Тот самый из детей ланисты

Если бы Рикс не пребывал в шоке от новой информации, то заметил бы, как болит кровавая вмятина от цепочки на шее, как всё тело ноет и просит пощады, а лучше — заботы, но он был глух ко всем ощущениям. У них есть импланты! Вот это новость, от неё адреналин забился в жилах с удвоенной силой и смешавшееся с болью возбуждение отдавалось теперь где-то в висках. Казалось, он очнулся от долгого сна. Рикс перевёл взгляд с цифрового браслета на бледное лицо Лабеля, который, помедлив, закрепил его на своём запястье: теперь, когда маленький секрет раскрылся, оставлять вещи как попало не стоило. Разумный ход, правда, не слишком удобный для желающих завладеть столь интересным объектом. — У вас есть импланты, — вновь хрипло повторил Рикс, уже не задавая вопрос, а утверждая. — Есть, — ответил Лабель спокойно и сел на край постели спиной к гладиатору, осторожно убрал пряди волос со лба уснувшей сестры. — Почему? — собственная интонация показалась Риксу глупой, но так он себя и чувствовал — беспросветным глупцом. Рабом болезненной привязанности и тёплого места, в котором был готов стерпеть многое в ожидании подачки. Обленившимся котом. Затошнило так сильно, что только с усилием удалось сглотнуть едкую слюну с привкусом желчи, наполнившую рот. Его не волновало случившееся насилие (разве это впервые), он зашёл в покои Августы с мыслью, что получит от всего происходящего удовольствие против своей воли, и старался изо всех сил, чтобы так и было. Как будто на любое унижение было дано его согласие, впрочем, какое уже до этого дело, все игры Августы, даже попытка убить, меркли на фоне того, что под рукой практически всё время был браслет, способный влиять на детей ланисты. Ему и в голову не приходило! Какой же идиот, считал, что есть только пульты управления для гладиаторов. Тем временем Лабель не спешил отвечать на его вопрос, задумчиво покусывая губы и, вероятно, размышляя, стоит ли рассказывать, да и должен ли вообще. Складка между бровями становилась тем глубже, чем дальше заходила мысль. Затянувшееся молчание повисло между ними, сидящими на разных концах кровати, невидимой преградой. По ту её сторону Рикс ждал и гнал прочь жалость к себе, стыдную и липкую, искал в мёртвой душе другие чувства, за которые мог бы зацепиться. Только не гнев — от него никакого толку, может, любопытство? Да, пусть им движет любопытство, не более. В конце концов, Лабель, сейчас изрядно выпивший, был к нему расположен и мог бы поделиться со своим верным телохранителем подробностями, так ведь? Почему-то не было сомнений, что за этим внезапным фактом непременно кроется история. На четвереньках Рикс пересёк то небольшое расстояние, что было между ними, разрушая незримый барьер тишины не только движением, но и звуком голоса: — Это идея Кассия? — просто вопрос, почти ровным, вкрадчивым тоном над ухом Лабеля, который невольно вздрогнул от чужого шёпота, вырванный из плена своего безмолвия. Последовала грустная усмешка. — Рикс, Рикс, Рикс, — имя едва различимо шелестело на сухих губах, от чего мурашки непроизвольно разбежались по телу. Лабель выглядел таким же озадаченным, как и Рикс, словно очнувшимся от глубокого гипноза. Слабо махнув рукой, он медленно поднялся, чтобы не зашататься. — Это всё масла, наркотический дурман. А я думал, они перестали на меня действовать… Его речь звучала отстранённо, Рикс затаил дыхание, опасаясь спугнуть возможное откровение. — Идём в мои покои, — Лабель двинулся к выходу. Казалось, сестра вовсе перестала его интересовать. — А как же… — С ней всё будет в порядке. Неуверенно поднявшись на дрожащие от охватившего возбуждения (в кои-то веки не сексуального) ноги, Рикс нашёл свою нижнюю тунику, оставленную ранее на полу, и надел её, вяло собрал остальное, подхватил броню. Голова была налита свинцом, при каждом моргании веки будто становились ещё тяжелее. Обернулся на Августу, лежавшую теперь к ним спиной, из-за чего нельзя было увидеть расслабленное умиротворённое лицо, то самое, которое у детей ланисты бывало только во сне. — Сколько она будет спать? — Хм, — остановившись у входной панели, Лабель проверил время на браслете. — Часов восемь, думаю. Столько, сколько потребует её измождённый организм. — Наверное, она будет очень зла утром, — рассеянно подметил Рикс. — Ты даже не представляешь, насколько, — устало ответил Лабель, позволяя им обоим беспрепятственно покинуть чужие покои. Ощущения были сравнимы с моментом, когда гладиатор покидал птичью клетку после сражения со львом, да даже после арены не было такого облегчения и свободы, от которых спина сама становилась прямее. В коридоре и комнате доминуса не было душных ароматов, наоборот — непривычно свежо, тот случай, когда хотелось вдохнуть как можно глубже полной грудью. — Осторожно, а то будет перенасыщение кислородом, — заметив участившееся дыхание спутника, предостерёг его Лабель. Серые радужки наполовину скрылись под полуприкрытыми веками: на нём снова была безучастная маска. Он отошёл к столику, где стоял идентичный сосуд с вином, налил себе педантично аккуратно в кубок. Вдруг обронил короткий вопрос, не оборачиваясь. — Будешь? Рикс, уже уложивший свои вещи на стул и борющийся с внезапно накатившей сонливостью, удивлённо моргнул. Его окончательно разморит от алкоголя, но если это будет располагать к рассказам, то надо соглашаться. — Да. Когда Лабель повернулся с двумя наполненными бокалами, Рикс оказался прямо перед ним, на расстоянии меньше вытянутой руки и благосклонно принял фигурный кубок, всмотрелся в тёмную плескающуюся жидкость. Внутренности болезненно сжались, протестуя. Если Рикс выпьет, его мгновенно стошнит этим красным соком и ещё надо будет убедиться, что к нему не примешается кровь. Игнорируя их излишнюю близость, Лабель невозмутимо сделал глоток, как будто не выпил почти целый сосуд за вечер. — Твоя шея, — лёгкий кивок в его сторону привёл Рикса в чувство, он отвёл взгляд от вина. — Сильно болит? Вопрос был задан без издёвки, скорее (не чудится ли) с заботой, хотя, если мистер ходячая энциклопедия по лечению не бросается на помощь, значит, ничего опасного для жизни не было. Да и видеть своё отражение не хотелось. — Я не чувствую, — неохотно ответил Рикс и всё же отставил кубок на столик, не сделав и глотка. Ему нужны были ответы, а не опьянение, пустая болтовня и мнимая забота. — Почему у вас есть импланты? Лабель взглянул на него с любопытством, сверкающим в глубине напускной меланхолии. Край кубка мазнул по губам, смоченным вином. — Почему им не быть? Раздражение Рикса играло против него, он завёл руки за спину, чтобы скрыть хотя бы часть эмоций. — Зачем? — ответил в тон Лабелю, который слабо приподнял брови. — Вы свободно можете прикасаться ко всем, передвигаться, делать, что вам вздумается. Вы защищены от гладиаторов их чипами. Зачем вам импланты, если это делает вас уязвимыми? — Вау, — наигранно выдохнул Лабель. — Не устаю поражаться, как быстро ты схватываешь даже после пережитого. — Я десять долгих дней сходил с ума, убивая, чтобы жить. Меня ваши игры уже не пугают, видел… и делал пострашнее, — Рикс мрачно встретил заинтересованный взгляд, впервые осознав силу своих слов, дарующих уверенность против чужой власти. Вероятно, как-то так себя с детьми ланисты чувствует Сторция. — Так это Кассий? — Мне придётся рассказать тебе фамильные секреты, чтобы ответить на твои вопросы, — протянул Лабель задумчиво, словно оттягивая неизбежное. Было очевидно, что ему хотелось поделиться, всем всегда хочется, потому и нет врага для тайны страшнее собственного языка. Продолжая сомневаться, он вновь отпил вина. — Ты не доверяешь мне? — руки, покоящиеся за спиной, сами взлетели в воздух, чтобы сложиться демонстративно на груди. Рикс с трудом держал в узде своё терпение, понимая, что только забалтыванием сможет достичь желаемого или хотя бы приблизиться к этой цели. — Что есть доверие… — тихо проговорил Лабель, отходя к окну по излюбленному обычаю. — Особенно в таких отношениях, как наши. «Отношениях?» — только и пронеслось в голове Рикса мысленное эхо. Лабель невозмутимо продолжил: — Ты не можешь задавать мне подобные вопросы. Это мне впору спрашивать: верен ли ты семье Флавиев? — вопрос вновь прозвучал без оглядки, как будто ответ должен был дать занимающийся на горизонте рассвет. Рикс сглотнул, нахмурившись. Опять какая-то проверка? Почему эти аристократы не могут говорить понятным языком, с ними постоянно надо подбирать слова, вкладывать двойные смыслы. Повезло, что он уже этому немного научился. — Я верен тебе. Его взгляд был прикован к красивому профилю сына ланисты, который ответил не сразу, что, как обычно, выдавало его смущение. Быть сбитым с толку, когда сам в этом мастер, неприятно. Лабель не повернул головы, но вдруг мечтательно улыбнулся одним уголком губ. — Громкое заявление, — всё же бросил быстрый взгляд в сторону Рикса, снова отвернулся. — Впрочем, у тебя ещё будет возможность это доказать. — Что ты имеешь в виду? — Ты, кажется, хотел узнать про импланты, — небрежно перевёл тему Лабель и кивнул на кресло рядом с собой. — Садись, расскажу. Смена отчуждённости на милость была внезапной, но Рикс не хотел потревожить хрупкую атмосферу откровенности, поэтому послушно сел, куда было указано, не сумев скрыть, как неприятно было находиться в сидячем положении. Лабель проигнорировал его шипящее недовольство, смотря в окно, и только медленно моргал, пока собирался с мыслями. — Как ты верно заметил, импланты нам не особо-то нужны. Почём зря создают уязвимость и раньше у нас их действительно не было. Даже гладиаторам когда-то не ставили чипы, отец долго сопротивлялся вмешательству технологий в биологию. Он сдался, когда мы потеряли свои позиции на арене, рабам начали ставить чипы, но не всё сразу было гладко. Первые версии не приживались, выходили из строя, могли коротить людей, как роботов. В общем… поначалу было немало проблем с этой затеей. Голос Лабеля лился спокойной рекой, словно прошлое не вызывало у него особых эмоций, но Рикс не обманывался: если всем естеством сын ланисты излучал равнодушие, то пытался спрятать за маской истинное отношение. Тем более, разве он не участвовал в разработке импланта? Эту мысль Рикс решился озвучить вслух, привлекая внимание Лабеля: — Но тут ты придумал, как импланту присоединяться к нервной системе? Точёные чёрные брови несдержанно взлетели вверх в удивлении. «Да, не ты один тут умеешь складывать факты», — усмехнулся про себя Рикс. — Почти. К шестнадцати годам я уже неплохо поднаторел в медицине, посвящал ей всё время, за что отец и друзья семьи окрестили меня юным дарованием. Отец тогда решал проблемы Цезаря и редко бывал дома, мы были предоставлены сами себе, поэтому я путался под ногами инженеров имплантов. Зубоскалить сыну самого ланисты они не стали, приняли меня, о чём впоследствии не пожалели: вместе мы пришли к идеальному рабочему решению. Я и правда сделал многое для комфортной подстройки чипа под нервную систему, помогал им на стороне биологии… — Лабель помолчал несколько секунд, погрузившись в воспоминания. — Много неудачных экспериментов спустя мы добились полной безопасности импланта и внедрили его всем рабам. Результаты превзошли ожидания, так как подобное прямое влияние на организм позволяло в разы улучшать показатели гладиаторов во время тренировок и наша школа смогла вернуться на Олимп. Отец был мной доволен, я гордился своими достижениями и продолжал работать над расширением возможностей чипа. В то время я был ближе с Паули, старался, как мог, воспитывать её в отсутствие отца, к тому же у неё уже в тринадцать был достаточно цепкий ум и проницательный взгляд. Августа же вела в основном праздный образ жизни, тем более тогда наша разница в возрасте ощущалась сильнее: Паули была слишком маленькой для развлечений с гладиаторами, а я с головой ушёл в науку, — в голосе Лабеля послышались грустные нотки, стоило ему заговорить о старшей сестре. — С ней всегда было непросто… Умолкнув, он самую малость нахмурился, но тут же вернул себе нейтральное выражение и разрешил себе только глубоко вздохнуть. Вероятно, ему не хотелось продолжать, значит, самое интересное впереди. — Через полгода на моё семнадцатилетие отец вернулся из долгого похода Цезаря с партией новых рабов с мятежной планеты. — Как Паитрум? — не сдержавшись, прервал его Рикс. — Хуже, — бесцветно ответил Лабель, встретившись с ним взглядами, и сделал полный глоток вина в недолгую паузу. — Паитрум это промышленная планета, а та… каждый на ней словно рождён воином. Грубые, непокорные, резкие и при этом сильные, очень сильные. В них Цезарь видел угрозу и принял решение подчинить, они же не собирались сдаваться легко, потому захват дался огромной кровью. Они предпочитали смерть несвободе, но тех, кого всё-таки удалось пленить, доставили на Блор для перевоспитания на служение империи. Только время для этого оказалось неудачное. «Что-то смутно знакомое…», — вдруг подумалось Риксу, он силился вспомнить, но Лабель посмотрел на него и дал ответ раньше: — Это родная планета Сторции, кстати. — Вот как, — коротко брякнул Рикс сухим ртом, из-за чего захотелось покоситься на вино, но он не разрешил себе, чтобы не разорвать зрительный контакт с серыми уставшими глазами. Действительно, Сторция как-то упоминала, что в месте, откуда она родом, чем короче приказ — тем больше шансов выжить. — Пять лет назад Августа была не такой жестокой, но определённо безрассудной и агрессивной, — Лабель первый отвёл взгляд обратно к окну. — Агрессивная сексуальность, агрессивное отношение, агрессивное желание… всё это не могло не навлечь беду. Неуправляемая и предоставленная сама себе, без надзора. Сейчас мне кажется, что она многие вещи делала намеренно, не знаю, может… надеялась стать центром внимания отца. И она своего добивалась, но только получала выговоры за порчу товара. — Товара… — неосознанно вслух повторил Рикс, будто не до конца понял, что имелось в виду. А точнее кто. По позвоночнику скользнул леденящий душу холодок. Лабель продолжил как ни в чём ни бывало. — Когда появились мятежники, Августа оживилась. Сильные и с горящими гневом глазами, она хотела видеть их на коленях, на что они отвечали ей открытой неприязнью, чем только раззадоривали. Августа никогда не интересовалась мужчинами в сексуальном плане, сколько я себя помню. Вот не повезло отцу, столько детей и ни одного нормального, — ухмылка Лабеля вышла кривой. — Для неё секс с ними был про власть, подчинение, показать, кто здесь главная, как у каких-то животных. «Проведённое время с дикими кошками, видимо, давало о себе знать», — Рикс отметил про себя безрадостно. — Один из новых рабов заинтересовал её больше остальных, он был, пожалуй, негласным лидером своих соотечественников, часто вступал в конфронтации с Августой, любящей тогда ошиваться среди гладиаторов. Парень же метил в лучшие ученики школы, готовился к арене, был во всём хорош. Лабель неожиданно резко оборвал свой рассказ и долго молча буравил взглядом ползущее по небу утреннее солнце; слишком много света для столь мрачной истории. Когда он снова подал голос, Рикс даже вздрогнул, успев привыкнуть к звону тишины. — Однажды Августа пропала, — каждое слово давалось труднее предыдущего, из-за чего Лабель говорил отрывисто. — Как ты мог заметить, на Блоре сложно потеряться, и всё же ей удалось. Я рассматривал даже безумный вариант побега, но все корабли были на месте, как и все рабы. Мне пришлось вызвать отца из очередного имперского похода домой, так как я не мог решать такую проблему один, но он не мог явиться сию секунду. Одновременно с её пропажей начались волнения, где особенно выделялись новые рабы, с мятежной планеты, их сдерживали только лояльные нам гладиаторы, например, Граут. Неудачное стечение обстоятельств… В общем, наша семья была в отчаянии, Августы будто след простыл. И вот на пятый день на виллу пришла Сторция. Сказала, что знает, где сестра. Снова пауза, учащённое дыхание мешало сохранять самообладание, как и стиснутые на ножке сосуда пальцы. Лабель осушил бокал одним глотком, отставил его на столик, сделав шаг к Риксу, остановился и заговорил тихо, не отрывая взгляда от своей кисти, покоящейся на столешнице. — Не буду вдаваться в подробности. Августа была во власти того лидера, — имя будто хотело сорваться с губ, которые Лабель протестующе поджал на мгновение. — Он был в сговоре с частью охраны, поэтому так долго не получалось найти. Когда место всё время меняется, то поиски превращаются в охоту, — задумавшись, он споткнулся на полуслове, недовольно цокнул, из-за чего аристократичное лицо ожесточилось. Голос едва не дрожал от ярости: — То, в каком состоянии была сестра… То, что с ней делали… — Что? — вырвался вопрос у Рикса, который подался вперёд, не веря своим ушам. Похищение? Насилие? С кем-то из детей ланисты? Как такое возможно? Последовал тяжёлый вдох, за ним не менее шумный выдох, вместившие в себя всё то, что не могло быть озвучено, молчаливый рассказ о том, в каком виде была найдена Августа. Вытолкнув немые слова из лёгких, Лабель сложил руки на груди и заговорил дальше обречённо и тоскливо: — Совершённое надругательство оставило ей вечное напоминание в виде бесплодия. Если бы не помощь Сторции, не знаю, чем бы всё кончилось… — наморщив нос, он закончил скомкано, грубыми мазками: — После этого случая многое изменилось в лудусе. А у нас с сёстрами появились свои импланты. Это вся история. Теперь оставь меня. Разозлившись (что получилось определить лишь по сведённым бровям), Лабель зашёл Риксу за спину к своей постели. Ему не нравилась собственная откровенность, посвящение телохранителя в семейную тайну, длинный язык, развязанный выпитым и дурманом, который, к тому же, едва не начал болтать лишнее. — Что стало с виновными? — раздался глухой вопрос Рикса, переваривавшего услышанное. — Смерть, — с лёгким раздражением ответил Лабель. — Всех рабов, прибывших с мятежной планеты. — Всех?! — Рикс обернулся всем корпусом и выглянул из-за спинки кресла, вцепившись в её край. — Даже тех, кто не имел к этому отношения? Если бы гладиатор мог увидеть лицо Лабеля, стоявшего к нему спиной, он заметил бы, как резко тот побледнел от воспоминаний о казни. — Да. — А Сторция? — Она осталась в живых по желанию Августы. «В нужном месте в нужное время, да, дорогуша?», — вспомнил слова гладиатрикс Рикс. — Не слишком ли жестоко, почему не… — Тц. Ты не имеешь понятия, что тогда было, — жёстко прервал его Лабель, обернувшись и сжав кулаки, чтобы сдержать себя. — Угомони своё любопытство. Я поделился с тобой этой историей из уважения к тебе, потому что верю, что твоё место среди нас. — Нас? — эхом повторил Рикс, сощурившись в недоумении. — Нас. Флавиев и приближённых. «Ты словно знаешь обо мне больше, чем я сам», — Рикс опешил. — Без знания секретов семьи, как ты сможешь их оберегать, не так ли? — сменив гнев на милость, риторически уточнил Лабель. — Хах, — Рикс нервно усмехнулся, — это был секрет Августы. Какие же секреты у тебя? — Мои секреты… — с хитрым выражением Лабель подошёл к своему гладиатору, который всё также смотрел на него из-за спинки кресла, наклонился к его удивлённому лицу, отмечая, как дёрнулся чужой кадык. Рикс хотел было отстраниться, но не двинулся с места, загипнотизированный глазами, изученными до последнего капилляра. Из них сейчас состоял весь мир. — Мои секреты уйдут со мной в могилу. Лёгкий поцелуй обжигающих губ коснулся сухих от обезвоживания губ Рикса, вздрогнувшего от внезапной нежности: печать, обязывающая молчать. Их обоих. Отстранившись и удовлетворившись ошалелым видом напротив, Лабель повторил строгим тоном: — Теперь оставь меня. Ещё раз просить не буду. Рикс был готов исполнить его приказ, но стоило начать подниматься, как всё тело будто бы пронзила молния. Родители! Он не спросил о родителях, только вот… разве он уже не решил, что оставит прошлое в прошлом? Или… так может… — Ты ещё здесь? — раздражённый голос Лабеля вывел Рикса из хаотичных размышлений. — У нас был уговор, — выпалил гладиатор, резко встав. — Мои родители. Где они? Их взгляды встретились, брови Лабеля поползли вверх, видимо, он и сам забыл об этой мелочи. — С клириками, — впрочем, интерес к разговору быстро угас. — Ты хотел сказать у клириков? — сбитый с толку Рикс неуверенно несколько раз моргнул. — Нет. Они работают на клириков. — А… — Это всё. Я сказал, что ты хотел, и это гораздо больше, чем ты получил бы от кого-либо ещё. Надеюсь, тебе хватит благоразумия, при встрече не бросаться на авгура Публия с расспросами. И на меня тоже. Иди уже. Видя, что глаза гладиатора совсем потеряли осмысленность и стали стеклянными, Лабель сам подвёл его, еле передвигающего ноги, к двери между их комнатами, вытолкал его из своих покоев и остался в долгожданном одиночестве. Прижался лбом к прохладной поверхности двери, отделяющей теперь их с Риксом друг от друга, глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз. Молчать нельзя говорить. Молчать нельзя говорить. По ту сторону Рикс боролся с захлестнувшими его эмоциями, а они заполнили собой весь разум и уничтожали каждую осознанную мысль на корню. Он не заметил, что все его вещи кроме нижней туники (она на нём) остались за дверью, потому что ощущал себя раненым зверем, единственная нужда которого — зализать раны и перестать чувствовать боль. Всё, что он выяснил, про Августу, импланты, Сторцию, родителей закрутилось на безумной карусели, заскакало невпопад, из-за чего Рикс бросался то за одним фактом, то за другим, оставаясь ни с чем. Августа такая конченная из-за похищения? Почему они её не убили? Почему Сторция сдала своих соплеменников? Чипы у детей ланисты, как это можно использовать, добраться до браслета Лабеля? А потом? Отомстить им за всё? От мысли о мести по телу пробежал знакомый разряд. Рикс успел свыкнуться с новыми обстоятельствами, его мир изменился, он изо всех сил подстраивался, сам выбрав этот путь в начале. Теперь же осознание, что он даже не пытался бороться с течением, а только плыл по нему в неизвестном направлении, засвербило в грудине, которую хотелось разорвать, вытащить своё пульсирующее напоследок сердце и завыть от злости на самого себя. Родители, его родители работали на клириков. Как? Как это, мать вашу, возможно? Они ведь были против клириков, мама прогоняла Публия, отец противостоял… да в конце концов! Разве Публий не убил их у него на глазах?! Или что, всё это было лишь представлением? Зачем? Для него? И ещё была Дарея, находящаяся в плену… правда, совсем не страдающая там, обучавшаяся наукам клириков и живущая с детьми… по крайней мере так сказала Тори. Тори… Сторция сказала, прошлое надо отпустить. Схватившись за голову, Рикс закричал во всю мощь лёгких и кричал до тех пор, пока последний кислород не покинул его, а голова не закружилась, из-за чего он грузно осел на постели, дезориентированный в пространстве. Звукоизоляция позволяла выпустить боль, а это было сейчас необходимо как воздух, иначе его рассудок совсем выйдет из-под контроля. Он хотел стать главным победителем на арене. Для этого он должен прекратить думать о родных, должен прекратить разрываться на два лагеря и должен сосредоточиться на семье Флавиев, связь с которыми (не хотелось это признавать) была полезна. Мама, папа, сестричка… они выдержали без него много месяцев, смогут ведь подождать ещё? Наверняка родители тоже делают что-то, чтобы воссоединиться с детьми, судьба непременно сведёт их вновь вместе, Рикс верил в это. Не может ведь быть иначе? Он не будет действовать необдуманно, будет слушать и ждать подходящего момента. Терпение должно быть его союзником, а не опрометчивые поступки на эмоциях. Сколько сил, если не жизнь, отняла бы борьба с течением и как же далеко позволило добраться отсутствие сопротивления. Хотя какой ценой. Нет, хватит. Решено. В дверь постучали. Рикс подорвался с края кровати, на которой, измотанный криком, сидел в полуобморочном состоянии, неспособный лечь или уснуть из-за непрекращающегося мыслительного процесса. Что-то ещё сильно стучало, но из-за каши в голове не получалось понять — сердце или зубы. Всего лишь лекари по указанию Лабеля, пришедшие осмотреть раненую шею и прочие пострадавшие части измученного тела. Отдавшись в умелые руки, Рикс продолжал думать. «Простите меня. Простите».

***

— Рикс! Гладиатор остановился как вкопанный посреди коридора между покоями семьи Флавиев, крутанулся на пятках в сторону знакомого голоса — к нему неспешно шла Паулина. Вот чего-чего, а общаться с ней в планы не входило, хотя планов, признаться, и не было. Выданные выходные проходили для Рикса в болезненном сражении с самим собой за закрытой дверью в свободное время и в старательном избегании любых контактов, если приходилось сопровождать Лабеля. И вот, на второй (последний) день условного отдыха после утренних процедур в термах он, к своему несчастью, попался на глаза младшей дочери Кассия. — Да, домина… — Опустим формальности, — лицо подошедшей ближе девушки выражало чинное благородство и лёгкое нетерпение. Кажется, со времени его прибытия на Блор они и слова друг другу не сказали, вблизи она показалась Риксу совсем непохожей на остальных членов семьи, но определённо милой. Усилием воли ему пришлось восстановить в памяти, как без дрожи её пальчики спускали стрелы в его же лучшего друга. Кстати, как он там… — Чем могу быть полезен? — Гарс куда-то подевался, ты не встречал его? — несмотря на мягкий голос, взгляд Паулины был твёрдым и требовательным. — Боюсь, что нет, — Рикс не врал, хоть и подозревал, что Гарс, вероятно, занимался делами Кассия ещё с ночи: у них с Хотчем было задание, касающееся нескольких патрициев, прибывших накануне в Колизей. — Плохо, — сложив изящно руки под небольшой грудью, она постучала ногтями по локтю. — Цезарь приказал вечером собраться всей аристократии, будет какое-то обсуждение имперских планов. Здесь на Паитруме готовится восстание, — Рикс не моргнул глазом, только сердце забилось чуть быстрее. — И кого бы ты думал припахали к организации? — Вас? — с сочувствующей улыбкой ответил гладиатор. Было забавно слышать из уст столь ангельского на вид создания речь, больше подходящую Августе. — Именно, поэтому будь добр сопроводить меня по делам, я не могу ждать Гарса непонятно сколько времени, — Паулина кивнула своим словам и развернулась, чтобы пойти к лестницам. — Но… — Я уже договорилась с братом, проблем не будет, идём, — одарив его своей фирменной очаровательной улыбкой, она двинулась в нужном направлении. Риксу ничего не оставалось, как проследовать за новым объектом охраны, тем более внутри загорелось предвкушение близости с Паулиной, о которой он знал слишком мало. Когда они приблизились к выходу из Колизея, сердце бешено заколотилось, причиняя физическую боль. Разве ему дозволено покидать эти стены без Лабеля? Конвульсии от разряда тока у всех на глазах вряд ли способствовали хорошему имиджу Флавиев, но вот их пара прошла сквозь арку выхода к парковке шатров и… ничего не произошло. Паулина, заметив смятение своего телохранителя, когда они устраивались в транспорте, вновь улыбнулась и ободряюще похлопала его по ладони, впрочем, этот жест именно в её исполнении совсем не успокоил, только напряг ещё больше. — Я же сказала, что договорилась. Зачем бы мне ставить тебя под удар? Не переживай. — Спасибо, домина, — заставил себя ответить Рикс, старательно скрывая свой шок от её манеры поведения с ним. «Может, она мне чудилась на всех этих мероприятиях раньше? Не могу поверить, что Паулина смогла бы обидеть даже маленькую букашку. Может, у них есть четвёртая сестра, о которой никто не знает? А что…» — Рикс продолжил перебирать в уме абсурдные идеи, когда Паулина вдруг заговорила, стоило им тронуться: — Слышала, ты стал причиной раздора Лабеля и Августы, — подняв удивлённый взгляд, Рикс встретился с прищуренными глазами девушки, смотревшей на него прямо без ноты кокетства. Он не был свидетелем ссоры брата и сестры, но знал, что отношения между ними ощутимо натянулись, а уж самодовольный взгляд Августы в свой адрес и вовсе с трудом получалось игнорировать. — Наверное, — как вести себя с ней, Рикс не имел понятия, потому каждый его ответ ощущался прыжком по минному полю. Уголки губ Паулины потянулись вверх, когда его пальцы неосознанно потянулись почесать окольцовывающие кровавые корки на шее. — Не люблю, когда они ссорятся из-за рабов, — мягкий певучий голос никак не сочетался с серьёзным выражением лица, из-за чего в жаркой пустыне становилось зябко. — У этого всегда плохие последствия. «Это мой шанс узнать больше», — тут же подобравшись, Рикс присмотрелся к собеседнице. Почему затеяла этот разговор, тоже нёбо жжёт какой-нибудь секрет? — Например? — Хах, — она отвела, наконец, взгляд, слабо приоткрыла штору на окне, чтобы увидеть проплывающие мимо песчаные дюны. — Считаешь, если я младшая и строю из себя дурочку, то скажу всё, что захочешь? «Вот же чёрт». — Нет, вовсе нет, я так не думал, — поспешил переубедить её Рикс, но только вызвал у Паулины равнодушную усмешку. — Конечно, — она резко зашторила окно обратно и откинулась на спинку диванчика, внимательно рассматривая гладиатора с натянутыми уголками губ, как будто приклеила их на невидимый скотч. Горячий воздух между ними, казалось, вибрировал. — Ты, как я понимаю, новая любимая игрушка Лабеля. Прости, назвала бы иначе, но других слов не подберу. Вероятно, он уже упоминал события пятилетней давности? Рикс осторожно кивнул. Даже не скривишься на «игрушку», Паулина тут же сама сгладила угол, но что-то было в её нарочито спокойном поведении пугающее и напрягающее. И в её обманчиво милой, а на деле фальшивой, улыбке тоже. — Неудивительно. Стоит ему к кому-то привязаться, как эта история неизменно всплывёт вновь. Наверное, рассказал, как Августу похитили, а он места себе не находил? — ещё один кивок. — Уверена, ни слова о том, как они соревновались друг с другом за того раба. Братец просто обожает преуменьшать свою значимость в сюжете. С отсутствующим видом Паулина разгладила складки платья на коленях, пока Рикс от её слов оглох и только открыл рот, но, не найдя, что сказать, забыл закрыть. Заметив это, она подтянулась к нему в узком пространстве шатра и лёгким движением подняла его челюсть на место. Рикс увидел в серых, как у брата, глазах знакомую искру, заставившую инстинктивно отодвинуться назад. — Не беспокойся, ты мне совершенно неинтересен, — вновь откинувшись на спинку, Паулина покачала головой. — Мне никто и ничто неинтересны кроме благополучия моей семьи. — Мне… — Рикс запнулся, чтобы прочистить горло. — Мне казалось, что у вас с доминой Августой напряжённые отношения. Усмехнувшись, Паулина впервые посмотрела на него с интересом. — Августа ненормальная и это даже не фигура речи, — она отвернулась в сторону, скрывая лицо в тени. — От неё одни беды. «Судя по всему, в представление семьи Паулины старшая сестра не вписывается», — подметил про себя Рикс, но вслух ничего не сказал, поддержав молчание. Внезапное погружение в историю Флавиев и подозрительное поведение домины выбили его из колеи. Так каждый в своих мыслях они добрались до пункта назначения. Когда шатёр остановился и открылась дверь, Рикс не смог сдержать удивлённого вздоха при виде знакомых улиц Кардома. Только сейчас до него дошло осознание, что он здесь ни разу не был, с тех пор… с тех пор как… — Это ведь твой первый раз в родном городе после плена? — ровным тоном спросила Паулина. — Да, — просто ответил Рикс, уперевшись взглядом в песчаную дорогу, испещренную рыхлыми линиями, которая стелилась сразу под последней ступенькой. Разве они отправились не в потрясающе уродливый дом Публия? Где будет проходить собрание Цезаря, в Кардоме? Не дожидаясь его и нарушая правило первого выхода телохранителя, Паулина элегантно выскользнула из шатра под жаркое солнце, что заставило Рикса наконец спешно сдвинуться с места. Не хватало ещё, чтоб её прикончили за секунду его заминки… «Гарс?!» Рикс окончательно перестал понимать что-либо и тупо уставился на второго телохранителя, который как раз отпустил руку Паулины, помогая до этого выбраться. Разве она не искала его в Колизее? Спокойное лицо Гарса не выражало ни одной эмоции — присутствие Рикса не было для него сюрпризом. На висках выступил холодный пот, когда Паулина обернулась к шатру со своим привычным невинным личиком. Равнодушно осмотрев гладиатора, Гарс приветственно кивнул и Рикс заметил у него в руке некий длинный предмет, скрытый в холщовом мешке. Попытка сохранять самообладание была заведомо провальной, пришлось сжать кулаки, чтобы отрезвить себя болью вжатых в кожу ногтей. Может, ей просто нужна помощь двух человек? Не слишком успокаивало. Хотелось озираться, встретить, возможно, знакомые лица среди редких прохожих, лишь на секунду вспомнить себя прежнего, но взгляд был прикован к коренастому гладиатору и изящной фигурке дочери ланисты напротив, которые не позволят и на миг отвлечься от реальности. — Нам сюда, — мягко улыбнувшись, Паулина приподняла край длинного платья в пол и последовала за Гарсом, который вошёл в нужную дверь первым, как и полагалось. Сердце сжалось, стоило Риксу понять, что внутри оказалась винодельня; внезапная встреча помешала признать на улице местность, но теперь он знал точное их расположение. Из-за прилавка на него уставшими глазами смотрел тот же продавец, однажды продавший его родителям, которые пришли с детьми, бутылку вина в подарок друзьям. Рикс затаил дыхание, когда чужой взгляд прошёлся по нему, но не задержался — не узнал. Неудивительно, прошло несколько лет, а он сильно изменился. Начал убивать, например. Гарс перебросился с продавцом парой слов и их троица двинулась куда-то вглубь помещения к лестнице, ведущей на следующий этаж. Всё происходящее было похоже на сон в бреду, Рикс пытался анализировать последние события во время короткого подъёма, но голова раскалывалась и кусочки пазла неизменно рассыпались. В лицо ударил ветер с мелким песком, от которого пришлось немедленно отплёвываться; прикрыв рот сгибом локтя, Рикс всё же встал на ноги, прищурился (проклятый песок) и огляделся. С высоты трёхэтажного здания не открывалась панорама города, так как рядом стоящие дома, отличавшиеся на один-два этажа, закрывали обзор. Вдруг всплыло воспоминание, как одноклассники любили выбираться на такие крыши и прыгать с одной на другую, что было относительно безопасно из-за плотной застройки. Как давно это было. — Долго стоять столбом будешь? — к нему подошёл Гарс, специальный платок скрывал нижнюю часть его лица. Ну да, он-то бывал вне Колизея куда чаще и был вынужден спасаться от песка на постоянной основе. Отмахнувшись от него, как от назойливой мухи, и оставив позади, Рикс подошёл к Паулине. Окружённые всяким хламом винодела и стенами, они удачно скрывались от посторонних любопытных глаз, но и видно было совсем мало, только двор здания напротив, где гуляли дети. Стоп. Дети?! — Знакомые места? — вопрос не сразу дошёл до слуха, Паулина же умиротворённо сложила руки перед собой и участливо рассматривала виднеющиеся детские макушки. Сердце Рикса уже болезненно стучало в грудной клетке. Это ведь школа. Точнее теперь интернат. — Да, — только и смог выдавить хрипло. — Смотри в левый верхний угол периметра, где разноцветный навес, — обманчиво нежный голос заставлял кожу покрываться ледяной плёнкой пота. — Гарс, — негромко позвала Паулина и, пока взгляд Рикса бешено бегал от одного ребёнка к другому, приняла из рук своего телохранителя холщовый мешок. Взгляд остановился на сестре. Как так получалось, что стоило Риксу решиться пожертвовать близкими из прошлой жизни, судьба подкидывала ему очередное испытание? Там, куда и указала Паулина, на лавочке с ещё двумя детьми сидела Дарея. С высоты было тяжело разглядеть в деталях, но ему и не надо было, он знал, что это его сестра: всё такая же мелочь, волосы сильно отросли, вроде улыбалась соседу по лавочке. Роботов при быстром осмотре насчитывалось больше, чем учеников, как минимум у каждого по своему личному охраннику и ещё несколько на общем патруле. Рикс и не заметил, как его затрясло. Сглотнув, он скосил глаза на Паулину, которая навела на двор лук с натянутой на тетиву стрелой и проверила цель в оптическом прицеле, затем опустила оружие и поймала взгляд гладиатора. — Знаешь, что я больше всего люблю в стрельбе? — Что? — сухо спросил Рикс, отключая все эмоции. Он не будет поддаваться, он ничего не будет чувствовать. Что происходило, ему было уже понятно, дальше действовать получится только после быстрой оценки ситуации, а это возможно только с холодной головой. Его же болела нещадно. — Попадать в цель. Для меня в этом занятии много контроля, в первую очередь над собой, — Паулина говорила совершенно спокойно, будто и не держала на прицеле сестру Рикса посреди его родного города и бела дня секунду назад. «Потому что в твоей ёбаной жизни будущего инкубатора нет никакого контроля, ты не можешь выбрать, чем в жизни заняться, да даже как своим телом распорядиться», — слова почти обожгли язык, но не сорвались, будучи проглоченными раньше. — Интересно, — только и обронил гладиатор, переводя взгляд обратно на Дарею. Вот бы запомнить как можно больше, пока есть возможность. — Я устроила нам это свидание, чтобы дать тебе понять одну вещь, — вскинув лук, она прицелилась. — Если мой брат пострадает по твоей вине, я её лично застрелю. Рикс медленно закрыл глаза, глубоко вдыхая, снова посмотрел перед собой, выдыхая. Определённо, из всех детей ланисты Паулина была самой опасной: совсем юная, ей вроде ещё восемнадцать, при этом росла на примере старших, застрявших в вечном соперничестве друг с другом, наблюдая за их нездоровыми наклонностями. Сомнений в серьёзности её намерений у Рикса не было (пожалуй, только в адекватности) и он вдруг поймал себя на мысли, что скорее убил бы за Лабеля. Неожиданное откровение вынудило озадаченно нахмуриться. Может всё-таки Лабеля? Поддавшись эмоциям, Рикс позволил себе представить, как столкнул бы домину с крыши, как тело упало бы на землю, белая одежда измазалась бы кровью и пылью, а мозги бы выплеснулись из треснувшей черепной коробки, как вино из опрокинутого бокала. Жаль, Гарс слишком близко — остановит. Или собственный чип отреагирует раньше? Они с Паулиной посмотрели друг на друга: в её глазах — отражение его желания и отчётливая готовность выстрелить в любую секунду, если он решит дёрнуться. Успела бы она за то мгновение спустить стрелу в цель? — Ты меня понял? — Понял. Всего лишь слово, а горло разодрало, как будто пришлось выплюнуть яд. Она опустила лук и Рикс почувствовал, как скудно дышал всё это время из-за напряжения. — Рада слышать, — передав оружие Гарсу обратно на хранение, Паулина отряхнула платье и взглянула на гладиатора по-иному: ни следа прежнего хладнокровия, напротив, сплошное очарование. — Что ж, у нас ещё целый день забот впереди, надо распорядиться доставкой вина в замок. Попрощайся с сестрой, нам пора. С досадой скрипнув зубами, Рикс бросил последний взгляд на темноволосую макушку под разноцветным навесом: Дарея заливисто смеялась над сценкой, которую изображали, наверное, её друзья. По крайней мере она не страдала, единственное, что хоть как-то примиряло с ситуацией. Странно, стоило адреналину подуспокоиться, как внутри не нашлось сильных чувств, видимо, сказывался шок. Заставив себя отвернуться и уйти с крыши, Рикс задумался о более насущных вещах. Например, почему Паулина решила, что жизни Лабеля что-то угрожает?