Огонь в огне

… maybe it's 'cause i got a little bit older, maybe it's all that i've been through. i'd like to think it's how you lean on my shoulder and how i see myself with you…

      Златан устал от шведской зимы. Она холодная, долгая, и странно похожа на все остальные сезоны скандинавского года. Чуть больше мороза, чуть меньше мороза, чуть зеленее трава, чуть светлее тучи, чуть более мокрый снег и менее грязные лужи, а на утро всё снова покрывается инеем и льдом — разнообразием даже и не пахнет. Пахнет тут только можжевельником и клюквенным чаем. Иногда — влажной землёй и упокоенными под снегом прелыми листьями, а по вечерам — трещащими в огне хвойными щепками и корицей.       Чаще — тоской по настоящему лету, которое в полной мере и красоте он успел повидать, пока колесил по всему свету в окружении команды, многоголосого крика фанатов, свежего газона и разноцветных мячиков.       Дома ему тепло, но ничто не сравнится с жаром его любимого итальянского лета, когда начинается сезон курортов и международных чемпионатов. Ибра наслаждается отпуском, наблюдает за тем, как французы мило обнимаются, празднуя забитые голы, а потом с горечью смотрят на поле, обернувшись у выхода со стадиона, когда их сердца опустошили, а честь — поимели одним ловким движением швейцарской руки. «Всё равно чемпионы», — качая головой думает Ибра и выключает телевизор. Будет о чём поговорить с одноклубниками.       Время перерыва летит так быстро, как сыпался бы песок в часах на Юпитере, и отдых от футбола подходит к концу. Златан с миланцами возвращается на базу, чтобы заново начать долгий великий путь к заветным кубкам. Кэп Алессио выкрикивает что-то вроде: «В этот раз нагнём всех», — и убегает за зовом тренера. Швед усмехается ему вслед и вдруг замирает. За спиной Пиоли стоит человек, чьё имя только недавно выкрикивали десятки английских и один португальский стадион. Спокойно стоит, покачивается иногда, почёсывает бороду и осматривается.       Златан за несколько метров чует фантомный запах лилий и жаркую плотность воздуха вблизи рек, будто он проходит вдоль Сены, проводя рукой по извилистой ограде, а не теребит нетерпеливыми пальцами рукава собственной спортивной кофты, притаптывая девственно зелёный газон Миланелло.       Всё его сознание и это тренировочное поле захватывает маленький кусочек французского лета, совершенно случайно и без предупреждений появившийся в команде.       Никаких бешеных бабочек в животе и воздушных кульбитов сердца, никакого смущения и страха. Как дома. Не там, где он родился, не на исторической родине, не в тех местах, которые успели стать родными. Но в том доме, где так же хорошо и тепло.       Оливье держится уверенно, даже не стараясь, но его взгляд скачет от человека к человеку в поисках знакомых лиц. Наконец он доходит и до Златана и расслабляется, задерживается чуть дольше, и его лицо украшается веером тонких морщинок от улыбки, которую француз почему-то решил подарить именно шведу.       Ибра улыбается в ответ, пока слегка недоверчиво, но явно шире, чем он изначально планировал.       В первом матче, когда им обоим выделяют почётные места в стартовом составе, Оливье за пару минут становится хозяином мяча и положения. Работает в связке со Златаном, оформляет несколько опасных ударов на двоих. Позже шведский ветеран, смотря игру со скамейки, ревниво скрещивает руки на груди и не сводит взгляд с Жиру после его красивейшего гола. Как солнце после грозы отряхивается от кусочков серых дождевых тучек, Златан отгоняет навязчивые мысли о том, что ему нашли замену, и понимает, что их дуэт имеет потенциал стать самым властным и величайшим.       И не только на поле.       Тонкая белая кожа буквально синеет от вздувшихся под ней вен в очередной напряжённый момент, когда нужно вскрыть оборону соперника. После финального свистка миланцы выдыхают даже не сразу, а лишь после осознания, что эта война наконец закончилась. Даже без потерь и превращения в насилие, и потому её можно считать успешной.       Оливье облегчённо смеётся и кладёт руку на плечо Златана. Внутри всё цветёт от тактильного удовольствия, и швед, недолго думая, на радостях зовёт сокомандника выпить за победу.       Предлагает начать не этим вечером, а в ближайшее свободное время посреди дня, и не с чего-то крепкого, а с обычного расхваленного миланского кофе.       Оли удивлён, но судя по заблестевшем глазам и игривой улыбке, очень заинтересован и абсолютно ничего не имеет против.

***

      Туман дышит лёгкостью прохладного воздуха и постепенно растворяется, приближаясь к крышам домов. Милан добр к тем, кто приезжает из холодных регионов погреться под ярким итальянским sole, но взамен требует плату с тех, кто задержался чуть дольше курортного сезона: осенью и зимой приходится закутываться потеплее.       Оливье, только что снявший с себя синее джерси и отпустивший из рук кубок Лиги чемпионов, привыкает к жизни в бурной Италии, пестрящей громкими голосами и яркими красками на фоне сдержанной джентльменской Англии, и в огромном чёрном шарфе и сером пальто встречает Златана на площади.       — Мне издалека показалось, что ты немного увлёкся и отпустил такую… грандиозную бороду, — не удержался от подколки швед и поманил приятеля за собой.       — Ты же не видел меня всего пару дней, когда я мог успеть? — рассмеялся француз и доверчиво устремился следом.       Под серым пальто скрывался белый свитер (кажется, Оли хорошо поработал над градиентом своего комплекта), который весь вечер, отражая цвет и настроение окружения, менял свой оттенок от сероватого и холодного на туманной улице до молочного при тёплом свете дорогого кафе. Златан не сводил глаз и вглядывался в детали: каждую крошечную тень на неброской мелкой вязке, каждую искорку синих глаз, каждое лёгкое вздрагивание тела в порыве смеха — желая запечатлеть всё в бесценной плёнке памяти, в том числе и красочность свитера сокомандника.       Будь Жиру женщиной, он бы возмутился, что Ибрагимович весь вечер пялится на его грудь.       Возможно, Ибра именно это и делает.       Оливье не возмущается.       Он замечает этот взгляд, принимает его на свой счёт и пытается обмануть себя, что не засматривается в ответ.       Но окружающих — в том числе и Златана — не обманешь.       Всё так расчудесно, сладко и местами так приторно хорошо, что сложно поверить, но… до того момента, когда приходит пора расходиться по домам, и они обмениваются лишь парочкой обыденных итальяно-французских поцелуев в щёки. Златана посещает лёгкое разочарование, за которым тихонько прячется надежда на большее, но тут же он мягко говорит себе: «Всему своё время, мы уже не так молоды и быстры, и торопиться ни к чему». Успокаивается, отпускает Оливье и идёт домой, продолжая вдыхать полной грудью прохладный Милан, милый сердцу ирисовый Диор и душистый воздушный шлейф этого прекрасного вечера.       И правда, всё складывается неторопливо, но вовсе не мучительно медленно и от того замечательно: оба рады возможности построить добротный мостик отношений по крошечным кирпичикам.       Почему бы просто не перейти на следующий этап?       Златан находит ответ после международной паузы, когда в разговоре в раздевалке проскакивает его имя.       — Французы бешеные…       — Аккуратнее, у нас тут есть один! — попытки незаметно сплетничать едва ли можно назвать успешными.       — Один предатель среди нас??? — в наигранном ужасе вздыхают молодые игроки.       — Хорошо, что не Антуан… хотя я бы не удивился.       Оливье вздрагивает, но делает вид, что произнесённое вслух сочетание звуков совсем ничего ему не навеяло и не прошибло сотней амперов.       Но кажется он забыл, что Златан обладает феноменальным вниманием к деталям. Он видит всё. Незаметно, никак не реагируя подмечает, вносит на «детективную» доску ещё одну улику, соединяет булавки красными нитками и складывает идеальный пазл.       Выкладывает на стол далеко не сразу, как хищная птица, терпеливо ожидая удобного момента.

***

      Златан идёт по утрамбованной снежной дороге к дому, который с натяжкой можно назвать родным, но сейчас он кажется единственным источником тепла — его маленькое убежище в глубине шведских лесов и сугробов. Оно было показано лишь ещё одному человеку кроме него самого, о нём было рассказано несколько душевных историй и побуждений поехать туда вместе.       Ибрагимович уставшим взглядом провожает редкие травинки, которым не спится, и потому они пробиваются к свету даже через толщу плотного снега. Такой сильной надеждой, спонтанностью и настойчивыми стремлениями они удивительно похожи на самого футболиста. Ибра усмехается: он правда всё ещё надеется, что на пороге своего дома он поймёт, что дверь открыта, а в прихожей Оли ругается на свой чемодан за отказ открываться.       Но никого и ничего из этого нет, дом пуст, холоден и одинок в отсутствии живых человеческих душ и горящего камина внутри.       Шведа постигает разочарование. В компанию ему осталась только бутылка дорогого шведского алкоголя и эхо от падающей на пол дорожной сумки.       Но на что он надеялся после их недавнего разговора, названного в голове «испанским раздором»?..       Он смотрел бо́льшую часть матча на скамейке с искренним желанием хоть на секунду полноценно вовлечься в игру всей команды, а не одного конкретного её участника. Вернее, в его взаимодействия с соперником: Златан не хотел и не собирался никого контролировать, но все переглядки, случайные (тут он показал бы пальцами кавычки) прикосновения и чрезмерное внимание к форварду хозяев стадиона не давали оторваться от французского дуэта. Ревность и злость были подавлены ценными минутами на поле, пониманием ситуации (по правде пришедшем уже довольно давно) и желанием задать лишь один вопрос:       — Ты всё ещё любишь этого дибила, верно? — Златан не меняется в лице, когда спрашивает такое. Любой назовёт его как минимум «довольно эмоциональным», но в стрессовых ситуациях он непоколебим. Когда он молчит, когда ни на миллиметр не двигаются его брови и губы, обычно создавая хотя бы примерно читаемые эмоции, никто не понимает, что творится в его голове и что он может сделать в следующий миг. И это пугает ещё больше, чем яростный крик или грубый удар со спины.       Оливье резко поднимает взгляд и мешкается с ответом. Ибрагимовичу этого достаточно, чтобы поджать губы, понимающе кивнуть и незамедлительно унестись в снежную даль, прекратив попытки чего-то добиться.       — Да, но я полюбил тебя и готов сделать шаг навстречу, чтобы наконец-то пройти через это, забыть и обрести счастье в стабильных и здоровых, мать твою, отношениях, — не успевает (или не осмеливается) ответить ему Жиру.

… fire on fire would normally kill us, with this much desire, together, we're winners… it's fire on fire.