под одним слоем дождя

вакаса вновь ощущает это мерзкое, противное, липкое чувство, которое лезет всё выше, желая опутать своими длинными цепкими щупальцами укромные уголки души. он желает спрятаться, но всё, что бы он не делал, падает в глубокую пропасть его собственных страхов. открытый сундучок, словно белоснежный лист бумаги, и он один на целый мир. вокруг пустота, не слышно, не видно, страшно и одиноко. холодный ветер касается открытых участков кожи, пронзая своим острым лезвием. кости ноют. вакаса выдыхает. он смотрит на свои дрожащие от холода пальца и хмыкает, уничтоженный положением своего состояния. это не сон, не иллюзия, имауши пропал в мире, который выстроил себе сам. долго, шаг за шагом он создавал место полной тишины, имея прошлое собственных мыслей, то тяжелое и жгучее, что обжигает до сих пор. глотку раздирает от неприятной горечи недавно выкуренной сигареты. вакаса игнорирует саднящую боль в костяшках, коленях, ступнях. кривя губы в некрасивой ухмылке, он дергается от холода, продолжая одиноко сидеть на лавочке детской площадке. качели мерзко скрипят. это не звук, не ошибка, а мелодия глубоких страданий, резко появляющаяся и медленно, плавным ужасом, стихающаяся. он прикрывает глаза и слушает. погруженный, загнанный спокойной стойкостью внешней оболочки себя, вакаса разваливается на несколько тысяч осколков. имауши наивен в своих мечтах, будто ребёнок в сознательном возрасте. волосы липнут к лицу, лезут в глаза и рот. вакаса натягивает капюшон форменного плаща, выдыхая клубы пара, что растворяются в резком порыве осеннего ветра. по радио передавали о вечернем дожде сегодняшнего дня, а с собой у вакасы даже зонта нет, лишь гнилое желание забыться всё хотя бы на один день. день другой и ему уже тридцать, а раны минувшего юношества до сих пор грызут острыми клыками, оставляя за собой глубокие кровоточащие рубцы. желтые листья шуршат на деревьях и медленным вальсом падают на землю. им ничего не стоит сгнить спустя время. они не оставят и воспоминания о себе. грустная тоска, что съест в ожидании чуда противной реальности. имауши хмыкает. запрокинув голову назад, вакаса смотрит на темное небо. оно затянуто черными тучами, сквозь которые не видно белоснежного диска луны. он хлопает себя по карманам и кривит губы. пачки нигде не оказалось. откуда у него эта привычка? когда имауши взял свою первую сигарету? почему стал курить? глупый, глупый, глупый! надеялся успокоить себя изнутри, ощущая эту гниль глубоко в глотке. а ветер свищет, кости трещат от холода и мерзкого чувства. вакаса сглатывает с кончика языка, усмехается, понимая, что в своём собственном жалком положении он ничто и никто. ничтожная реальность сделала из него человека с испорченным пониманием прекрасного; человека, который ходит по лезвию среди белых стен, ища выход своему желанию. он слышит сквозь ветра, как кричат чужие души. противно, неприятно, вот бы ничего не слышать. на лицо падает первая капля дождя. холодная, мокрая, серая и одинокая. вакаса вздрагивает. прикрыв глаза, он улыбается. дождь смоет его состояние и даст вздохнуть полной грудью. такой прекрасный не станет тянуть имауши на дно. такой прекрасный он сделает из вакасы личность без маски кривой боли и страха за завтрашний день. секунда, другая и дождь усиливается. он барабанит по крышам, сбивает листву, превращает тропинки в месиво из грязи и, подобно сильной дозе, успокаивает. вакаса открывается полностью. холодно, мокро, некрасиво, но от чего-то приятно. волосы липнут к лицу, одежда насквозь промокает, а с души исчезает терзающие нити тяжелого бремени, которые тянули, уничтожали, кромсая плоть и съедая надежду. — как там говорят, — шепчет. в рот с губ стекает дождевая вода. — дождь принёс, он и унесёт. словно все грехи были отпущены и прощены. в его мире столько же лжи, сколько и в реальном. просторно, но грязно, низко, прогнивше в корне. вакаса цепляется тонкими холодными пальцами за скамейку. выдыхает. сандали на ногах, тонкие штаны, футболка и форменный плащ, которые насквозь промокли. он слышит эти слёзы, слышит, как медленно теряет свободу, но забыть это невозможно. боль, которой он наслаждается, та самая, что рвет нервы, оставляя лишь нити. дождь больше не касается его кожи, не треплет душу своей необходимостью и не оставляет нежные следы невидимых пальцев где-то глубоко внутри. вакаса открывает глаза и видит внутреннюю сторону зонта. спицы, ручку и тонкие бледные девичьи пальцы, что держат зонт для него, имауши. — пойдём, — сенджу кутается в куртку. она прячется под своим зонтом, а в нескольких пальцами одной руки у неё пакет с сухой одеждой. для вакасы. — пожалуйста. нет, сенджу не просит, она умоляет. имауши слышит это, видит и чувствует, но не двигается. он холодный, с непонятными мыслями в голове и полностью скованной душой, такой, каким его видят немногие, такой, каким он достался лишь ей одной. кавараги подходит ближе, опускает зонт на землю и остаётся с вакасой под одним. тонкими пальцами касается холодной влажной мужской щеки, выдыхая. она знает, что он такой неспроста. пытаясь помочь, делая несколько дел одновременно, принимая как можно больше, сенджу тянется к раскрытой душе, но не ладит с погрешностями. вакаса всегда для неё теплый, мягкий и уютный. — ты нашла меня, — он улыбается, льнёт к теплу чужой ладони, прикрывая глаза и ёжась от холода. — я очень рад этому. — идиот! — сенджу вынимает из пакета большое махровое полотенце. она расправляет его и накидывает на имауши. — ты, — голос срывается, — как можешь себя так вести? — прости, — шепчет, стягивая с плеч промокший плащ, кутаясь в полотенце, которое впитывает в себя всю воду с его тела. — ты сильно переживала? сенджу молчит. голубые глаза сверкают в тусклом свете фонарей. она вкладывает в руки вакасы его толстовку и футболку. — быстро. подняв с земли зонт, он отряхивает его от воды и придерживается над чужой головой. вакаса хмыкает. мокрая футболка летит к плащу. худое тело дрожит. имауши надевает все сухое и теплое, выдыхает и спрашивает: — штаны тоже? — заткнись, — сенджу всхлипывает. несколько капель падают ей на нос, — ты не думаешь перед тем, что сделать! — она выдыхает. вакаса смотрит на неё из-под влажных ресниц нечитаемым взглядом, который осыпается в ногах темным туманом. он поднимается со скамьи и, под тяжестью своего времени, делает шаг, другой, третий. сенджу перед ним совсем маленькая, хрупкая, но сильная и уверенная, такая вот тёплая, как облачко. имауши улыбается. с его волос капает вода, разбиваясь о мокрый асфальт под ногами. он смотрит в чужие голубые глаза и видит в них недовольство, которое скрыто под пеленой трепетного беспокойства и страха за жизнь и здоровье не последнего для неё человека. — мы ведь вместе можем стать сумасшедшими, — вакаса ныряет под зонт сенджу, становясь близко-близко к ней. она слышит его дыхание, стук сердца и имеет возможность касаться без особого страха. с ней он может быть самим собой. с ним она дышит полной грудью. — и ты считаешь это правильным? — сенджу вздрагивает от холодных пальцев, что коснулись её тёплой щеки. — вакаса. имауши не говорит ничего. наклонившись, он заглядывает в её глаза, притягивает ближе к себе, целует. контраст холодного и теплого, как наркотик, который разгоняет по венам обжигающая кровь. вакаса нежен в своих действиях, аккуратен и осторожен, словно в его руках самая ценная драгоценность. сенджу ощущает на кончике языка вкус недавно выкуренной сигареты, поддается вперёд, раскрываясь чужому поцелую. каждый новый раз, как первый. ни она, ни он не имеют возможности всплыть наружу. сенджу всхлипывает и отстраняется. её щёки розовые, а губы алые. вакаса касается их своими пальцами. улыбаясь, он не знает прекраснее девушки, чем сенджу. — я считаю это выходом, — выдыхая, имауши чувствует себя хорошо. это не бред и не выдумка, рядом с ней он становится полноценным. — рано или поздно, но мы все придем к этому. кавараги прикрывает глаза. дождь не прекращает идти. он сбивает листву с деревьев, барабанит по крышам домов и превращает тропинки в месиво из грязи. одиноко, и они одни застряли в серой гуще внезапной реальности. сенджу слышит его дыхание, биение сердца, слышит и свое собственное в такт чужому. — ты одна, больше мне никто не нужен. только будь со мной, — вакаса обнимает сенджу за талию и прячем лицо в складках одежды в районе шеи. дышит приятным ароматом чистоты и женских духов, которые никогда не пропадают с её тела. — сколько? — навсегда. — спасибо.