Авантюристы

      В принципе Чун Юнь не уступал даже взрослому мужчине своей выдержкой, но прямо сейчас удосужился сломиться. Уж будет достаточно долго объяснять, как он оказался под Син Цю. Его коленки дрожат, отчего тело немного шатается. Кровать негромко скрипит от движений Цю: он лазает одной рукой в ящике, отгибаясь назад, чтобы вынуть заветную слизь слайма в пузырьке. Не сказать, что Чун Юню не хотелось, нет, он просто по рефлексу сжимался, когда юркие пальцы входили в него: один, два, три. И Син Цю входит во вкус, начиная с небыстрых движений по кругу, заканчивая же на грубых толчках в одной области – простате, при прикосновении к которой Чун Юня ещё сильнее шатало и дёргало.       В головах у обоих гуляла мысль сорваться и отдаться наслаждению, при этом занимаясь сексом со шлепками и стонами во все горло, при этом убежав навсегда со двора, никогда не возвращаясь. Но в Ли Юэ людей с глазом бога немного, – их уже почти все знают в лицо – так что Син Цю и Чун Юня с лёгкостью можно было узнать лишь по голосу, который, не дай бог, услышит кто.       Чун Юнь прогибается, чувствуя шумное чвокание слизи под давлением медленно входящего члена. Син Цю давит на спину парня чуть сильнее, что ненароком возбудило Чун Юня сильнее – ощущение доминирования над ним срывало его крышу в два счета. В животе медленно набирается, словно снежок, пыл возбуждения, Син Цю на миг нависает сверху, опираясь на руки, поставленные на кровать.       –О, Архонты, Юнь-Юнь... Ты такой красивый...       Щеки Чун Юня пылают ещё сильнее, хотя до этого казалось, что их красноте некуда больше усиливаться. Голубые волосюшки прилипли к щекам, ко лбу, и Син Цю убирает одну из них в сторону, мимолетно целуя Юня в нос.       – Син Цю... – особенно робко и сладко шепчет Чун Юнь, сжимая ладонь того самого синеволосого мальчишки, которого он однажды всем сердцем полюбил, увидев искрящуюся улыбку под светом фонарей. Его блестящие глаза, бархатный смех, особая грация – это чарует Юня, с каждым разом заставляя смущаться, теряться в мыслях и представлять ту нежную улыбку ещё раз.       Син Цю смеётся, и это сравнимо с мурлыканьем кошки. Его толчки учащаются, то останавливаются, видимо, оттягивая разрядку, но к желанному это не привело.

***

      – Чун Юнь, – тяжело дышит юноша, сжимаясь комочком на мощной груди, – и долго ты скрывал свои чувства?       – Долго, – отрезал Юнь, оглаживая влажную макушку визави.       – С какого момента?       – С момента, когда на празднике морских фонарей ты улыбнулся мне, скрестив руки за спиной.       – Я люблю тебя, Чун Юнь, – и он хихикает, утыкаясь в шею своему давнему ухажеру.       – Я тебя тоже, котенок.       – Котенок?       – Кажется, во время секса так яростно шипишь только ты.       – Чун Юнь!