Сердце Льда

25 декабря, 2018 год

Санкт-Петербург

I'm only human, can't you see?

I made, I made a mistake,

please, just look me in my face.

Tell me everything's okay.

      — Ай!       По катку разнёсся недовольный возглас. Звук эхом отскочил от стен спорткомплекса, затерявшись где-то на верхних трибунах. Все присутствующие заинтересованно повернули головы. «Вот ведь любопытные пиявки», — подумал Майки, вставая и отряхиваясь. Прошёлся шепоток:       — Что, Виктор Николаевич опять нашего принца дразнит?       Кто-то хихикнул.       Манджиро попытался сохранить холодное, горделивое выражение лица. Возмутился:       — Хватит меня толкать.       — Приказывать здесь буду я, — беззлобно парировал тренер, который ранее снёс его с ног. — Ещё раз.       Это был статный мужчина средних лет. Любимец всех бабушек у парадных: изящно сложенное крепкое тело, очаровательная улыбка вкупе с хитрыми зелёными глазами. Его всегда можно было узнать по седым волосам, отливающим серебром, и натянутой, подобно струне, осанке, несмотря на давящий вес невидимой короны. Она опоясывала его голову и светила в глаза всем, кто её мог разглядеть; так держался только Виктор Никифоров.       Легенда и гений фигурного катания, король своей эпохи, а ныне — тренер нового поколения победителей. Точнее, всего одного.       Который сейчас смотрел на Никифорова как ощетинившийся драный кот. Ну будущий олимпийский чемпион, не иначе.       Майки сложил руки на груди.       — В чём смысл того, что ты меня толкаешь?       Среди тренирующихся из другой группы вновь пошли переговоры:       — О чём они там говорят?       — А поди разбери японский. Принц недоволен, наверно.       Игнорируя шум, Виктор подъехал к мальчику и распустил его потрёпанный хвост, собирая заново. Он объяснил:       — Ты не спасаешь выезды, дружочек. Как падаешь — так и летишь мешком с картошкой. Во время проката важно не только машинально исполнять её элементы, но быстро проводить анализ и импровизировать в непредвиденных ситуациях — этому я тебя и учу.       — И готов приложить меня лицом об лёд, — Майки зашипел, когда тренер перетянул тугой пучок резинкой, небрежно, совсем его не жалея. Подумалось: «Кенчик был бы нежнее», и в груди слабо заныло.       Виктор со смехом потрепал подопечного по пшеничным волосам.       — Драматизируешь! Продолжаем тренировку. Оставим это на потом, сейчас приступай к вращениям.       — А с ними что?       Никифоров гаркнул:       — Бильман мне твой не нравится! — и смешно одернул себя.       — Он у него лучший, Витя, чего ворчишь? — донеслось на русском со стороны трибун.       — О, Юри! — мужчина оживился.       «Ещё бы хвостом вилять начал», — усмехнулся про себя Майки. Всегда было забавно наблюдать за тем, как тренер взаимодействует со своим коллегой и, параллельно, супругом.       У бортиков стоял неприметного вида японец в очках. Короткие тёмные волосы и карие глаза, многослойная верхняя одежда, припорошенная снегом, и скромная улыбка — полная противоположность эффектного Виктора.       — Уже закончили с Така-чаном? — спрашивал Никифоров на японском.       — Нет, у нас занятие вечером. Я после тренировки младшей группы, — отвечал ему Кацуки на русском.       Майки прыснул в кулак.       — Здравствуй, Манджиро, — добродушно помахал ему Юри, уже переходя на родной язык. — Если пересечётесь, пожалуйста, напомни Мицуе выехать пораньше, из-за метели могут быть пробки.       — Если сам до дома с таким снегом доберусь.       Юри понимающе кивнул. Майки и Мицуя жили здесь уже третий год, но к погодным условиям России иностранцы привыкают только к следующей жизни, поэтому сетовать на опоздания бесполезно. Особенно в преддверье Нового года, когда свободные места в транспорте сокращаются соразмерно влезающим в аварии автомобилям. Казалось бы, японцы — ну что они не видели в хаосе дорог? Но даже у добропорядочного Такаши при виде паутин улиц и забитых дорог нет-нет, да и вырывалось крепкое словечко. Потому что в Токио можно было потерпеть, а в Санкт-Петербурге перебежка от остановки до Спортивного Клуба Чемпионов превращалась в игру на выживание. Снег за шиворотом, мокрые ботинки и сопли рекой — Шиничиро бы на месте расплакался, увидев младшего Сано. Расчувствовался и дал бы подзатыльник. Потому что сколько говорить: «шарфик потуже, носки шерстяные»!       Майки уже слышит, как Шиничиро ругается, едва заслышав хлюпающее дыхание. Взволнованный голос старшего брата вызывал в нём — в самом Манджиро Сано! — некое подобие вины, но со своей забывчивостью мальчишка ничего сделать не мог.       — Деньги есть?       — Есть.       — Покушать есть?       — Есть.       — Ботинки зимние купил?       — Забыл…       — Манджиро! — гаркнул Шиничиро в трубке.       Майки втянул голову в плечи.       — Сколько тебе говорю — купи одежду теплее! Даже у нас холодно так, что зубы стучат. Шерстяные носки, шарфик…       — Да куплю, куплю, — перебил Майки брата. — Ты лучше скажи, как там Эмма и деда?       — Тему переводишь, козявка, — юноша вздохнул, но в голосе была слышна улыбка. — Эмма в школьном спектакле принцессу снежную играет. Вся на нервах, носится туда-сюда. Волнуется. Ты ей потом позвони, подбодри.       — Ага.       — Вчера всю ночь её платье чинил, деда случайно утюгом прожёг. Такой рёв стоял, ты не представляешь, — Шиничиро хохотнул и зевнул. — Изана еле конфетами усп…       — Понятно. Дальше что? — нога, что свисала с кровати, непроизвольно дёрнулась. В груди неприятно тянуло.       Хотелось домой. Сколько бы Майки не изображал из себя взрослого, сейчас, в канун Рождества, его самым большим желанием было просто оказаться рядом с семьёй. Стащить у дедушки из-под носа пару свежих тайяки, удрать от поддразниваемой Эммы и, запрыгнув на байк Шиничиро, укатить играть с Кенчиком и остальными в снежки. Как все дети.       Только Манджиро не был обычным ребёнком. В свои пятнадцать он уже звезда фигурного катания, олимпийский чемпион среди юниоров и надежда взрослой лиги. Его окрестили Ледяным Принцем и возложили ответственность за все неудачи и успехи сборной Японии, будто он их единственный спортсмен. На вызывающие заголовки СМИ Сано и Мицуя только поджимали губы. Майки — потому что презирал желтую прессу, Такаши — потому что завидовал. Глубоко в душе ему не нравилось жить в тени лучшего друга.       — Изана еле успокоил её конфетами из Франции, — Шиничиро продолжил, как ни в чём не бывало, лишь покачал головой, но Манджиро этого не видел. — Ты так и не рассказал, что там случилось. Из-за чего вы опять повздорили?       — Да ничего серьёзного, — раздражённо отмахнулся мальчишка.       — Вот и сидите, как две рыбы, воды набравшие. Ладно, дело твоё. Как нога? Болит ещё?       Голос брата стал таким встревоженно-нежным, что младший Сано ощутил странное жжение в горле. Секунда — и перед глазами всё расплывается. Всхлип.       Майки заплакал.       — Ты чего? — тут же испугался Шин. — Плачешь, что ли?       — Нет, — взревел Сано и сказал первое, что пришло в голову: — Нога болит.       Шиничиро на той стороне засуетился.       — Срочно надо к медику. Тренеру сказал? Как болит? Не вставай и…       — Нии-чан.       Майки давно его так не называл.       — Да?       — Я скучаю.              Голос Виктора вырвал его из воспоминаний резко, как из воды. Тренер стоял, потирая рукой подбородок, и вся поза выдавала степень его задумчивости. Тем не менее, он снова прозвучал бодрее некуда:       — Майки, а ну сделай так ещё раз!       Сано, до этого выполнявший обычный бильман, склонил голову вбок.       — Чего?       — Лицо твоё, Майки, — вкрадчиво, словно врач пациенту, объяснил Никифоров. — Мне нужно твоё лицо. Это выражение, которое ты только что сделал, оно прекрасно! О чём ты думал?       Подросток смутился, словно его поймали за чем-то странным. А потому съязвил:       — Об огромном, истекающем маслом чизбургере.       Лицо Виктора скривилось. Майки чествовал свою победу, но не долго.       Тренер решил напрямую разнести его в пух и прах фактами:       — Артистичность твоя оставляет желать лучшего. Да, в технике ты монстр и равных тебе нет, но на прошедшем Гран-При великого Ледяного Принца скинул с пьедестала фигурист, уступающий по техническим баллам и перепрыгнувший его на голову за презентацию. Мысли?       «Я ненавижу Изану Курокаву», — вот и все мысли.              Изана был его сводным братом. Он появился в их жизни очень странно. В один день, отец, не пришедший даже на похороны мамы, привёл его и попросил Шиничиро посидеть с ребёнком. То был смуглый, худощавый мальчик с огромными глазами, и брат, наверно, согласился только из жалости.       Отец представил его как сына своей нынешней жены и привозил всего пару раз — в остальное время Курокава прибегал сам.       Сначала он вёл себя отстранённо. В их доме он был почти ничейным, и маленькому Майки, ведомому чувством превосходства, нравилось указывать ему на это. Изана не нравился Манджиро заранее — потому что он забрал его папу, а мама у него вообще чужая.       За это Шиничиро часто надирал уши и вёл долгие беседы о том, что Изана тоже их брат и не виноват в том, что делают взрослые. Когда мальчики начинали драться, — происходило это часто, потому что Курокава также не был обделён взрывным нравом, — старший брат всегда влезал между ними.       — Кенчик мой друг!       — Он и со мной дружит!       — Но он мне больше друг!       И с боевым «ААА!» они бросались друг на друга, не заметив Шиничиро. Бедняга потом ходил с фингалом, узнав причину которого Вакаса с Такеоми всегда смеялись так, что печень отказывала, а Изана и Майки были растащены по углам с самыми угрюмыми видами.       На самом деле, они могли уживаться. Было мирное время, когда они все садились за старый телевизор на кухне и смотрели шоу по фигурному катанию. Тогда оба мальчика раскрывали рты и тихо переговаривались во время прокатов.       — Видел?       — Это был салыхов?       — Сальхов, — поправлял Манджиро так терпеливо, что Шиничиро его вообще не узнавал.       — Красиво. Вот бы так же.       И когда старший юноша только почувствовал зарождающееся желание, он тут же взял его с собой на каток, вместе с остальной детворой.       Шиничиро, как его называли бабули на их улице, был матерью гусыней. Детишки всегда следовали за ним стайкой утят, наблюдали, как он чинит байки или катается на льду недалеко от комбини. Так, благодаря ему, шебутные Дракен, Па-чин и Баджи вступили в хоккейную секцию, а тихий и скрытный Инуи с восторгом показывал, чему научился у своего тренера по фигурному катанию. Мицуя учился прыгать, больше следуя за своим кумиром Вакасой, — тот был лучшим другом Шина с юниорских лет, — но свою долю Сано видел и в его успехах.       Самой большой его гордостью были Майки и Изана. И хоть занимался Майки, в отличие от Курокавы, в бюджетной группе, Шин знал — однажды он увидит их противостояние уже на большом льду. И тихо радовался.       — Мне Нифров предложил у него заниматься, — как бы между прочим как-то раз сказал Манджиро.       — Тебе… кто?       — Ну, Нифров. Седой этот. Подошёл после соревнований.       — Никифоров, — в шоке, скорее машинально поправил старший Сано. — А ты ему что?       — Не-а.       У Шиничиро внутри всё похолодало.       — Ты отказал Виктору Никифорову?!       И с тех пор Манджиро занимался у русской легенды. Все затраты на переезд и проживание он взял на себя, за что Шиничиро рассыпался в благодарностях ещё бог знает сколько времени, как и в извинениях за своего туповатого брата.       — Ты же сам говорил не соглашаться на предложения незнакомцев! — дул губы Майки, потирая затылок.       После того, как Сано перешёл под руководство нового тренера, напряжение между ним и Изаной выросло в геометрической прогрессии. Из дома споры перетекли на спортивные площадки, а там их уже ничто не могло остановить.       — Вот бы этот чёрт сломал ногу, — раздосадовано ругался он друзьям по телефону.       Майки, технике которого действительно не было равных, всё равно постоянно пребывал в напряжении. Пока Изана был льду, он всегда мог оказаться хуже, слабее и нестабильнее. Так и произошло на его дебютном взрослом Гран-При.       

♫ Mac Quayle — The island

      — Как настрой, Майки? — Курокава подошёл к нему перед разминкой. Застал одного в раздевалке. Стоял за спиной, как притаившаяся змея. — Вижу, трибуны очень тебя поддерживают. Или все эти японские флаги не для тебя?       Провоцирует. Сеет зерно сомнения.       — Ты ведь такой грубый, Майки. Люди не любят таких.       — А ты источаешь добро и мир? — попытки Манджиро защищаться выглядят больше как порывы пойманного зверька перехитрить охотника.       Чёрт. Он так волновался, что неосознанно позволил Изане занять место хищника. Мигающая лампа на потолке словно похолодела, изменила свой цвет. По коже прошлись мурашки.       — Твоё катание не производит ни на кого впечатления. Да, ты хорош, но это не юниоры. Поверь мне, — Курокава был старше на два года и это был его второй финал Гран-При, — ты здесь не лучший. Это — настоящая битва богов, сильнейших из всех. И здесь даже угол изгиба твоих губ может решить, окажешься ты на дне или поднимешься на Олимп.       Майки обхватил себя руками, но задрал голову. Невольно подумал о том, как сейчас помог бы Кенчик, просто будь он рядом. Но они во Франции, а Кенчик в Японии. Между ними целый материк.       Курокава прочитал его мысли:       — Неужели ты боишься? Всё в порядке, чего же ты? Давай я тебе помогу. Мне, например, во время волнения помогает мысль, что мама смотрит на меня с трибун. Она и сейчас там, — он не врал. Мать Изаны была странной женщиной, но сына поддерживала, несмотря ни на что. — А где твоя мама, Майки?       Удар.       Курокава, сукин сын, заблокировал его ногу рукой. Даже не моргнул.       Майки прожигал его взглядом. Челюсти сжаты, лицо не выражало ничего, словно выгорело, но внутри Сано бушевал настоящий пожар.       Он прошелестел пересохшими губами:       — Шину ты бы так же это сказал?       Идеальная недосягаемость Изаны Курокавы дала трещину. Он моргнул, улыбка сползла с лица. «Ты знаешь мои слабости, — ухмылялся про себя Манджиро. — Но и я твои — тоже».       — Удачного проката, — он вздохнул и вернул прежнее выражение лица, сощурился, — Ледяной Принц без сердца.       И ушёл, оставив Майки теряться в вопросах.       В итоге Изана занял первое место, оставив Сано на втором.              Виктор воскликнул и громко хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание фигуристов на льду. Извинился перед подопечными Якова и обратился уже к своему:       — Майки, у тебя есть девушка? Или парень, не суть.       Манджиро, сам от себя не ожидая, смутился. И чего это он? Все сверстники только об этом и болтают, даже Баджи и Па-чин, что очень бесило. Сано ко всей этой лихорадке отношения никогда не имел. Из-за тренировок он даже в школу почти не ходит, какое уж…       Однако первой мыслью почему-то оказался Кенчик.       «Бред!» — он дёрнулся, мысленно дав себе по голове.       Никифоров воспринял это как знак:       — Значит есть, — и уже не обращал внимания на попытки Майки отрицать. — Тогда попробуй подумать о них во время вращения. Какие чувства у тебя это вызывает? Агапе или Эрос?       — Мне пятнадцать, — цыкнул Сано.       — Да ладно, ты думаешь, я не знаю, что у вас там на уме…       Его прервал звонок.       — Я сейчас подойду, поразмышляй пока и тренируй бильман, — Виктор отошёл.       Майки вздохнул и принялся за дело.

♫ Tony Anderson — The Way Home

      Он понимал, что его артистичная сторона нещадно хромает — то музыку не слышит и пропускает бит, то лицо у него недостаточно томное и тоскливое. Он просто… у него не получалось.       «Когда ты почувствуешь музыку, — юноша вспоминал слова Виктора, — ты сольёшься с ней. Ты не будешь думать — она будет сама вести туда, куда ей нужно. И ты в какой-то момент осознаешь… то, куда тебя привела музыка, и есть то, что ты чувствовал глубоко в душе. Она находит путь к сердцу».       Словно пытаясь дотянуться до солнца, Манджиро тянет руку к далёкому потолку спорткомплекса, двигаясь за мелодией у себя в голове.       — Мне легче в тишине, — однажды признался он тренеру. — Когда есть звук, я сбиваюсь.       — Значит музыка твоего сердца отличается, — загадочно потёр подбородок Виктор.       Привычные движения расцветают, стоит сосредоточиться не на звуке извне, а изнутри. Там, где билось его сердце и жили мечты. Там, где жили воспоминания: вот он играет с их собакой — два тулупа в каскаде, кружится самолётиком на руках у Шиничиро — высокий бильман.       Фигурное катание позволяет ему прожить одни и те же моменты заново. А иногда примерить на себя и те жизни, которые он никогда не испытает. В этом волшебство, как и рассказывал брат.       Интересно, мама тоже так видела?       «Ты тоже чувствовала, что на льду можешь взять от жизни больше, чем вне его?» — задавался он вопросом, который так никому и не задаст.       Он избегал всего, что напоминало о маме. Он и сам её не помнил. От неё осталась лишь старая игрушка в виде рыбки и запись программ на кассетах. Шиничиро любил пересматривать их и смеяться над её нелепыми ручными костюмами, иногда забавными ошибками. Но даже он не говорил о том, что с ней случилось.       Почему она решила бросить катание? Почему она умерла?       Ответы Манджиро находил сам. Когда он ворвался в элиту мужского фигурного катания, о нём все заговорили. Выходило много статей и почти в каждой упоминалось о скандале Минору Сано: фигуристке, чей муж покалечил её соперницу. За это Минору пожизненно отстранили от спорта и Майки не может придумать наказания страшнее.       Смотря на изображения мамы, пусть и в плохом качестве, он видел в ней себя. Она была такой же маленькой, даже натренированное тело её было миниатюрным; пшеничные волосы и большие чёрные глаза. Первый тренер Майки, Ито-сама, говорила, что у его матери взгляд был куда добрее.       «На себя бы посмотрела, — хихикнул мальчишка. — Будто орёл, не меньше».       Майки уважал Ито Мидори. Она была чемпионкой, легендой, но в память о своей подруге из бедной семьи работала в маленьком Ледовом Дворце на окраинах Токио. Тренировала сначала Шиничиро, а потом и Майки, почти бесплатно, всегда вела их вперёд и держала в тисках, не давая отлынивать даже бездельнику Шину.       Когда Сано заканчивал отрабатывать заход на бильман с прыжка, к нему подошёл Виктор. Он был бледным и странно смотрел на Майки, незаметно двигая ртом, как рыба на суше. В руках он сжимал телефон.       — Что случилось? — в лоб спросил юноша.       — Давай закончим на сегодня тренировку, дружочек, — нехарактерно тихо сказал мужчина.       Голос его дрожал.       Уже в раздевалке, в тишине снимая коньки, Манджиро почувствовал что-то странное. В груди потяжелело.       — Мальчик мой, — Никифоров, войдя в помещение, оглянулся. Никого не было. Он продолжил: — послушай меня.       С таким же выражением лица Шиничиро в детстве сообщил ему новость о том, что их старый глухой пёс Льдинка умер. Он был очень болен и у них не было средств на его лечение, поэтому оставалось только с тоской быть свидетелями его гибели. Майки стойко выстоял, чтобы не пугать Эмму, но позже обнимал тело пса и плакал едва ли не громче девочки.       Но если тогда он был готов к смерти, то сейчас незнание порождало самую настоящую панику. Тренер, заметив это, взял руки мальчика в свои и опустился на колени напротив него. Ладони Виктора были мокрыми и холодными.       — У меня есть новость. Я… я не знаю, как тебе сказать, но… такое случается, малыш, и мы не можем…       — Говорите уже, — как-то хрипло попросил он.       — Твой дедушка звонил.       Мужчина отвёл глаза. Было видно, как он тянет время и одновременно не хочет этого делать. Его молчание только сильнее порождало страх, который, впрочем, Манджиро в себе подавлял.       — Кое-что случилось с твоим братом, и он был в реанимации, — Никифоров сглотнул вязкую слюну.       Мальчик напрягся.       — Майки, я… я сожалею…       — Что с ним? — на удивление твёрдо спросил Сано. — Что с моим братом? Он в порядке?       Виктор так сильно сжал его ладони, что стало больно.       — Прости, малыш.              Было холодно. Декабрьский воздух лизал пятки через приоткрытое окно, ночная рубашка неприятно липла к телу. Юноша сидел прямо на полу у стены, подобрав ноги к себе. Серебряный свет луны угасал. Туча захватывала лунный диск, как карп в городском пруду, плывущий с разинутой пастью на корм.       Ночи в Японии были едва ли не хуже, чем в России. Может, причиной тому, что в России зимой дома отапливают, а здесь нет.       Майки было холодно и страшно одному. Он смотрел в темноту. Она смотрела на него.       Там, в мягких объятиях света, лежал его брат. На виске у него уродливой фиалкой расцвёл синяк, лицо было неестественно бледным. Как снег. Как лёд.       Когда Виктор рассказал Манджиро, они тем же вечером купили билеты и прилетели домой — Никифоров отказался оставлять юношу одного в такой сложный период, а Такаши и Юри последовали за ними. Так или иначе, Шиничиро был близок и Мицуе.       Майки ничего не понимал.       Вот уже несколько дней тут носилось так много людей, и все они были одеты в чёрное или белое, словно кто-то забрал у мира краски. Много цветов — от их запаха уже тошнило и по коже шла сыпь. Люди смотрели на него с жалостью, цветы — с немым осуждением.       Приходили также и люди в форме. Спрашивали, спрашивали, спрашивали:       — Знакомы ли Вы с Казуторой Ханемией?       — Знали ли Вы о его планах?       — Какие отношения у Вас с Изаной Курокавой?       У Майки уже болела голова. Его несколько раз рвало прямо в офисе этих людей с ордерами. Виктор, Ито-сама и Эмма всё это время были рядом. «А лучше бы нет, — устало думал Сано. — Они не должны видеть меня таким слабым».       Майки всё никак не мог взять в толк — что происходит? Чего-то не хватало, но его мозг так устал, что отказывался принимать новую информацию и его вновь начинало тошнить.       И сейчас, окутанный тишиной, он понял.       Шиничиро умер.              Его брата больше нет.

So, before you go

was there something I could've said

to make your heart beat better?

If only I'd have known, you had a storm to weather.