1945

*** L.B. Где-то у леса – крики, щелчки затворов, алая кровь… Кошмары мешают спать. Осень проходит сумрачным коридором, прячет под шляпкой медно-седую прядь. ...Ласковый голос, эхо чужих пророчеств... (Тюрьмы, допросы, с лета ни снов, ни мыслей.) Можно гадать по трещинам потолочным, можно писать отцу бумажные письма; пахнет землёй; во сне — над осенним Рейном – звёздное небо в дымную синеву… Кто-то играет Баха, читает Гейне — и улыбается нежно, как наяву. Над опустевшим домом горят закаты, на пепелищах тихо растёт трава. Женщина пишет письма без адресата, в письмах – уже привычно: “Люблю. Жива”. Женщине снятся очень простые вещи: пахнет рекой. Над ними склонилась ива. Женщина видит сон – и, пожалуй, вещий; смерть в этом сне отчаянно некрасива. ...Осень совсем седеет и смотрит хмуро, осень привычно пахнет остывшим чаем. Небо Самайна дышит предзимней бурей, Женщина пишет мелом: “Люблю. Скучаю”. …Под ноги часовому ложатся тени (лучше стеречь живых, чем тревожить мёртвых). Трогает письма. Женщина смотрит в стену, долго молчит. Потом выдыхает: “К чёрту”.