Те, кто причиняют, и тот, кто не хочет

— Ебаный педик. — пинок в живот, за ним плевок в лицо. Чужая вязкая слюна спускается вниз по щеке, к подбородку, но боль, проезжающая по поврежденному животу, не отступает. Ники даже не может вздохнуть, переворачивается на спину, и когда пинают под бок, сплевывает кровь. Ему больно, но приходится терпеть, иначе никак. *** — Солнце мое. — Эрик обнимает так тепло и нежно, Ники хочется утонуть в его руках и соединиться с этим теплом которое дарит родное тело. — Эрик. — шепчет ему в плечо Ники, и сжимает крепко, комкая куртку. Эрик зарывается пальцами в волосах Ники, поглаживая и массируя голову. — На тебе очень красивые заколки. — улыбается Клозе своей невозможной улыбкой, и серебряная серьга блестит в его правом ухе, единственном проколотом. Ники вжимается в любимое тело, желая чувствовать тепло и уют этого момента вечно. Эрик мажет щекой по его волосам собранным в хвост и целует практически макушку. Он чуть выше Ники, и это даётся ему не так уж и сложно, но и не легко. — Я сильно по тебе скучал. — Эрик отстраняется и смотрит на Ники так, словно не существует сейчас других людей в аэропорту больше, словно Ники единственный и неповторимый, светит самой яркой звездой в черном небе. Все вокруг поглощает свет, в то время как сам Ники его источник. Ники улыбается, и заметен его септум, белый, с оранжевыми концами. Эрик улыбается ещё раз, Ники очень любит свою команду, свою семью. Семью Эрика, ведь любой кто для Ники близок так же автоматически становится и другом Эрика. *** Отец в очередной раз кричит на Ники за фингал. — Мы воспитывали тебя под крылом господа не для того чтобы ты дрался! — он с укором смотрит на Ники, и кажется глаза того вновь наполняются слезами. Мать лишь мотает головой, хмуро глядя сквозь Ники. — Ты мужчина, не смей ныть! — отец подходит ближе, и вписывает пощечину прямо под синяком. На долгую секунду звон в ушах раздается похуже чем после взрыва бомбы. По саднящей щеке стекает вниз соленая капелька. Ники стирает слезу, и дослушивает строгий говор отца, после, уходя в свою комнату. *** — Как ты себя чувствуешь? — они вышли в кафе возле общежития, где орудовал очень красивый бармен, но сегодня, и вообще всегда, когда Эрик рядом, внимание Ники приковано только к нему. — Гораздо лучше. — улыбается краешком губ Ники, и делает глоток молочного коктейля. Ники любит кофе, особенно капучино, но сегодня он чувствует необходимость сладкого, как-будто одного Эрика недостаточно. — А как твоя работа? Эрик мягко смеётся, достается руку из-под стола, и стискивает пальцы Ники. Один из них ушиблен, и Ники чувствует нестерпимую боль. Гримаса разукрашивает его лицо совсем ненадолго, и этого достаточно чтобы Эрик не заметил, он отвернулся для ещё одного заказа. — Ники, все хорошо? — Эрик резко повернулся обратно, неуспев сказать официанту ни слова. — Да, конечно, с чего ты взял что нет? — немного наигранно отвечает Ники. Он не хочет говорить о том, что прикосновение Эрика вызвало у него боль, ведь отчасти Ники хочет боли, и ещё больше желает любого тактильного контакта с Эриком. — У тебя просто рука так дрогнула. — Эрик погладил пальцы Ники второй рукой, и сразу же убрал обе руки. В сердце Ники кольнуло. — У тебя опух палец? — с настороженностью смотрит на палец Ники, Эрик. Он замечает любые детали, начальник отдела как никак. Ники усмехается, но потом увидев всё переживание в глазах Эрика тут же переключается на него. — Ты что Эрик, солнышко, совсем не болит же. — Последний кем я хочу для тебя быть, так это тем, кто причиняет боль. — Эрик вновь улыбается, и поглаживает руку Ники, но не сжимает ее. — Можно нам кусок пирога? — официант наконец то подходит, и Эрик быстро кидает ему заказ, вновь оказываясь рядом с Ники. — Ты спрашивал про работу? Все хорошо, меня скоро наверное даже повысят. — Эрик смеётся. Все события важные для него уже были описаны Ники как только те происходили. Так что нет практически ничего, чего Ники не знал бы. Ники опять смеётся, и они с Эриком на пару едят пирог. Ники с заботой вытирает крем с кончика губы Эрика. *** Лезвие настолько глубоко впивается в кожу, что Ники ещё полминуты не может избавиться от обилия крови. С живота течет много, и он опасается попадания на ковер. Мертвые глаза по ту сторону зеркала очень уставшие и с мешками под ними. Ники больше не хочет, ему больше незачем жить. Он берет лезвие, его руки дрожат, Ники смотрит на вены на левой руке. Там медленно течет кровь, и если он полоснет, эта кровь выльется наружу. Он больше не будет чувствовать боли, не будет унижен, не будет оскорблен и сломан. Ники жмурит глаза. Темнота перед ними — блаженна, это то, чего он хочет. Вибрация телефона в кармане возвращает его обратно. Кидает с пустоты на твердую почву. Опять становится больно и страшно, и сзади кажутся чьи-то шаги, но слышно плохо из-за грохочущего в горле сердца. Комок не проглатывается, как-будто навсегда застыл там. Это был первый раз, когда Ники оказывался на грани. Вибрация телефона вновь раскалывает тишину. «Ты как?» «Давно не общались» — пишет немец, с которым Ники познакомился не так давно. Лезвие почему-то притупляется в глазах, а мир возвращает себе несколько ярких оттенков. Например, цвет красной крови в которой теперь весь унитаз. *** — Мх… Э-эрик. — Ники мычит и хнычет, внизу сладко тянет, и ему ужасно и до боли хорошо. Эрик опять прикусывает его сосок, и Ники опять произносит со слишком удлиненными гласными что-то неразборчивое. Эрик ведёт руками вниз, к ширинке, расстегивает и опять смотрит вверх. Ники старается смотреть на Эрика, и опять стонет, как только он достает член. Поглаживает и сжимает, Ники все чувствует. Эрик проходится губами, после того как стягивает штаны с боксерами. Он лижет головку и заглатывает. У Ники резко темнеет перед глазами. Уже приподнимая его таз, Эрик начинает разрабатывать его сзади. — Жопу открыл за отсос. — усмехается Ники, а потом Эрик делает что-то невообразимое, и он давится и задыхается. Лёгкие жжет огнем, внутренности сжимаются. Эрик засовывает два пальца, и Ники хочет жёстче. — Эрик… Эрик прошу. — он надеется что тот поймет его, ведь Ники уже не в силах разговаривать, только хныкать и перекатываться с боку на бок. Эрик берет его за бедро и сжимает пальцами свободной руки, чтобы не ворочался. А Ники не может остановиться, потому что рот Эрика это что-то внеземное и не вписывающееся в понятия самой блаженной вещи, потому что Эрик и есть сама блаженность. Он мягко входит, и Ники понимает что долгая разлука немного засмущала Эрика, и принялся убеждать его. — Э… Эрик, как обычно, солнышко, грубо. — выдавливает на последнем дыхании Ники, когда Эрик проходит по простате. Пару секунд он мешкается, но потом берет жёсткий темп, и кровать содрогается под Ники, но ему хорошо. Настолько хорошо, что глаза закатываются, и веки сильно сжимаются. Губы уже кровоточат, а новые засосы щипят. Эрик вдалбливает Ники в матрас, и ему кажется что весь мир сужается только до вдохов, шлепков, и ощущения Ники — присутствия под какими-то таблетками, которые в сто раз сильнее увеличивают его чувствительность. Он кажется уже доходит до конца… *** «Не били сегодня?» — пишет Эрик. Ники еле заметно улыбается сидя на скамейке в парке. Разбитая коленка болит, а из носа все ещё капает кровь. «Били» — честно отвечает Ники, и Эрик не заставляет себя долго ждать. Видеозвонок с аватаркой Клозе высвечивается на экране. Ники сбрасывает звонок. «Ты меня такого уродливого увидишь — сразу разлюбишь» — Ники больно, но он хихикает когда пишет это сообщение. Эрик опять звонит, на этот раз просто аудиозвонок. — Я тебя не разлюблю никогда. — приятный тихий шепот Эрика заставляет уголки губ Ники взметнуться вверх. Ему слегка больно, и кровь попала на губы, но все равно, ведь не улыбаться когда с тобой разговаривает самый настоящий дар бога — невозможно.