Стихия не на шутку разошлась.

— Опять мертвого заносят в город… — Как бы саму смерть не привели. Женщины наблюдали с задних рядов за мужчинами, которые, опустив головы, несли доски, накрытые черной тканью. В начале всего этого использовали белые ткани, но кровь, остававшиеся на них, пугала и детей и взрослых, поэтому поверх белой укрывали ещё и черной. Почему все так тщательно наблюдали за мертвым, когда лучше было б сразу бежать домой, женщины не знали и обсуждать не гнушались. Одна из них продавала хлеб, другая же, чей прилавок находился по-соседству, различными приправами. — Отпустите, это мой сын! Нэо, давай, скажи им! Нэо, посмотри на мать! — истошные крики и надрывный плач разлетались по всей улице, бился о стены, возвращался обратно и врезался в голову, пугая осознанием. — Уйди отсюда, женщина! — отталкивал её мужчина, шёдший рядом с носильщиками. — Да как ты смеешь такое говорить, я хочу увидеть своего сына! — ревела вновь она, цепляясь за одежду обидчика. — И без тебя работы много, — отмахнулся он, опрокидывая женщину на мокрую землю. Брызги грязи разлетелись в разные стороны и попадали на толпу. Может они и хотели что-то сказать(то ли о действиях мужчины, то ли о брызгах, возникших из-за женщины),но лишь отступили назад. — Бедная Хеоко, — шептала продавщица хлеба подруге. — Нэо был здоровым, одна ночь – и его нет. Честно, я даже счастлива, что сын мой ещё мал совсем. — Тц, они скоро и до детей доберутся, лишь бы самим не идти сражаться. — Ты что, не говори такого! — ошарашенно пискнула женщина. — Дайте две булки хлеба, пожалуйста. Женщины дружно вздрогнули и посмотрели на подошедшего. Продавщица приправ одернула подругу, которая без стеснения поморщилась, глядя на покупателя, и вернулась на своё место за прилавком, начиная что-то толочь. Продавщица хлеба завернула хлеб, но перед тем, как отдать, протянула руку, требуя денег вперед. — Что б тебя! — толпа впереди вновь оживилась, а через секунду послышался неприятный и громкий звук падения и теперь это точно была не Хеоко. Ещё через секунду послышались вопли женщин и детей, что каким-то образом оказались здесь, хотя не должны были. Продавщица хлеба посмотрела в ту сторону и прикрыла рот рукой, в глазах её читался тошнотворный страх. Носильщики всё ещё держали доску, вот только верхней части трупа на ней уже не было – она соскользнула и находилась перед глазами своей матери, которая держала его за руку, смотря в изуродованное лицо. Его живот был вспорот и, находят в перевернутой состоянии, от туда без промедления начали вытекать органы. Послышались первые рвотные звуки, а сама женщина не поняла, когда из её рук выхватили хлеб и кинули деньги на стол. Она посмотрела на парня, который секунду понаблюдал за происходящим и после пошёл прочь. — Мог бы хоть сделать сочувствующие лицо. — Иногда я забываю, что он вообще живёт у нас… Дальше Мегуми уже завернул за угол. Только оказавшись поодаль от большинства жителей деревни, которые уже который день в одно и тоже время толкутся возле единственного существуещего в данный момента выдоха и входа, парень мог вздохнуть. За один день к нему прибавилось больше взглядов, чем хотелось бы. Сделав ещё пару поворотов, он шёл по самым тихим местам деревни – закоулки между домами и забором, который закрывал всех от внешнего мира. Никто и не жаловался собственно, это было лучше смерти, хотя видя раны на телах погибших, все начинают сомневаются в том, что забор поможет. Опустив взгляд, Мегуми решил сосредоточиться на том, чтоб не споткнуться. Да, на самом деле он надеялся на то, что Нэо и его команда сегодня рано утром будут стучаться в ворота и победоносно кричать о том, что монстр повержен или их всех нашли бы на том же самом поле, плевать живыми или мертвыми, главное, чтоб рядом покоилась туша, что уже не первый день мучает поля города. На это надеялась вся деревня, всё ж Нэо и все те парни, которых собрали в команду, были сильными войнами. Уж сильнее Мегуми точно, у него не было хорошего учителя. Но у них ничего не вышло и парень искренне не понимал какой смысл посылать туда его. Точнее он понимал, что скоро совсем никого не останется и отправят его в любом случае, цель этого скорее заключается в том, чтоб избавиться от него, как бы противно это не звучало. Последний из Фушигуро, хоть бы он пропал. Что же, подобное он слышал в спину, особо не вслушивался, времени не было, но когда к нему пришли вчера ночью и сообщили, что если следующий поход настанет, то он будет в команде, время нашлось. Так себе новость на ночь, хотя Мегуми так часто повторял себе это, что начало казаться, что это сказка на ночь, единственная, которую ему рассказывали за многие годы. Однако то была не сказка, а правда. Изначальную задачу он не выполнил и понял это только когда уже запнулся о что-то. Мегуми поставил другую ногу вперёд, чтоб восстановить равновесие, но наткнулся на твердую и скользящую поверхность, из-за чего всё же встретился лицом к лицу с землёй. Раздался рокочущий смех. Собрав слюну во рту, Мегуми выплюнул песок, попавший в рот и, превстав на локтях, обернулся. Мужчина, который правда, был одет в женское бело-синее кимоно и сидел в безлюдном месте как призрак хохотал громко и беспощадно, будто специально подставил подножку, вот только незнакомец просто сидел на земле, протянув ноги в проходе. В принципе, он имел на это право, это Мегуми слишком задумался о своих проблемах и скорой кончине, вместо того, чтобы сосредоточится на дороге. О да, он определенно так же забудется на поле боя и умрет, заливая кровью зелёную траву. Фушигуро подтянул ноги, выпутываясь из ног незнакомца и, поднявшись, начал поспешно себя отряхивать. Дождь был ночью, а сегодня светило жаркое солнце и земля в большинстве своём уже высохла; Мегуми то не промах, коленями попал точно в ещё мокроватую землю, которая осталась от лужи. Отряхивать штаны смысла не было, – надо сразу замочить – поэтому он плюнул на это и, повернувшись к незнакомцу, поклонился. — Я Вас не заметил, прошу прощения, — не зная как было бы лучше обращаться к этому человеку, потому что до звания господина ему, кажется, ещё далеко, а обратиться неуважительно сулит ещё более большими проблемами, Мегуми решил не уточнять. — В этом столкновении виноваты и все и никто, — отмахнулся мужчина. Вопросительно подняв взгляд, Мегуми на секунду залип. Не столько из-за красоты данного человека, сколько из-за его своеобразного вида. Если бы Мегуми не споткнулся о него и не остался жив, то подумал, что тот действительно какое-то существо, но никак не человек. Хотя, если бы он умер, то не думал бы уже. Сейчас он думает о том, что нормальные люди не делают татуировки на лице и использовать на волосах какую-либо краску, потому что этот цвет никак не мог быть своим и мужчины подобное не делали. Татуировки да, но с волосами подобное не творили. Более того, мало кто себе подобное мог позволить! Чтоб сделать столь точные линии нужен хороший мастер, найти подобную краску та ещё задачка и для этого всего нужны деньги. Мужчина не выглядел растрёпанным, хотя сидел на земле, наоборот, он будто дополнял картину, которую Мегуми здесь до того не видел и видеть вообще не собирался. У него было чистое и ухоженное лицо с резкими скулами и не слезавшей с него улыбкой¹. Незнакомец понял молчание по своему и, посмотрев на парня, предложил: — Но есть ты действительно хочешь извиниться, то дай мне кусок хлеба. — Вы сказали, что виноваты все, а значит и Вы тоже, — нахмурился Мегуми. Что же, раз он не может купить хлеба и раньше Мегуми его не видел, значит это не кто-то высокопоставленный. Кто знает, может… да что угодно может быть. Воображение у него не очень, если честно. В любом случае, тогда можно и получить что-то с этого. — О, — удивлённо вскинул тот брови. — Ко мне это не относиться. — Я не могу быть "всеми", — в возмущении сказал Мегуми. Хей, сегодня его последний день перед смертью, он не хочет отдавать последний кусок хлеба для какого-то невежественного бродяги. — Действительно, — невесело усмехнулся мужчина и смерил Мегуми взглядом, от которого становилось неприятно. Ох, на самом деле от каждого взгляда в этой деревне становилось неприятно, и, кажется, это распроняется на всех людей, так что ничего нового парень для себя не нашел². — Чего же ты хотел попросить? «Не знаю» – честно мог бы ответить Мегуми. Он не хотел давать хлеб из жадности и вредности, но что можно было попросить у бродяги, когда через несколько часов он умрёт, он не знал. Оставаться скотиной до конца и дать умереть от голода кому-то ещё? Бог, в которого верят все и вся, и ближе к смерти Фушигуро тоже, точно не простит. Мегуми открыл бумагу, в которую был завернут хлеб и, достав уже давно не теплую и чуть подсохшую буханку, протянул её незнакомцу. — Мне ничего не нужно, — облегчённо выдохнув, сказал парень. Мужчина перевёл свой взгляд на протянутую еду как-то блаженно, с лёгкой усмешкой на лице и, смотря уже на Мегуми, протянул руку, чтобы забрать «извинение». Дождавшись того, что хлеб заберут из рук, Мегуми выпрямился и, напоследок поклонившись, вернулся на свой изначальный путь. Он должен был начать собираться ещё раньше, но максимально откладывал это действие, собирать было нечего, оделся и готов. Он прошёл не так много, метров десять, не больше, когда к нему вновь обратились: — Представь, что я могу сделать всё, — мечтательно проговорил незнакомец, возобновляя разговор. Мегуми обернулся и обнаружил мужчину за подкидыванием кусочка хлеба в руке. Кажется занятие это было интересным, потому что уже пару мелких кусочков валялись на земле. — Тогда чего бы ты пожелал? Какое горе, что он случайно не сломал этому мужчине ноги³. Это плохо, за такие мысли его должны отчитать, но отчитывать некому. Их город не настолько большой и известный, чтобы все хорошо относились друг к другу. Ему не дадут поесть напоследок. Для него нормально было есть что-то обычное и незамысловатое, зарабатывать как мог и наблюдая за тем, как сыновья возвращаются в объятия матери, выглядят счастливыми и готовы горы ради семьи свернуть, он, бывало, хотел такого же. Такие моменты он ненавидел. Ему надо было выжить, а не думать о возможных вариантах развития своей жизни. Надежды ужасны. — Я бы хотел хорошо поесть, — опустив голову, в итоге сказал Мегуми. Он ещё думал о том, правильно ли ответил, но в итоге оставил эти мысли и двинулся вперёд, не получив в ответ никаких звуков.

***

На окраине города дома не были прилиплены в притык друг к другу, не так как на главных улицах, где из одного дома было слышно, что происходит в соседних, но всё же и тут дом Фушигуро располагался дальше, чем следовало. Хотя Мегуми думает, что так даже лучше, ведь под глазами и так стоит картина примерной семьи, если бы он ещё и слушал все эти разговоры, о том как соседка любит своего сына и после с неприязнью смотрит на Мегуми, тот бы не выдержал этого. А может, если б отец был более дружелюбен к соседям, то после его ухода Мегуми приютили. Что же, точно знать не мог никто, с характером отца дружилюбие к кому-либо казалось странным. Как только дверь позади него закрылась, ноги потяжелели и захотелось свалиться на футон. Его запрягли переносить ящики из угла в угол, постоянно поправляя и в итоге дали денег на две буханки хлеба. Живот крутит так, что есть и не хочется, скорее уж рвать, хотя рвать нечем. Поморщившись, парень прошёл в глубь дома и, похожив хлеб на стол, начал раздеваться. На хакаму и юкату денег, естественно, не было, тем более на какие-либо празднества он по умолчанию не приглашался, поэтому и одеваться хорошо было не к чему. Обходился обычной заношенной тёмно-синей рубашкой, которую удерживает пару узлов, ленты которых Мегуми приходилось пришивать обратно как минимум раз в месяц, такого же цвета брюки, а вот обуви он делал сам. Когда порвалась его детская обувь, он смог ещё некоторое время восстанавливать её, но вскоре она совсем износилась и не выполняла функцию защиты подошв, вот Мегуми и пришлось проститься с ней. Возле его дома росли растения, которые при большом желании можно превратить в обувь, что Мегуми тогда сделал и пользуется до сих пор. Мегуми повесил одежду на стул и все же добрался до желанного футона. Его мышцы привыкли к подобным нагрузкам, но за день он действительно вымотался. Вообще стоило пропустить смену. Всё же сегодня был его последний день, он мог себе позволить ничего не делать и отдохнуть. Каждый чертов день парень надрываться, чтобы пожить подольше и умереть с голоду. И что же? Он живёт в отвратительном городе, где каждый его на дух не переносит, ночью страшиться он не демонов, а того, что крыша в любой момент может обвалиться и денег ему ели как хватает на буханку хлеба. Тогда зачем всё это? Зачем он так старается спасти дом, который вот вот рухнет? Зачем он всё это время пахал на город, где его не жалуют? Почему он не может взять и уехать? Черт бы знал. Раньше на этом футоне он засыпал под тихую мелодию, которую напевала мать. Сейчас он был худым, будто кто-то бросил полотенце на пол, да и ничего хорошего в этом доме не было, но если постараться, то Мегуми мог с головой окунуться в воспоминания о нежных руках, поглаживающих его по спине и ели заметному запаху матери. И хотя руки её были в мазолях, а духи были слишком дороги, чтобы тратить на них деньги, эти ночи были самые лучшее в жизни Мегуми. Именно это помогало Фушигуро засыпать с улыбкой.

***

От спокойного пробуждения его отделил жуткий голод, сворачивающий живот и сосущий под ложечкой. Хорошо уже то, что он смог поспать и забыть о том, что должен есть. Вообще Мегуми имел довольно хорошую память и временами это надоедало. Например, он не хотел понимать, что оставил хлеб на столе. Вынужден был, ведь если возьмёт с собой в кровать, то навряд ли сможет растянуть его на весь день и велика вероятность того, что крысы всё же подойдут к нему и, раз хлеб пахнет намного вкуснее охранявшего, съедят сначала хлеб, а потом в закуску Мегуми. Хотя бы кусочек, а то как-то обидно даже. Точно, Мегуми не хватало только обижаться на крыс, что не съели его. Поморщившись от собственного воображения, парень сел и посмотрел в сторону окна, чтоб убедиться, что уже начинает темнеть и почесал голову. - Надо собираться.