знати. На противоположной стороне от его ворот в тени вычурного навеса с роскошными вензелями и всяческими украшательствами можно было рассмотреть фигуры аристократии. Первым, конечно, выделялся Цезарь. Вблизи Рикс его (ещё?) не видел, но всевластие этого человека можно было ощутить даже на таком расстоянии. Где-то за ним в одной из лож должна была расположиться семья Флавия. Где-то там сидит и Лабель. Жаль, что импланты гладиаторов деактивируются на время боя для исключения возможности помогать своим рабам. Рикс хмурится и снова смотрит чётко перед собой, когда раздаётся мерзкий звуковой сигнал. Решётка перед ним мелко дрожит и вот-вот должна подняться. Его пальцы так стискивают деревянный меч, что по нему скоро пойдут трещины и гладиатор останется безоружным. Память услужливо подкидывает воспоминание про его сражение со львом в оранжерее, когда в руках был только деревянный щит. Смешно. В тот момент казалось, страшнее минуты в жизни не будет. Хах. Как ты там сказал, Лабель?

***

— Всегда может быть хуже, — цедит сын ланисты в ответ на раздражённый вздох Рикса «не знал, что сегодняшний день может стать ещё хуже». — О, я заметил, — гладиатор лежит на своей постели, игнорируя вошедшего и бесцельно крутя в пальцах разломанный пульт управления чипом. Ремонту не подлежит. Когда он наконец-то остался в одиночестве без гудящих над ним отпрысков Флавия, то закрыл глаза и постарался думать на всю доступную его искалеченному мозгу мощность. Хотелось провалиться в сон, отключиться, перестать что-либо чувствовать, но так бы Рикс поступил раньше. В ту пору, когда обманывал себя и бежал от проблем, скатывающихся в гигантский снежный ком. Теперь лавина всё же догнала его и прибила. Если он хочет жить, ему надо бороться. Надо начинать свою игру, если правила чужой остаются загадкой. — Я пришёл только проверить, как ты себя чувствуешь, — голос у Лабеля не медовый и певучий, как бывало. В нём ни одной эмоции, сплошное убийственное спокойствие. Рикс уже знает, что это значит. Кто-то сбит с толку. — Пожалуйста, — переведя на него уставший взгляд, Рикс разводит руки в стороны, — проверяй. Я весь твой. От последних слов Лабель вспыхивает, но это было бы невозможно заметить, будь то их первая встреча. Сейчас же его истинные эмоции под фальшивыми масками видно, как если бы на него был направлен прожектор. Рикс успел обдумать вечер и сделать много выводов, пока в комнату опять не ворвались. Не обращая внимания на гудящую голову, он заставлял себя складывать последние события в цепочки подобно словам в предложениях. Пока не начало иметь смысл. Когда Лабель зашёл в первый раз и увидел его с Августой, Рикс перестал дышать, решив, что сейчас его убьют. Его тело было в напряжении до треска мышц. Но стоило брату с сестрой начать ругаться, как понимание начало медленно доходить. «Тебя сегодня спасли их распри. Будь осторожен», — сказала ему как-то Сторция. Смерть отменяется, что же тогда? — Впрочем, вижу, всё прекрасно, — холодно отвечает Лабель, но уходить не спешит, продолжая стоять у двери. Рикс мысленно усмехается и подбрасывает в ладони пульт, сжимает его в пальцах напоказ. — И как ты это понял? По лицу прочитал или проверил показатели на похожей штучке? — он язвит, потому что тогда сын ланисты точно останется. От раненого зверя пахнет кровью. И зверь это знает. Реакция импланта на касание груди Августы вызвала мучительное жжение в теле и неожиданно где-то в мозгу. Боль была самая настоящая, живая, выкручивала каждую клетку тела, сводила с ума. Это длилось недолго, но достаточно, чтобы мысли превратились в жвачку, которую невозможно разжевать. А ведь теряться было нельзя, поэтому Рикс дал себе отлежаться на полу, чтобы не вступать в разговор совсем уж блеющим ослом. Когда Лабель задал свой вопрос, то получил честный ответ. Рикс правда не хотел идти с Августой, чья нестабильная опасность была для него очевидной, и только зудящее ненормальное возбуждение заполонившее разум двигало им в тот момент. Но просто так это не скажешь, сочувствие к себе и сопутствующие распри между ними надо вызвать хорошей актёрской игрой. Умоляющим взглядом не заставлять отвечать, неразборчивым шёпотом, долгими паузами, прерваться на полуслове, чтобы якобы не разрыдаться. Здесь может и переиграл, но уж как сумел. Зато цель была достигнута — они потеряли к нему интерес, начав выяснять отношения между собой. — У меня нет с собой такого же пульта, а этот сломан, — на выдохе сказал Лабель, сузив свои серые глазки. С маленьким зрачком они кажутся совсем уж мёртвыми. — Но ты определённо в порядке, если мелешь языком. — Жить и правда буду, — отстранённо пробормотал Рикс, рассмотрев ещё раз устройство и вдруг бросив его в сторону Лабеля. Тот ловко поймал вещь и с недоумением посмотрел на гладиатора. Оставалось только быть как можно незаметнее на протяжении их разговора. Не реагировать, расслабить мышцы, представлять себя сломанной куклой, брошенной на постель. Когда Августа сжала свои пальцы на его челюсти, наверное только чудом Риксу удалось сохранить своё потерянное внешне состояние. Он мог бы и не притворяться, сосредоточиться на собственной боли и страданиях, на стояке, прожигающем штаны, и звенящих от перевозбуждения яйцах, открыто мучаться, но тогда бы мозг отключился от чужого диалога, а этого нельзя было допустить. Запомнить и понять необходимо было каждое слово. Поспорили, значит. Лабель готов отдать за Рикса многое, а судя по последним сомнениям, больше, чем хотел. Неприкрытое переживание в прощальном предложении про лекаря утром. Вражда с властной сестрой, ненависть к ней, её манипуляции. Рикс старался впитать как можно больше информации, пока дверь за ними не закрылась. Чтобы потом медленно весь этот поток расщепить на атомы и проанализировать. Хоть визит Лабеля и оказался неожиданностью, но он удивительно гармонично дополнил сложившуюся картину. — Спорим, не сможешь починить? — усмехаясь, Рикс наблюдает за гостем. Внутри столько злости и бешенства, что мимика у гладиатора всё норовит выдать его истинное отношение к происходящему. Сдерживаться и сохранять лицо оказалось сложно. А выглядит так просто, когда это делает Лабель… — Я с недавних пор больше не спорю, — хмуро отвечает он, пока смотрит на поломку вещи, причиной которой стал. — Что так? — Рикс встаёт с постели и подходит к сыну ланисты ближе, чувствуя его сладкий приторный аромат. Скорее всего, даже кровь и грязь недельной давности не смогли бы перебить этот нежный запах. Остановившись в паре шагов, Рикс складывает руки на груди в ожидании интересного разговора. Тень раздражения на лице Лабеля многообещающая. Что такое? Он ведь хотел игры. Он их получит. — Судя по твоему поведению, ты и так уже всё слышал, — взгляд у него непроницаемый. Ни откровенного фальшивого презрения для закрепления своей властности, ни стыда или смущения. Хотя стоит прямо и гордо, готовый, видимо, к любой реакции. — Дорого я тебе обошёлся, кажется, — перенимая его безэмоциональную манеру, говорит Рикс и постукивает пальцами по локтю. — Не особо, — снисходительно отвечает Лабель. — А что за вечер? — Вечер? — Который Августа хочет повторить, — Рикс удовлетворённо прищуривается, когда замечает чужую растерянность. — Такой же, на каких ты уже был, — морщится Лабель. — Ну конечно, тогда почему ты не хотел соглашаться и… — Не твоё дело, — он грубо обрывает Рикса и смотрит на него с предупреждением. Гладиатор хмыкает, подходя совсем близко и вальяжно упираясь ладонью в дверь возле лица Лабеля. На аристократичном лице удивлённо приподнимается одна бровь. — А какое моё дело? — голос сам опускается до шёпота. — Ждать, пока вся ваша семья пустит меня по кругу? Дурманящий сладкий аромат усиливает головную боль, но от собственных слов выделяется столько адреналина, что ещё какое-то время Рикс протянет. Лабель приоткрывает свой чертовски красивый рот для ответа, затем закрывает, поджимая губы, и отводит взгляд. Хочется коснуться его лица и заставить смотреть на себя, да не можется. Игнорируя молчание, Рикс медленно придвигается ещё ближе, балансирует на самой грани. Одно его необдуманное движение — будет разряд. Но он осторожен. Вдыхает запах чужого тела и сомнений, склонив голову к белой шее и прикрыв глаза. Как эти приторные нотки могут быть одновременно такими раздражающими и при этом возбуждать? — Я не знал, что так будет, — наконец тихо говорит Лабель и можно даже уловить подобие раскаяния в его словах. Или это только мерещится. В конце концов, с чего бы ему демонстрировать какие-либо переживания. — Врёшь, — выдохнул ему на ухо Рикс, после чего получил лёгкий толчок в грудь, отстранивший его от Лабеля. — Я мог бы вообще ничего не говорить. Цени мою честность с тобой, — раздражённо отозвался сын ланисты, буравя гладиатора холодным взглядом серых глаз. К сожалению, его напускное высокомерие было уже неспособно обмануть. — О, я ценю, — Рикс снова подался вперёд, но в грудь предостерегающе упёрлась ладонь Лабеля. Правда боится? Или играет? — Просто не хочу в один день оказаться с перерезанным горлом, пока моей кровью будет умываться твоя старшая сестра. Пальцы Лабеля дрогнули и нервно сжались на рубашке Рикса, он сглотнул. Рикс чувствовал себя хищником, для которого с минуты на минуту решится судьба его ужина. — Это происходит с другими, — но звучало уже не слишком уверенно. — Можешь ручаться? — ответа не последовало. — Хотя, наверное, и это не моё дело? Так что же моё? Терпеть истязательства, чтобы ты мог на меня подрочить? Точнее мне. Умолкнув, Рикс сам испугался своих слов. Перегнул? Или нет? Потому что если да, то сейчас его скорее всего всё-таки убьют. Ему показалось, что чёрные зрачки Лабеля угрожающе расширились. — Ты… — прорычал сын ланисты сквозь сжатые зубы и рванул Рикса на себя, но тот не смог просто закрыть свой рот. — Ты боишься, что я умру, Лабель? Вообще, Рикс не собирался произносить его имя, но оно вырвалось, как что-то само собой разумеющееся. Обращался ли он к нему хоть раз по имени за всё это время? Кажется, нет. Удивление промелькнуло и на обычно таком невыразительном лице самого Лабеля, который так сжал его рубашку, что послышался треск натянутой на плечах ткани. Между ними были считанные сантиметры, в воздухе сгустилось столько напряжения, им можно было давиться и дыхание Лабеля участилось, будто этого самого воздуха ему отчаянно не хватало. Рикс ждал его ответа, не отводя взгляда от серых мечущихся глаз. Скажи уже хоть что-то. Хотя нет, лучше не говори. Хотя ладно, пусть будет что угодно, даже… — Да. Рикс неожиданно понял, что только сейчас выдохнул. Стерев крошечное расстояние, Лабель впечатал его губы в свои одним уверенным движением. Его ледяные пальцы свободной руки вплелись в короткие волосы на загривке гладиатора, хотя тот и не пытался отдалиться. Наоборот открыл рот навстречу, отпуская себя и затыкая голос разума. Потом. Он сделал шаг вперёд, припирая Лабеля спиной к двери, и впечатал обе свои ладони по бокам от него. Просто чтобы не дать себе коснуться податливого и ластящегося к нему тела, иначе момент оборвётся самым пренеприятным образом. Губы у Лабеля ожидаемо холодные, но ненадолго, Рикс быстро согревает их своим теплом. Поцелуи до отчаянного жадные, частые, постоянно хочется ещё вздохнуть, только не хочется прерываться. В конце концов они совсем смазываются и превращаются в одно пульсирующее ощущение удовольствия от жара чужого языка в танце со своим. Уже обе руки Лабеля скользят по груди гладиатора, очерчивают мускулы и плечи, прижимают к себе, как будто тот может исчезнуть или отстраниться в любую секунду. Ногти Рикса царапают дверь из-за необходимости держаться и не трогать в ответ. Первым в себя приходит Лабель, когда сжимает плечи Рикса и резко отодвигает его от себя. Глаза у него горят так, как гладиатор ещё ни разу не видел. В сером калейдоскопе и долгожданная радость, и удивление, и смущение, и желание, и какая-то борьба. Совершенно ошалелое лицо, а зацелованные губы налились кровью и пошло покраснели. Этот его потрёпанный вид стоил злословия. Лабель убирает от него руки и молча восстанавливает дыхание, поправляет волосы и тунику, проводит тыльной стороной ладони по губам, вздыхает. — Я могу умереть в первом же бое на арене, — хрипло бормочет Рикс, не отдавая себе отчёта. — Ты хотел меня, так вот он я. Я хочу тебя. — Рикс… — голос Лабеля непривычно дрожит. Да, на такую проверку здоровья он явно не рассчитывал. — Прошу, Лабель, — Рикс и сам не верит, что говорит это. Повторять его имя приятно, как и слышать своё из его уст. — Ты едва на ногах стоишь, — самообладание медленно становится снова подвластным аристократу, возвращая в его лицо жёсткость. — И единственная причина, почему ты ещё стоишь, это адреналин. — Да и… — Тихо, — Лабель взмахивает ладонью перед собой, обрывая Рикса на полуслове, и напряжённо думает какое-то время. Наконец произносит. — Ты сейчас ляжешь и уснёшь. — Это гипноз? — усмехается гладиатор. — Это приказ. — Уф, — Рикс морщит нос, но всё же послушно идёт к своей постели. — К тебе придут лекари и переведут в лечебное крыло поместья. Только после того, как я буду уверен в твоём состоянии, мы продолжим разговор, — тон у Лабеля бескомпромиссный, как в самый первый раз в термах. Он смотрит на Рикса в ожидании, приподняв брови. — Как скажешь, — бурчит гладиатор в ответ, уже лёжа на кровати с закинутыми за голову руками. Ещё несколько секунд Лабель не отводит от него глаз, затем кивает, но скорее своим мыслям. — До встречи, — бросив последний взгляд, Лабель всё же выходит. — До встречи, — успевает сказать ему вдогонку Рикс, когда дверь уже почти захлопывается. Перевернувшись набок и подперев подушку руками, гладиатор хочет обдумать случившееся, но сон мгновенно окутывает разум и гудящую голову. Все события дня придавливают бетонной плитой, которая оказывается отличным одеялом. Последнее, что он помнит перед тем, как отключится, это тупую несползающую с лица ухмылку.

***

К нему и правда приходят лекари, заставляя проснуться, и тащат за собой под конвоем в поместье. Ощущения после рваного сна странные, Рикс чувствует себя словно продирается через толщу воды. Другие гладиаторы в казарме провожают его сочувствующими взглядами. Лечиться за сутки до арены знак недобрый, чтобы там с ним ни случилось. Никого из друзей по пути Рикс не встречает, от чего на душе как-то пусто. Увидится ли он с ними до арены? Или вдруг уже там придётся биться с кем-то из них? Тем временем на улице успел случиться рассвет и солнце подходит к зениту. Судя по девственно голубому чистому небу, день ожидается солнечный. Неужели на прощание? В лечебном крыле пахнет, удивительно, ничем. Совершенно стерильное место. Палата, куда его заводят, похожа на ту, где он проснулся после обработки ран от львиных когтей. Рука сама тянется к белёсым отметинам и рассеянно трёт их. Стоит ему лечь, как сонливость снова даёт о себе знать. Веки непроизвольно тяжелеют, пока вокруг хлопочут какие-то незнакомые люди, периодически дёргая Рикса. Но мир неизбежно снова исчезает в пустоте.

***

Очередное пробуждение. Тело отзывается непривычной упругой энергией, а в голове долгожданная ясность и спокойствие. Ни тебе исступленной боли в висках и затылке, ни тяжести в конечностях, ни головокружения. Как будто пока гладиатор спал, его сознание перенесли в свежий новый с иголочки организм. Приоткрыв в недоверии один глаз, Рикс с облегчением открывает оба, потому что нет, это всё ещё он. Со всеми особенностями и шрамами. В палату заглядывает всё тот же лекарь, который Риксу уже знаком. — И снова доброе утро, — он хмурится, проверяя время на браслете, — хотя, уже скорее добрый вечер. — Долго я спал? — собственный голос звучит излишне бодро. — Часа четыре, нормальная реакция на восстанавливающее нервной системы. Повреждения оказались незначительными, — мужчина ухмыляется в усы. — В прошлый раз было куда хуже. Хотя кое-что теперь, возможно, будет вам в новинку. — Что именно? Лекарь развернул стул к Риксу и сел на него наоборот, оперевшись локтями на спинку стула перед собой. — Видите ли, в нашем мозгу за возбуждение отвечает отдел мозга, где вырабатывается фермент под названием ароматаза. Его работа заключается в регулировании химической реакции, в результате которой мы испытываем или нет сексуальное желание. И на ваш мозг, — палец лекаря легко постучал Рикса по лбу, — было оказано агрессивное стороннее воздействие, искусственно вызвавшее резкое перевозбуждение не только нервной системы, но и этого отдела. К сожалению, воздействие было достаточно долгим, что привело к переизбытку фермента и… — Вы можете сказать понятнее? — Рикс начал плыть ещё в начале объяснений, хотелось уже услышать суть. — Вы будете ещё неопределённое время испытывать сексуальное возбуждение против своей воли. Так вот что это за энергетический прилив сил. — Прекрасно. — Это ещё не всё… — Боже… — проведя ладонью по лицу, Рикс почти затравленно воззрился на сидящего рядом лекаря. — Агрессия и возбуждение близкие по своей натуре, и пока организм не стабилизируется, оба этих ощущения будут преследовать где-то рядом. Соответственно, если разозлитесь, то усилится возбуждение, если возбудитесь больше, то уровень агрессии тоже поднимется. В общем, вы в легковозбудимом состоянии. Есть и хорошие новости, к арене это должно успеть пройти. Постарайтесь сегодня избегать перенапряжения, лучше провести остаток дня спокойно. — Просто отлично, — пробормотал Рикс и с титаническим трудом сдержал рвущийся нервный смешок. — Я могу побыть один? Словно ожидая этого вопроса, мужчина тут же поднялся. — Да, безусловно. Как только разберётесь в себе, вас проводят. — Куда? Ответа не последовало. Дверь хлопнула, отрезая гладиатора от мира, в который он ещё не был готов выходить. Рикс закрыл глаза и прислушался к своему телу. Внутри действительно зудело чувство возбуждения, гораздо слабее того, какое заставила испытать Августа, но достаточное, чтобы это доставляло дискомфорт, ведь возбуждаться причин не было. Он перебрал мысленно самые ужасные и неприятные картинки в попытках унять возбуждение, но ничего не помогло, от чего стало даже противно. Не дай бог, когда это пройдёт, он сможет возбуждаться на всякие мерзости «по привычке». Глубоко вдохнув и выдохнув несколько раз подряд, Рикс приказал себе успокоиться и не заводиться. Проведите день спокойно. Хаха. Два раза хаха. Хахахаха. Вообще-то, мистер лекарь, все ваши рекомендации сегодня придётся нарушить. Наверное, Лабелю придётся крепко связать ему руки, потому что сложно себе представить, что у него получится сдержаться в таком нестабильном состоянии от желания то ли выебать, то ли убить сына ланисты. И ещё дочь ланисты. И, возможно, ланисту, если доберётся… Риксу пришлось провести ещё одну дыхательную практику, чтобы остановить карусель мыслей, скачущих друг за другом в хаотичном порядке. План был простой. Сначала, ещё в комнате, ему хотелось возмутиться на Лабеля из-за их с сестрой спора, но, подумав, Рикс пришёл к неутешительному выводу, что возмущаться ему нечем. В статусе раба он остаётся в их глазах игрушкой, за которую можно шутливо подраться. И устраивать истерики на этот счёт просто глупо, получилось только подразнить. Тем не менее Лабель не готов с ним просто так расстаться. Что-то его останавливает. Привязанность, интерес? Их надо подкрепить. Убедить Лабеля в своей ответной преданности, дать ему уже, что тот хочет, а взамен получать его помощь на арене, чтобы на ней любой ценой выжить. Это то, к чему его и толкала Сторция с самого начала, то, к чему в итоге и привели все дороги. Попасть в львиные лапы Августы наглядно показалось куда страшнее, а без чьих-либо лап вообще удача точно не улыбнётся. После разговора о родных Рикс не мог позволить себе сдаться, как и допускать отдавать себя кому-либо на растерзание. Лабель должен сам хотеть беречь его. А чего хотел Рикс? Мозг протестующе заныл, не желая портить нарисованную идеальную картинку своего выживания. Не хватало ещё вопроса, что он сам чувствует к Лабелю. — Так, — Рикс подскочил с кровати, как ошпаренный, и затараторил вслух, чтобы умолк мыслительный процесс. — Пора идти. Идти пора. Где там конвой. Выглянув из палаты, он никого не увидел и пружинисто прошёлся по коридору в поисках знакомых лиц. Люди обнаружились в зале, которым коридор заканчивался, и перенаправили его в руки охраны. Охранник же, хмуро стоявший у входа в лечебное крыло, кивнул Риксу следовать за собой. Ощущение было как у теннисного мячика, который отбивают один за другим игроки, а он всё летит, не зная, куда его в итоге занесёт. Весь достаточно долгий путь Рикс витал в облаках в попытках отвлечь себя от дурацких мыслей. Он и с сопровождающим пытался поговорить, но тот на уговоры провести экскурсию по поместью не реагировал. Кажется, лечебное крыло находилось в самой дальней части дома, зато сколько роскошных высоких сводов, дорогих материалов, изысканных панно и водопадов со второго этажа на первый успел увидеть Рикс. При этом в интерьере нет пошлости и перегруженности, каждый элемент на своём месте и без вон той великолепной десятиметровой статуи женщины, возможно, даже было бы пустовато. — Пришли, — бросил охранник возле смутно знакомой арки. Рикс осторожно заглянул внутрь и только сейчас признал хозяйские термы, где уже бывал. Неприятные воспоминания ноющего после верёвок и насилия тела холодком пробежались по позвоночнику. Стоило ему зайти, как сопровождающего и след простыл. Кто-то явно запланировал, что лишних ушей у них не будет. Внутри было также свежо из-за открытой части бассейна и гуляющего по помещению вечернего ветра. Небо, которое ещё утром было голубым, перекрасилось в бледно-розовый цвет, обещающий скорый закат. Разве такой цвет неба перед заходом солнца не к грозе? Отсутствие облаков заставляло сомневаться. Сделав пару шагов вглубь, Рикс заметил Лабеля, сидящего на том же месте бортика у колонны между водой и пропастью. Взгляд его был устремлён на расстилающиеся ниже по холму деревья и владения отца. Рикс наклонил голову набок и прищурился, рассматривая сына ланисты. Снова свесил одну ногу, рассеянно болтая ей в воде, двумя руками обнял вторую и длинные пальцы перебирают ткань туники. В этом движении есть что-то гипнотизирующее. Отвёрнутое лицо позволяет рассмотреть белую линию шеи, так сильно контрастирующую с чёрным цветом волос. Почему-то раньше он не казался Риксу красивым в классическом понимании красоты, парень как парень, но теперь было в его внешности что-то необъяснимо притягательное. Или это новое видение под влиянием повреждённого отдела мозга? Как там он называется. Арома… ароматезия? или амор… амортенция? Ладно, неважно. Стоять истуканом на пороге смысла не было. Полностью раздевшись, Рикс нырнул в бассейн рыбкой. Тёплая подогреваемая вода благосклонно окутала замёрзшее тело. В несколько уверенных гребков он доплыл до Лабеля и демонстративно показался из воды, взмахнув волосами с россыпью брызг во все стороны. — Это было обязательно? — прошипел нахохлившийся Лабель, словно водой окатили кошку. Собственное сравнение показалось Риксу забавным. — Конечно, — он облокотился локтями на угол бассейна, как в прошлый раз, и позволил себе глубокий довольный вздох. Всё-таки термы обладают чудодейственным успокаивающим эффектом. Стерев несколько попавших на него капель, Лабель недовольно бросил: — Как себя чувствуешь? — Давно так хорошо не было, — весело отозвался Рикс. Вообще, ему не было весело, но странное чувство предвкушения вместе с возбуждённостью, а ещё мысли о возможной смерти на арене заставляли губы нет-нет да и растянуться в кривой улыбке. — Мне доложили о сбое выработки ароматазы, — Лабель прокашлялся, — я ожидал таких последствий. Рикс неопределённо пожал плечами. Добавить ему было нечего, тем более, если и так всё известно. Вязкая тишина, почти ощутимая, повисла в воздухе. Подняв голову, Рикс посмотрел на зардевшееся небо, которое всё быстрее насыщалось розовым цветом. Выглядело совсем уж сюрреалистично. Первым молчание нарушил Лабель. — Раз ты теперь знаешь, что все твои реакции были вызваны искусственно, наверное, жалеешь? — сын ланисты повернулся к бассейну и сбросил теперь в воду обе ноги, упираясь руками в бортик, будто хотел прыгнуть вниз, но удерживал себя. — О чём? — пробормотал Рикс, не открывая глаз. — О том, что лез ко мне. — Я?! — возмущённо встрепенувшись, Рикс встретил только насмешливый взгляд Лабеля. — Это ты ко мне лез, я тебя и пальцем тронуть не могу. — Так жалеешь или нет? — с напором ещё раз спросил Лабель, игнорируя ненужные слова. — Нет. Я говорил и делал только то, что хотел. Лабель поморщил нос, но было похоже, будто он пытается спрятать за этим улыбку. — Так что, — ладонь Рикса проехалась по бортику в сторону сидящего на нём, оставляя за собой мокрый след, — до вылета на арену осталось мало времени. — Его перенесли до конца грозы. Хмуро посмотрев ещё раз на чистое небо, Рикс недоумённо вскинул брови. — Какой грозы? — Которая начнётся где-то, — Лабель взглянул на цифровой браслет, — в течение получаса. — Пф, почему раньше тогда не вылетели. — Слишком много процессов, легче отсрочить. Разговаривать Риксу надоело. Позже, раньше, это всё равно случится. Он начал злиться, одновременно с этим возбуждаться, от чего взрывался мозг и наливался кровью член. Успокоиться было тяжело. — Лабель… Сын ланисты вздрогнул от ещё одного обращения к себе по имени и от того, что обе руки Рикса вдруг оказались по бокам от него на бортике. — Что ты… Слова застряли в горле, когда Рикс вынырнул из воды ему навстречу, от чего пришлось в срочном порядке раздвигать ноги, иначе бы он их коснулся. Нависнув над Лабелем, гладиатор наслаждался чужой растерянностью. Взгляд Лабеля метался от его лица перед своим к очерченным от напряжения мускулам плеч и груди. С кончиков волос и с тела на белую тунику падали капли, от чего она неизбежно быстро начинала мокнуть всё сильнее. — Целуй давай, иначе коснусь тебя и током ударит, — с усмешкой прохрипел Рикс, хотя руки у него были сильные и продержаться так он мог долго. Граут не зря муштровал отжимания. — Ты же так… — начал было Лабель, завороженный круглыми блестящими капельками на чужих ресницах, которые можно было пересчитать до единой в такой близости. Рикс закатил глаза и подался вперёд, явно провоцируя. Губы Лабеля ударились об его первыми, чтобы не дать импланту времени среагировать. Мягкие, податливые, открывающиеся навстречу. Прохладные ладони коснулись его напряжённого пресса, провели выше по широкой груди, размазывая влагу, обняли за шею и потянули на себя. Уже и так мокрая туника вжалась во влажное голое тело. Лабель несдержанно простонал ему в открытый рот и сполз на самый край бортика, обхватывая бёдра гладиатора своими и ощущая твёрдый член упирающийся в его. Возбуждение внутри Рикса, похожее сначала на огонь факела, мгновенно разрослось и раздулось в гигантский костёр. И с ним агрессия, толкающая Рикса всё жёстче кусаться в поцелуях и сжимать зубы до звона в голове, когда Лабель смазанно целует куда-то в подбородок, по линии челюсти, в ямочку на шее. — Я… — голос настолько хриплый, но нет сил прокашливаться. — Я так долго не выдержу. Глаза Лабеля мутные, под стать собравшимся внезапно грозовым облакам на малиновом небосводе с оранжевым заревом, собирающемся утонуть на горизонте. — А, — взгляд проясняется, — да. Да, конечно. Зажатый в тисках Рикса, Лабель может позволить себе только отстраниться назад и упереться рукой в противоположный край бортика. Его грудь часто вздымается от неугомонного дыхания, а волосы треплет поднимающийся ветер. По зацелованным губам проходится язык. Лабель следит за восхищённым взглядом Рикса и откидывает голову, обнажая жилистую шею. Из туники торчат острые ключицы, в которые хочется вгрызться. Чёрт, ну почему нельзя коснуться, сжать, смять, раздеть, когда так хочется. Красивый, порочно красивый. Держась за плечо Рикса, сын ланисты отклоняется ещё назад, так, что вот-вот может упасть. Красивый. Его так легко столкнуть туда вниз сейчас. Можно ли перетерпеть разряд тока в бассейне? Нет, как бы ни хотелось, нельзя. Рикс наклоняется, насколько хватает сил (руки уже начинают протестовать), проводит носом параллельно белой коже в районе желанных ключиц, шумно вдыхает сладкий запах. В этот момент прямо над ними раздаётся гром, от которого кровь застывает в жилах. Оба ошеломлённо вздрагивают, застигнутые непогодой врасплох. Внезапно сильный толчок в грудь вынуждает Рикса полететь в бассейн назад спиной, Лабель немедленно ныряет за ним. Открыв глаза под водой, гладиатор видит очертания яркой молнии, расчертившей небо где-то в опасной близости. Кажется, что мир замер в это мгновение. И тут же вернулся в своё русло, стоит им обоим выплыть на поверхность и с удивлением обнаружить, как словно из ведра начал лить дождь. — Это феерично, — смеясь, говорит Рикс, пока уши закладывает от резко ворвавшегося в сознание шума бьющегося обо всё на своём пути потока воды. Небо больше не розовое, его совсем не видно за серыми мрачными тучами, которые словно собираются скрутиться в смерч. Лабель молча смотрит на стену дождя и тут же отворачивается, чтобы поплыть внутрь помещения. Приходится за ним поспешить. Вылезать холодно и кожа немедленно покрывается густой стайкой мурашек. А на Лабеле ещё и тяжёлым грузом мокрая туника. Рикс пытается быстрее думать. У него жилка на лбу вздувается от мысли, что придётся ещё куда-то идти. Нет, хватит уже бродить по этому поместью. Словно услышав его громкий мыслительный процесс, Лабель смотрит на него со снисходительным выражением. — Идём в мою спальню. — На тебе одежда вся мокрая, — отмечает Рикс очевидный факт и тянется к своей сухой, в которую начинает быстро облачаться. — Из этих терм очень легко попасть ко мне. И он не обманул. Винтовая лестница в скрытом проходе при секретном нажатии куда-то там, Рикс даже не запомнил, так как мозг его неподвластный холоду и дождю думал только о неугасающем желании. В комнате темно из-за застлавшего весь оконный проём мрачного дождя. Лабель включает через браслет несколько факелов на стенах для романтичной атмосферы полумрака, пока Рикс снова избавляется от своей одежды. Зачем только одевался, шли пару минут. Кровать у Лабеля внушительная, в гладиаторских казармах такую не встретишь, на ней хочется вытянуться во весь рост, что Рикс и делает. Хрустит каждая косточка. Замерев на боку, он наконец замечает, как Лабель не сводит с него глаз. — Твоя очередь раздеваться, — с ухмылкой отвечает гладиатор, подпирая голову рукой. Не стесняясь и даже улыбаясь чужому интересу, Лабель стаскивает с себя мокрую липнущую к телу тунику. Это ведь первый раз, когда Рикс увидит его обнажённым. Он оказывается атлетично сложенным, совсем не дрищ, как казалось, сухой и подтянутый с выраженными мышцами пресса, тонкой талией и узкими бёдрами на фоне широких плеч. Не шире Рикса, конечно, но разница бросается в глаза. Взгляд опускается по гладкому животу ниже на член. К счастью или сожалению, Рикс повидал уже достаточно членов в гладиаторских термах, ему было с чем сравнить. И у Лабеля он был вполне обычным, средней длины с лишней кожей, немного загнутый к верху в обрамлении коротких черных волос. Как будто специально стрижет, чтоб выглядело так аккуратно. В собственном паху сладко потянуло. — Тебе придётся связать меня, потому что иначе меня только и будет, что шарашить током. — Да что ты, — Лабель выгибает одну бровь и с усмешкой отводит взгляд в поисках верёвки. Как же он сексуально умеет владеть собой, даже когда сам распалён не меньше. — Вот уж не думал, что ты попросишь себя связать. — Сомневаюсь, что вариант отключить имплант есть в меню, — охотно вытянув вперёд сложенные запястья под верёвку, проговорил Рикс. В этот раз чёрная. — Прости, — красивые пальцы Лабеля обвязывают его руки в несколько рядов и затягивают сложносочинённый узел на совесть. Рикс дёргает, чтобы проверить прочность, так как, если честно, искрящее возбуждение пугает его самого. — Крепко, — ладони смотрели друг на друга и при желании вывернуть их не получалось. — Тебя берегу, — Лабель улыбнулся, прищурившись, но у Рикса смешок встал поперёк горла. — Ложись на спину. Он отходит за чем-то ещё, а Рикс возится на постели, потому что без рук становится как без рук — неудобно. Шум дождя убаюкивает, такой равномерный и приятный, если бы не иногда вклинивающийся гром. Когда на долю секунды сверкает молния, можно успеть хорошо разглядеть комнату Лабеля. Аскетичная, лишних вещей тут не увидишь, при этом размеры впечатляют. Ему здесь должно быть пусто. Иллюзорные огоньки факелов танцуют, из-за чего по стенам пляшут тени. Наконец, Лабель возвращается, держа в руках какой-то бутылёк. Он опускается на кровать на четвереньки и кошкой подползает к Риксу, устраиваясь между его ног. От этого вида внутренности скручивает в тугой узел. В висках стучит кровь, когда его целуют, тепло чужих прикосновений и ощущение нависшего над ним, заполнившего собой всё Лабеля. Прервав на мгновение поцелуй, его связанные руки тянут куда-то наверх и вот их уже невозможно опустить. Скорее инстинктивно Рикс дёргает ими и предполагает, что это специальный крюк в изголовье. Тут всё продуманно. Ему становится не по себе от фиксации. Непроизвольно он начинает злиться, тут же пугается этого чувства, потому что злость в его состоянии опасна. С другой стороны от неё никуда не денешься, да и вообще… мысли разбегаются, когда мягкие губы рисуют влажную дорожку на скулах и челюсти, уходят ниже по шее и ещё ниже к груди, которая судорожно поднимается от вздоха. Хочется стонать, но Рикс слишком смущён и только кусает губы. Как-то он забыл, что это по сути его первый раз. Внезапно Лабель снова оказывается перед его лицом и с интересом рассматривает. — Что? — нервно спрашивает Рикс, чувствуя на себе вес чужого усевшегося на его живот тела. — Просто любуюсь, — привычным медовым тоном отвечает Лабель, проводя пальцем по скуле гладиатора и следя взглядом за своим движением. Неожиданно он отстраняется куда-то в сторону, чтобы потянуться за вещью. В его руках блестит до тошноты знакомый предмет. — Оу, неужели ты мне имплант собрался вырезать? — кривая усмешка Рикса больше служит защитой от представлений, что ему опять рассекут кожу. — Рикс, я ничего не могу сделать с твоим чипом, перестань говорить о нём, — холодная сталь в голосе бьёт по мозгам, заставляя снова злиться и от этого возбуждаться. — Ладно-ладно, — бурчит гладиатор, — не будешь же ты мне палки в колёса перед ареной вставлять? Представляешь, как меня будут отвлекать свежие порезы? Скальпель прижимается широкой стороной к его щеке, взгляд Лабеля отстранённый, как у лекаря, которому надо сделать свою работу чётко. Хочется зажмуриться, когда лезвие встаёт на остриё и знающим движением проходится по левой скуле. По ощущениям пара сантиметров, оголённая нервная система чувствует каждую выступающую красную каплю. Рикс злится, чёрт, но ничего не может сделать, только шипит и дёргается от прикосновения холодной подушечки пальца к повреждённой коже. Тёплая кровь размазывается по щеке, в нос бьёт жёсткий запах железа. Может быть, полностью отдаться в руки Лабеля было не самой лучшей идеей? Алые пальцы рисуют волнистый узор к губам Рикса, оттягивая нижнюю. В потемневших серых глазах столько удовольствия, что сложно как-то сопротивляться и приходится послушно открыть рот навстречу. Железный вкус немедленно вязко оседает на языке, но Рикс не обращает внимания. Он смотрит Лабелю в глаза, пока чужие пальцы тонут в его слюне, и он очень старается. Возможно, свежая царапина бы щипала и доставляла дискомфорт, но мозг наконец-то отключился, все ощущения сосредоточились в стоящем до боли в яйцах члене, а больше ни о чём думать уже не получалось. Лабель перекидывает одно колено между ног гладиатора и вынуждает того раздвинуть их шире. Вытащив достаточно увлажнённые пальцы изо рта, он скользит ими вниз по мошонке Рикса, от чего перед глазами разлетаются искры, такие долгожданные прикосновения. От первого пальца внутри непроизвольно хочется отстраниться и слезть из-за воспоминаний о кнуте, но возбуждение не даёт ощутить боли, которая тлеет где-то на задворках, ведь до конца ещё не всё зажило. Может, у хорошенького лекаря Лабеля найдётся что-то в арсенале медикаментов на этот случай. Рикс заставляет себя расслабиться и не ёрзать, отводит глаза в сторону и едва различимо в полумраке краснеет, пока кусает губы. — Смотри на меня, — тихо шепчет Лабель властным тоном, встречая злой взгляд гладиатора. — И не сдерживайся. Я хочу тебя слышать. От этого шёпота всё внутри делает сальто, Рикс только кивает. Распробовать свои стоны у него получается не сразу, но когда Лабель нащупывает чувствительную точку, мир сужается до одной оглушающей пульсации удовольствия. Всё тело выгибается под ласками, запястья гудят, натягивая верёвку на крюке. Кажется, что мышцы от напряжения вот-вот лопнут. Лабель отстраняется под разочарованный вздох, берёт принесённый накануне бутылёк, щедро поливает из него свои ладони, член Рикса и свой, размазывает остатки по животу и бёдрам. Пустой флакон летит куда-то к скальпелю на пол. Звон разбитого стекла сливается с очередным раскатом грома. В воздухе разливается приторный запах, тот самый, которым Лабель пахнет насквозь. Рикс не может им надышаться, пока ладони в масле скользят по телу, сжимаются на его члене, ещё раз внутрь входят пальцы. Всё такое влажное, пахучее, сладкое. Он сам не замечает, как его стоны становятся только громче и несдержаннее. Уперевшись локтем в постель, Лабель заставляет Рикса согнуть колени выше, чтобы ему было удобнее пристроиться. Ощущение медленно входящего внутрь члена такое непривычное, но необходимое в этот момент. Удивительно, как сын ланисты только кажется щуплым и хрупким, а на самом деле ему не составляет труда удерживать рукой ногу в два раза шире своей под коленом. Он наклоняется к расцарапанной скуле Рикса, проходится обжигающим языком по засохшей крови, смакует её вкус. Как это может возбуждать, но оно возбуждает своей неправильностью, а вместе с ним в груди гладиатора разливается злость. Надёжно зафиксированные руки непроизвольно дёргаются, скорее всего кожа на запястьях уже стёрлась. Ему не нравится быть снизу, не нравится не иметь возможности контролировать и вести. Не нравится, что нельзя трогать в ответ и необходимость коснуться сводит с ума. Когда Лабель входит до конца, Рикс задыхается от этой заполненности и чувства, что всё так и должно быть. Какое-то безумие. Их губы снова встречаются, на языке смешалась палитра из железа и сладости, под закрытыми веками взрываются фейерверки от каждого толчка. Рикс стонет Лабелю в приоткрытый рот, пока тот дышит всё чаще. В шею впиваются зубы и кусают до звёздочек перед глазами. Член Рикса трётся между их животами без боли благодаря обилию масла, но из-за этого сознание на самой грани, вот-вот рассыпется в пыль и от него, наверное, ничего не останется. Стоит Лабелю резко выйти из него, как Рикс готов вырвать из стены крюк, лишь бы вернуть всё на место. Лукавый взгляд серых глаз наблюдает за его метаниями, пока сам Лабель медленно двигается вперёд, назад. С улыбкой вслушивается в хриплые срывающиеся стоны с зацелованных губ. Он определённо об этом мечтал, затаившись, ждал, чтобы под ним сильный обездвиженный парень едва ли не умолял его трахнуть. Переведя дыхание, Лабель ложится удобнее на широкую грудь и снова ускоряется. Это трение способно вызвать искры, которые сожгут поместье дотла. Горячая волна проходится по телу, Рикс рвано дышит, потому что терпеть больше не может. Заметив это, Лабель будто назло замедляется снова. — Нет-нет, прошу, — слова срываются как в бреду. — Терпи, — грубо обрывает Лабель, сжимает пальцами его челюсть и заставляет на себя смотреть. — Я… не могу… — Рикс задыхается в поцелуе, которым его затыкают. Он издевается. От перевозбуждения член уже саднит, а каждое касание к нему начинает причинять боль. В уголках глаз собрались слёзы. Чужая рука ложится на основание члена, сжимает, от чего слёзы всё-таки срываются и расчерчивают влажные дорожки. Это просто невыносимо. Измученное сознание Рикса услужливо рисует месть, где он сам вдалбливался бы в податливое гибкое тело, тянул за чёрные волосы цвета смолы, а потом вжимал бы это красивое лицо в постель до нечленораздельного хрипа... от картинок в воображении возбуждение стало только ещё более болезненным. Лабель целует в солёный висок, упирается лбом в лоб Рикса. Вот сейчас ему можно кончить, только под контролем холодных пальцев на горящей коже. Кажется, жар стоит такой, что от тел вот-вот пойдёт пар и они начнут плавиться. Напряжение в каждой мышце, рот не закрывается в попытках найти хоть каплю кислорода, Лабель ловит каждый его вздох. Вот сейчас. Волна оргазма ударяет резко и приносит за собой лавину облегчения вперемешку с болезненными ощущениями в каждой клеточке тела. Рикс чувствует, как собственная сперма обжигает живот. Её немедленно дополняет сперма Лабеля, который заканчивает прямиком на гладиатора и глубоко вздыхает, откинув голову. Хочется тоже закрыть глаза. В мыслях блаженно пусто в кои-то веки. То ли Рикс провалился в беспамятство, то ли время перестало существовать, но он не замечает, как его руки снимают с крюка, а веревку разрезает использованный ранее скальпель. Рассеянно поморгав, смотрит на свои изувеченные запястья с глубокими вмятинами и разодранной кожей. Пальцы еле слушаются, кровь в них возвращается медленно, причиняя только боль. — Дай мне руки, — врывается спокойный голос Лабеля в звенящую тишину. Когда дождь успел закончиться? Рикс послушно протягивает ладони и получает приятные растирающие движения по всей кисти, от чего восстановление циркуляции крови перестаёт быть таким мучительным. При попытке сползти с мокрого от пота места в заднице вспыхивает ещё одна пульсирующая боль, от которой аж сводит зубы. Сесть, прислонившись к изголовью, всё же удаётся, но от таких усилий приходится перевести дух. Сердце успокаивается, а нервная система в очередной раз получила перегрузку. Рикс усмехается, думая о том, какая нелепая смерть его ждёт на арене. С такими отвлекающими факторами быть на равных с остальными гладиаторами сложновато. — В моей спальне есть своя ванная, можешь воспользоваться, — кивает Лабель на широкую ширму у окна. — Спасибо, — помыться и правда стоит, сперма на животе успела частично засохнуть и стянула кожу. Ещё и всё лицо в кровище наверное. В голове так непривычно тихо, остался только какой-то отдалённый гул. — Не стоило тебе смотреть в мои глаза. — Что? С подозрением Рикс покосился на спокойного Лабеля, который накрыл пах шёлковой простынёй и закинул локоть на согнутое перед собой колено. — Тогда, в первый день вашего прибытия. Ты поднял взгляд на меня и внаглую рассматривал в ответ, — уголки его припухших губ дёрнулись в несмелую улыбку, затем он тут же снова стал серьёзным и повернул голову к Риксу. Флегматичные глаза совсем не сочетаются с тем, что Лабель говорит дальше. — Не захлебнись теперь в своих слезах. Что это вообще должно значить?