You are my eyes

Всё, что было у Хёнджина в голове на следующее утро – нескончаемый парад красочных картинок. Память возвращалась постепенно, неполноценно и очень смазано, как будто всё это происходило не с ним, а в каком-нибудь дешёвом фильме с плохим качеством. Его голова разрывалась от боли, а горло пересохло настолько, что кажется в пустыне влаги бывает больше. Поиски спасительной жидкости увенчались успехом сразу же, когда парень поднялся с кровати и увидел остатки кока-колы в стаканчиках. Парад картинок продолжался и продолжался, всё так же в плохом качестве, в низком разрешении, с плохим звуком. Такое ощущение, что вся его жизнь – это дешёвый криминальный сериал. Но буквально через несколько секунд парад торжественно заканчивается последним эпизодом. Этот эпизод отличается от тех, что были до этого. Он чёткий, яркий и очень громкий. Бедную нейронную систему насилуют спазмы, а перед его глазами маленький заплаканный малыш, который смотрит, как побитый котёнок, и не понимает, кажется, ничего. А потом говорит: - Что, блять, ты делаешь? А что он делает? А что Хёнджин делал вчера? Что он, блять, вообще делал всю жизнь? Они отдыхали, Хван уже вспомнил, как много они сразу выпили, чтобы быстрее торкнуло, а потом тот самый «друг» принёс, что обещал. Лучше бы он никогда не обещал и ничего не приносил. Потому что вставило от первой таблетки сразу же, перед глазами была пелена и резко захотелось отдохнуть и повеселится. А ещё сразу же стало очень душно, воздух был просто обжигающим и давящим. Джисон предложил сходить покурить и смысла отказывать просто не было. По дороге на выход из квартиры им наливали ещё, заваливая Хана поздравлениями, и каждый пытался сфоткаться с парнями, потому что другого такого шанса может и не быть. А потом опять череда некачественных мини слайдов: подошли ещё друзья и показали ещё больше, сразу же предложили попробовать. Кто-то крикнул что-то про проституток и после действительно подошли девушки. И, кажется, Хёнджин только сейчас начинает осознавать, что что-то не так. Что-то неправильно. Что-то не на своём месте. И он вспоминает. - Ты хоть понимаешь, что ты только что всё просрал? И он понимает! Сейчас, в данный момент, он понимает. Но понимает слишком поздно, он уже просрал. Вчера его не было, он спал, белый мир укутал его в свои объятия и убаюкал. И вот он просыпается и понимает, что рядом нет человека, которому отдал свое сердце на хранение. А в его плоть врезались маленькие, но чертовски острые частицы чужого. Хёнджин падает обратно на кровать – ноги его держать отказываются. А он и не сердится, он бы тоже отказался от такого, как он сам. В голове сейчас пустота и белый шум. Ему до тошноты противно от самого себя. Кажется, он впервые так сильно ненавидит себя, что прямо сейчас готов испариться. Не важно как, просто исчезнуть из этой жизни. Что теперь делать? Как всё изменить? Парад воспоминаний сменяется кучей быстрых, разнообразных мыслей. Все они не связанны и беспорядочны, но все касаются одного человека. Хван боится произносить его имя. Его имя – это последнее святое, что у него осталось и Оно не должно произноситься даже в мыслях. Хёнджин его просто не достоин. Голову давит, дышать становится нечем, рука зачем-то тянется в район груди. Зачем? Смысла в этом нет, сердца тоже. Краем глаза Хван замечает потрёпанного друга, тот молча заходит в комнату, протягивая холодную воду и таблетки от головы. Сейчас от всех медикаментов потряхивает, но эти всё же принимает. Хан садится рядом, всё так же молча смотрит в стену напротив, и кажется, он никогда не был таким серьёзным. - Мы в жопе. – констатация факта. Джисон никогда не ходил вокруг да около. - Что теперь делать? Я не смогу без него… – Хёнджин поворачивается к другу, сразу натыкаясь на пронзительный взгляд. - Я походу реально его люблю. - Всё так серьёзно? Серьёзно ли? Да на столько, что Хёнджин с сегодняшнего дня готов перестать пить и курить, лишь бы его мальчик был всегда рядом и всегда улыбался. Эгоистично сейчас называть Его своим и очень подло от того, что прекращать не хочется. Хван добьётся обратного, чего бы ему это ни стоило. - Боюсь, что даже слишком. - Значит, мы вернём его. – Хван вновь смотрит на друга непонимающем взглядом, а на него устремлён уверенный и осознанный. - Я думал, он тебе не нравится. - Он выбрал мне медиатор! – Сразу же кричат в ответ. – И сразу извиняюсь, но, если ты не забыл, мы лучшие друзья и я всегда поддерживаю твой выбор. Я ничего в этом не понимаю, но раз ты влюбился в парня, то я автоматически влюбляюсь в него тоже. Только не в том плане! В общем, ты знаешь, я не умею красиво говорить. Но эту лисью морду мы вернём. Хёнджин хочет заплакать от понимания того, насколько ему повезло с другом. Ему повезло и с парнем, но не повезло с самим собой. Да, Джисон и правда не умеет красиво говорить, но зато каждое его слово ценнее всех тех красивых. Они искренние, а это самое главное. - Спасибо тебе. За всё, друг. *** Поначалу было очень тяжело. Чонина не было в школе, он не ходил на занятия по вокалу, которые обычно не пропускал, а его друзья не желали даже разговаривать с Хёнджином. К нему домой он идти не мог, потому что там и случится его смерть, от пистолета отца. От этого становилось ещё страшнее. Что же сейчас происходит с его мальчиком? Плачет или просто пытается забыть и не думать, отпустить. Хёнджину становиться больно в районе того места, где должно быть сердце. Когда он просто допускает в голову ту мысль, что Чонин не захочет его слушать, а просто выкинет его из жизни за ненадобностью или нежеланием ещё раз наступать на одни и те же грабли, это невыносимо, эти мысли сводят с ума. Так не должно было всё закончиться. На протяжении всего времени он невольно начал задумываться о том, что происходит. Изначально Хёнджин не представлял, во что выльются все эти отношения. Точнее, представлял, но точно не так. Он и правда хотел просто поиграться с наивным ребёнком пару дней и быстренько распрощаться. Всё-таки мальчики в его жизни были реже, и он не думал, что с ними в принципе возможно что-то серьёзное. А потом случился Он. Чонин был до невозможности милым и чертовски правильным. Это он понял, когда принёс цветы на их первое свидание. Он впервые видел такую невинно-смущённую и красивую улыбку, а следом для него было невероятным открытием, когда он увидел, насколько быстро на лице младшего сменяются эмоции. После того, как он рассказал, что специально для него Хван обошёл ближайшие клумбы с самыми красивыми цветами, Чонин за секунду поменял улыбку на злобный оскал и чуть не прибил парня на месте. Потому что нельзя нарушать красоту городских клумб и, вообще, это некрасиво и неуважительно по отношению к общественным работникам. Извинялся Хёнджин уже сладкими конфетами, честно купленными в магазине. Хван был в шоке от самого себя. В один из школьных дней к нему на перемене подошла какая-то девчонка и пыталась намекнуть на свой к нему интерес. Он выслушал и даже приветливо ей улыбнулся, после чего напомнил, что он занят. Она тогда рассмеялась, сказав, что ему это никогда не мешало. А Хёнджин сразу разозлился, им опять никто не верит. Не верит в то, что они любят друг друга по-настоящему, на долго, блять. Он уже не был так приветлив и впервые, наверное, почувствовал желание накричать на девушку, но сдержался, вспомнив, как Чонин просил его быть менее вспыльчивым, и вежливо отказал. Сделал он это с явным намёком на то, чтобы девушка до всех донесла простую истину: Хёнджин не будет изменять своему парню. Чем больше парень вспоминал все моменты, тем больнее давило голову. В один момент перед глазами уже была пелена. Слёзы непрошенными гостями вторглись в пространство глаз. С этим каждую минуту становилось всё тяжелее и больнее справляться. За атакующими голову мыслями Хван не заметил, как в очередной раз пришел ко двору Чонина. Он изучил его уже наизусть, каждый раз ожидая увидеть светлую, до боли родную макушку любимого человека. Но всё тщетно. За неделю Он так и не появился. Хёнджин садится на излюбленную скамейку под нежным деревом сакуры и неотрывно смотрит на стальную дверь его подъезда. Некоторые старушки во дворе его уже узнают и лишь презренно оглядывают, когда парень приходит, не понимая, что он тут высматривает. Поди, наркоман какой. Больше никогда. Каждый раз, когда дверь отворяется Хёнджин надеется увидеть Чонина. Каждый грёбанный раз нынешний обладатель его сердца наверняка удивляется почему то периодически заходится в диком темпе биения. В очередной раз подъезд открывается, выпуская из себя маленький поток людей и Хёнджин в очередной раз замирает. Выходя из темноты на светлую улицу, люди по инерции прикрывают глаза ладонью, от чего становится не видно лица. Из всей толпы выбивается лишь один человек. Статный мужчина лет сорока не меняется в лице, ни один мускул не дёрнулся, невзирая на яркие лучи солнца, что режут глаза. Он идёт медленной походкой, держа жену под руку. Мужчина не смотрит в сторону Хёнджина и уже собирается идти к машине, как вдруг останавливается, шепча что-то супруге и идёт в обратную сторону. Остановившись напротив Хвана, он осматривает того с ног до головы, задерживая взгляд на потёртых спортивках и поношенных кроссовках и, возвращая своё внимание на лицо, смотрит прямо в глаза. - Что тебе нужно от моего сына? – не вопрос, а приказ на безоговорочный ответ. - Здравствуйте, мистер Ян. – Хёнджин пытается вежливо начать разговор, хоть как-то смягчить свою смерть. - Здравствуй. И так? - Не знаю, насколько вы осведомленны, но мне нужен ваш сын полностью, прям насовсем. Знаю, звучу, наверное, грубо, но я его люблю и хочу с ним встречаться. – Мысли не могут собраться в осмысленные предложения. Слова в голове путаются, а руки трясутся от волнения. Правда, не смотря на страх и переживания, следующее, что говорит отец Чонина, выбивает из него весь воздух. - Ты виновник того, что мой сын не выходит из комнаты неделю и уже семь дней плачет в подушку? - Ч..что? - Да, Хёнджин. Ты думаешь я, капитан полиции, не занаю, что мой сын–гей, связался с каким-то торчком? Я знал, что между вами что-то было, но не привык вмешиваться в жизнь Чонина. Но после того, как он убитый пришёл с той вечеринки, я не позволю тебе и на километр подойти. Хван боится лишний раз пошевелиться, думает, просто рассыплется на мелкие частицы и исчезнет. Он с трудом стоит на ногах. Больные слова оставляют горячие ожоги на коробке черепного мозга: «страдал», «плакал», «убивался» - и все из-за одного мудака, который не смог сдержаться от таблеток. Ты полный урод, Хван Хёнджин. - Я.. Я.. Боже, что я наделал..? – Страдать должен явно не самый солнечный человек на свете, только не он. – Могу ли я всё исправить? Я знаю, что должен много чего сказать и пообещать, но я даже не знаю, с чего начать. Я постараюсь исправиться, только позвольте мне увидиться с ним. Поговорить. Я сделаю всё, что от меня сейчас требуется, а потом пусть он сам решит, что со мной делать. Я не волен ему запрещать, боюсь, если он скажет мне спрыгнуть с крыши, я это исполню. Хёнджин заканчивает говорить и последние слова произносит уже шёпотом, нет сил кричать о любви и гордости, нет сил существовать. Он - подобно растению, которое резко заперли в темном ящике, без шанса ещё раз увидеть яркое солнце. А как известно - растения погибают без солнечного света и тепла. Он слышит тяжёлый вдох и чувствует сильную ладонь на плече, та его сжимает, заставляя смотреть на себя. - Вы ещё такие дети. Гонитесь неизвестно за чем, а потом так глупо совершаете ошибки. Иди. Надеюсь, квартиру не забыл. Не испорть всё ещё больше. Хван смотрит блестящими глазами и даже немного улыбается, когда ему позволяют: найти, подойти, исправить, забрать своё. Хёнджин резко налетает на мужчину, сжимая руки на его плечах, и крепко обнимает. После чего несется к выученной железной двери, крича на весь двор радостное «спасибо». Хёнджин бежит по лестнице, наплевать на существование лифта, потому что тот нужно ждать, а ждать он не может. Сейчас важна каждая секунда. Бежать тут совсем недолго: его мальчик живет на третьем этаже, так что первый пролет уже за спиной. Впереди ещё два и он будет дома, он будет согрет, он будет дышать. Ступенька за ступенькой, как вдруг он тормозит, путь преграждается, вышло солнце. Чонин стоит перед ним, посреди пролета второго этажа. Заплаканные глаза, спутанные волосы, помятая домашняя футболка, его любимые, слишком обожаемые шортики для сна, слишком короткие, чтобы кто-то ещё это лицезрел, и наспех надетые кроссовки. И всё, что Хёнджин хочет сказать, это: Идеальный, Прекрасный, Родной. И ещё одно, что важнее всего. - Чонин, что ты делаешь? Ты же заболеешь. Его игнорируют, бегут, бросаются и виснут, мажут влажным носом по шее, плачут, сжимают в объятьях, не отпускают. - Малыш… - Заткнись! Я всё ещё обижаюсь. Козёл, что ты наговорил моему отцу? Я всё слышал. Всё ещё не отстраняются. - Я сказал, что чувствую. Малыш, я накосячил и мне ужасно плохо от этого. Но гораздо больнее осознавать, как мои действия отразились на тебе. Я никогда не думал, что возможно так переживать, как я переживал за тебя. – Хёнджин останавливается, думает, что сказать, на языке вертится, а сказать не получается. Задерживает дыхание и перехватывает родное тепло удобнее, ближе, безопаснее. Руки держат за талию и спину, пытаются согреть и согреться сами. Выдыхает и продолжает: - Чонин, я места себе найти не мог, искал тебя. Я так боялся, что потерял тебя навсегда, боялся, что не смогу всё исправить. Ведь.. Я ведь так тебя люблю, маленький мой.. Прости меня. Слеза обжигает холодную щёку, дышать трудно, ожидание давит. - Я прощу тебя, - слышен тихий шёпот. – Но только после тех конфет, которые ты мне покупал, и обещания прекратить вести себя, как придурок. Я же о тебе забочусь. - Я обещаю, солнышко. Честно-честно. А теперь пойдём, ты же замёрз весь, середина октября всё-таки. Они поднимаются в тёплое помещение и Хёнджин сразу же поднимает Чонина на руки и.. Несёт в комнату, чтобы завернуть ребёнка в одеяло, а потом стащить с дивана в гостиной тёплый плед и закутать в него прохладные ножки. После чего, оставив лёгкий бабочку-чмок на носике, и убежать делать горячий какао. Потому что Чонин не любит болеть, он тогда ощущает себя до обидного беспомощным, а Хёнджин ненавидит, когда солнце загораживают дождевые тучи. Осколки собрались обратно и теперь в районе груди отчетливо слышится звонкое биение сердца. Не своего, но и не чужого. Родного.