Джон Ватсон, думающий, что знает очень много

      Джон Ватсон, надев гражданское заново, думал, что знал людей. Думал, что понимал их. Думал, что знал, что ими движет и как они устроены. Впрочем, так и было. У Джона были все основания верить этому недвусмысленному утверждению. Джон Ватсон был искренне уверен, что знает, кто он такой, кого любит и что им движет. Так и было до того момента, пока он не встретился взглядом с Шерлоком Холмсом в том самом вездесущем Бартсе. И, признаться, уже тогда он показался Ватсону великолепным. Его живой, гибкий ум; стройное, подтянутое тело и орлиные глаза, которые не оставят никого, кто в них посмотрит, равнодушными.       Джон Ватсон боялся разрушать рамки. Бить по ним кувалдой, разрушая вековое стекло Пуленепробиваемое, водонепроницаемое и дальше по списку. Доктор привык чувствовать адреналин, доктор хотел чувствовать адреналин. Ватсону не нужны были и наркотики. Но вот после Афганистана и в гражданской одежде с адреналином появились проблемы, грозящие потерей желания жить. А для солдата это ой как постыдно. Даже непростительно. Джон Ватсон был в отчаянии. У Джона Ватсона была самая настоящая ломка. Через несколько лет после приезда в Лондон Джон посмеялся бы над собой тогдашним. Ведь его блестящий Шерлок Холмс смог решить и эту проблему. Просто своим присутствием в жизни Ватсона.       Джон Ватсон не мог бы не признаться: сначала он Шерлока Холмса опасался. Впрочем вряд ли это было невзаимно. Как два хищника, делящих территорию, они присматривались друг ко другу чрезвычайно внимательно. Они старались изучить друг друга как можно лучше. И Джону даже поначалу казалось, что у него что-то получается. Он выучил любимую марку чая соседа по квартире, знал, что он предпочитает принимать душ по вечерам. Но лишь позже понял, что каждая из привычек Шерлока Холмса — всего лишь необходимость. Физическая необходимость есть, спать и ходить чистым во избежание заболеваний. И, пожалуй, именно эту мысль Джон Ватсон обозначает торжественно первой. Началом пути к огромному океану — пониманию.       Через несколько месяцев, проведенных бок о бок в передрягах и под одной крышей, Джон Ватсон приходит к просто звучащему выводу: Шерлок Холмс не ставит себе рамок. Ни социальных, ни каких-либо ещё. Он просто делает все, как считает нужным. Не руководствуясь при этом противными понятиями норм и стереотипов. Он вне. И принципиальному доктору это удивительно нравится. Это была не менее торжественная вторая ступень. Короткая середина, перемычка между двумя концами. Нудный процесс.       Джон Ватсон начинал смеяться. Он смеялся, когда Шерлок заявился в Букингемский дворец простыне и украл оттуда пепельницу; смеялся над охотничьей шляпой, ставшей своеобразным атрибутом Холмса; смеялся над ворчанием Шерлока насчет некачественных реагентов и попыткой вспомнить, где же все же находится Земля в Солнечной системе. Доктор Ватсон утверждал: Шерлок Холмс крайне инфантилен. Шерлок Холмс очень редко проявляет эмпатию, Шерлок необузданно груб и совершенно не приспособлен к жизни. Он совершенно не хозяйственен, не может понять общепринятые нормы общения, но! с блеском разгадывает преступления, спасая людей. И, пожалуй, это его самый полезный и изощренный способ Шерлока Холмса убить скуку. Он единственный, кто радовался позволению раскрыть серийные убийства. На минуточку, раскрыть со своим фирменным блеском.       Джон Ватсон вначале просто привязался. Но само наличие этой собачьей преданности в себе настораживало. Джон сбрасывал все эти мысли в огромную кучу под названием «Живем вместе». Но в одну из сотен бессонных ночей, когда небо было беспросветно затянуто тучами, а Холмс бродил где-то по Лондону, утоляя потребность в свежем воздухе, Джон Ватсон понял, что испытывает несколько больше, чем простая дружеская привязанность. Люди называли это чувство «влюбленность». Что-то переклинило, выключатель щелкнул, бомба взорвалась. Ассоциация со взрывом показалась самой уместной. Понимание во всей своей красе прошлось мурашками по спине, которых Джон Ватсон не испытывал со времен Афгана. Доктор посмеялся. Над собой. Он ведь даже не знал, когда именно это началось. Джон Ватсон пропустил отправную точку и сотни подавленных приливов нежности. Проворонил. Он был слишком занят преступлениями и адреналином, удовлетворенно быстро льющимся по венам, артериям и капиллярам. Джон Ватсон знал, что такое любовь. Бомба замедленного действия. Он давно предпочитал любой любви крепкую дружбу. Ему уже давно не семнадцать лет. Джон Ватсон курил из узкого окна своей комнаты и гонял кадык вверх-вниз по горлу. Было немного тошно.       Признание произошло скомканно, словно видение. Поезд, глубокая ночь, поездка из Шотландии. Успешная поимка убийцы, которую мужчины решили увенчать дорогим виски. Бутылка стояла на столе все ещё закупоренная. Сидели рядом, несмотря на то, что купе было свободно. Вагон был почти пустым. Приятное постукивание колес о рельсы убаюкивало. Конечно, алкоголь в поезде запрещен, но если никто не увидит, значит ничего и не было, ведь так? Шерлок Холмс был особенно смел после успешного раскрытия преступления. Шерлок Холмс решил пользоваться моментом. Он был преисполнен благодарности за очередную подмогу Джона в нужный момент, его мозг переваривал сотни фактов о том, кто сидел до него на этом самом сидении, зрение передавало мозгу информацию о том, что девушка в начале вагона недавно родила, а проводница пройдёт с обходом ещё нескоро. И именно в этот момент он решился хотя бы на то, чтобы положить свою длинную руку на колено к рядом сидящему мужчине. Признаваясь, каясь и спрашивая одновременно. Всё сразу, навалом, нахрапом. И сию же секунду Джон поднимает на него свои глаза. С вопросом, с надеждой. И с тем, что Шерлок видел там мириады раз, но восхищался он этим всегда, как в первый. Преданность. Настоящая, ничем не запятнанная. Способная свернуть горы. И Шерлок, стараясь не потерять запал, выпалил то, что было у него на уме, и то, что Джон Ватсон мог бы повторить даже во время самой страшной пытки:       — Джон, это одна из тех вещей, о которых я не имею ни малейшего понятия. Ты ходил на свидания — я тебя ревновал; ты не ночевал дома — я не спал. Я очень тебя ценю, и это я знаю точно. Я безмерно тебе благодарен. И все это, насколько я понимаю, нормальная человеческая реакция. Но я чувствую что-то ещё сродни нежности и глубокой привязанности. Не как к Майкрофту или Молли, по-другому. Думаю, возможно, это та самая влюбленность, о которой твердят почти что во всех романах. Это странно и непривычно для меня, Джон. И я говорю тебе это, потому что не люблю врать. Тебе — особенно.       — И я тоже, Шерлок. Я тоже. И пока что не знаю, к сожалению это или к счастью. Время покажет.       Ватсон накрыл чужую руку своей. Переплел пальцы. И это пока что был тот самый максимум, на который они оба способны. Никому не хотелось рывков. Никому не хотелось неожиданностей. Им нужно было просто привыкнуть к немного другой роли.

***

      Первый поцелуй состоялся примерно через месяц их ненавязчивых прикосновений к телам друг друга, после странных исследований за завтраком и будто бы невольных незакрытых дверей в душе. Притирка. Подготовка. Никакой резкости. Все должно было быть плавно, резкости и дерзости хватало и в жизни. В той, что за дверью дома 221 по Бейкер-стрит. Тут они могли позволить себе ходить вокруг да около. Шерлок играл на скрипке посреди комнаты. Это был Бах, как гласили ноты на пюпитре. Раннее утро, часов шесть, они собирались ехать на другой конец Лондона за ценными реагентами. Выходной. Робкое солнце, проглядыающее через неплотно задернутые шторы. Джон хорошо запомнил этот незатейливый и давно знакомый пейзаж. Джон хорошо запомнил его подобранную и напряженную грудь, он прекрасно помнит утвердительный кивок, когда Джон заглянул прямо в его глаза, беззвучно говоря о своем намерении и получая согласие. Долгожданное согласие.       Они потянулись друг ко другу, словно боящиеся школьники, выходит неловко, да и выглядело со стороны наверняка смехотворно из-за разницы в росте. Но это было неважно. Важна была только способность Шерлока доверительно закрыть глаза, позволение положить Джону руки на его локти, будто бы направляя, поддерживая. Шерлок Холмс доверял Джону Ватсону. Доверял, когда был в его руках, и даже не сопротивлялся этому. Доверял. И это самое важное. Джон выказывал безграничную преданность. Шерлок позволял Ватсону быть за своей спиной и не бояться воткнутого в позвоночник ножа. Шерлок Холмс был рад. И даже, может быть, счастлив. Джон Ватсон допускал такой вариант.

***

      Шерлок Холмс был силен. Он неплохо боксировал, но главной силой его, конечно, был ум. Огромное необъятное пространство, которое воспринимает гораздо больше информации за раз, чем обычные люди. Ватсон даже подозревал у друга савантизм, но решил все же отложить эту теорию на позднее потом. Случаются же в мире гении. Но стоит учесть, что гении — тоже люди. А у людей, какими бы они ни были, целый вагон слабостей. Хотя бы плоть, которую легко повредить неловким прикосновением ножа. Или чужой руки. Это вполне натурально и естественно. Вполне нормально. Так, как завещал Создатель.       Создатель, к сожалению, не обделил людей и самым страшным наказанием — дурными снами, которые преследует человечество на протяжении всей его жизни. А инфантильному гению и отставному солдату было порой чересчур страшно ночами, когда одному снились выпотрошенные кишки, а второму — ядерные взрывы и совершенное одиночество. Джон знал, что Шерлок был особенно беспомощен, когда засыпал после ночных кошмаров. Он заботливо приносил теплое молоко, а после долго, четверть часа точно, гладил его по ещё более взъерошенным волосам, чем обычно то бывало.       Шерлок Холмс, в свою очередь, никогда и никому не откроет того секрета, что Джон Ватсон все ещё спал в самой безопасной позе эмбриона, как научился когда-то давно. Это была его маленькая слабость. И Шерлок не посмел бы идти против неё. Люди во сне все наивны и беззащитны. И спать они могут только с теми, кому доверяют. Или кому преданы и верят больше, чем самому себе.       Джон Ватсон с удовольствием садился за ноутбук темными вечерами писал о нем. О Шерлоке Холмсе, который позволил ему увидеть мир с двух сторон одновременно. О Шерлоке Холмсе, которого был рад спасать раз за разом. О человеке, недостатки которого научился по-настоящему любить. О том, кто научил его любви вне рамок, времени и пространства. Он писал о своей музе, о своем гении в одном лице. Джон Ватсон писал о своем по праву любимом Шерлоке Холмсе.