Прощание

            Кристина де Шаньи была идеальной супругой. В свои двадцать семь она блистала на светских вечерах, неизменно поражая почтенную публику своей хрупкостью и звенящим голосом. Она охотно пела, играли на рояле и совершенно не избегала шумных компаний.       Еще шесть лет назад она не верила, что сможет забыть пережитый ужас. Не верила, что ее жизнь сложится счастливо рядом с Раулем и что они оба сумеют идти дальше и забыть ночь в подвалах Оперы.       Кристина не вернулась на сцену, сменила свою блистательную фамилию на лаконичную фамилию опекунши, а позже — на известное во всем Париже "де Шаньи". Рауль вернулся возмужавшим и очень серьезным: море закалило его и дало раскрыть ту силу, что билась в нем всегда. Венчание прошло тихо и прилично, да и гостей было немного — только самые близкие. И несмотря на то, что всю свадьбу невеста вглядывалась в биение теней по углам, никто не пришел за ней, кроме жениха, что надел ей на палец кольцо — совсем туда же, где недавно блестел ободок прощального подарка Эрика.       Спустя полтора года после свадьбы на свет появился Густав, и не было родителей, счастливее Кристины и Рауля. Мальчик рос здоровым, умным не по годам и очень талантливым к музыке.       Итак, Кристине было двадцать семь, она была идеальной женой, и ее сыну шел четвертый год, и в тот апрельский вечер она сидела в спальне возле туалетного столика, снимала украшения и распускала волосы перед сном.       — На следующей неделе начнется благотворительный месяц, — сообщил Рауль, отвлекаясь от чтения вечерней газеты, — что будешь делать?       Вопрос, признаться, поставил Кристину в тупик. Не то чтобы они нуждались в деньгах, но и раздавать их направо-налево не следовало. С другой стороны, образ хорошей супруги и молодой аристократки требовал не избегать подобных мероприятий.       — Мне следует подумать, — светлые волосы рассыпались волнами по плечам, — я пока не знаю.       Надо сказать, что хоть Кристина никогда и не думала о благотворительном месяце, у нее уже с полгода зрел план. План, который был столь же безумен, сколь и его идейный вдохновитель.       Она посмотрела на Рауля, что зевнул и встал, чтобы поцеловать ее перед сном. Не стоит ей сейчас пугать его своими идеями, право же...       На следующей неделе Кристина уехала в Перрос-Гирек, где Рауль снимал дачу для них с Густавом. Здесь она планировала претворить свой план в жизнь.       Она собиралась давать уроки музыки талантливым детям.       Было так легко прикрыться благотворительным месяцем. Сказать всем, что это просто ради несчастных небогатых ребят, кому тоже хочется узнать, а как это — петь и играть. Но правда была в другом.       Всегда остаются незавершенные дела и невыполненные долги. Эрик подарил ей шанс увидеть Рауля вновь и в конечном итоге привел ее к той блестящей жизни, что стала так ей дорога. Кристина знала, что все, чем она может ему отплатить — это дать крылья другим людям.       Шесть лет назад она не нашла в себе сил проститься. Не спустилась в подвал, не надела кольца. Она ждала кары, но за ней никто не пришел, чтобы утащить ее в ад. Эрик даже не снился ей: он просто исчез, и Кристина не уверена, что она видела некролог в газетах.       Наверное, так было лучше для всех. Она не хотела бы запомнить Эрика безвольным, уже начинающим разлагаться телом. Кристина помнила другое, и в этих воспоминаниях был не только ужас его любви, но и тепло.       Ты музыка, Кристина... У тебя дар...       Его голос звучал в каждой нервной ноте, что срывалась с грубых пальцев мальчишек, пытавшихся подружиться с инструментом. Его голос придавал силы непоставленным голосам девчонок.       Кристина знала, что получится не у всех, но она старалась отдать все, что знала.       Дни летели стремительно в череде нотных листов, распевок и звуках старенького рояля. Кристина наблюдала за детскими лицами, слушала их разговоры и ощущала себя на своем месте.       Приехавший Рауль назвал идею чистым безумием и пообещал поискать учителя, чтобы Кристина хоть иногда выбиралась из этой своей школы. Он подарил предприятию супруги шутливое название "Дом ангела музыки", а Кристина нашла в себе силы не дрогнуть при этих словах.       Эрик был везде. Она слышала его в вечернем шуме волн и в утреннем ветре. Видела его в кладбищенских силуэтах и возле могилы отца. Чувствовала его на занятиях.       Казалось, что она что-то упускает. Будто надо было сделать что-то еще, что упокоило бы этот дух.       Случай выдался в рамках краткосрочного визита в Париж — надо было отчитаться по итогам месяца в благотворительном комитете. Выйдя с собрания, Кристина села в фиакр и произнесла решительное "К Опере, пожалуйста".       Здание встретило Кристину во всем блеске и помпезности. Солнечный свет играл на фасаде, и девушка задержалась, пытаясь запомнить это место столь сияющим.       Дорога вниз была ей хорошо известна. Внутри больше не была страха: конечно, Кристина понимала, что Эрик умер уже семь лет назад. Бояться было больше нечего. Крысы? Ловушки? Все это меркло по сравнению с тем, как был опасен хозяин подземелий.       Она не стала искать тело или то, что от него осталось, и вошла в дом.       Внутри было тихо и темно. Свет не загорелся при ее попытке включить газовые рожки, и Кристине пришлось разжечь все те свечи, что были в изобилии расставлены по гостиной.       В доме явно кто-то убрался: у Эрика никогда не было такого порядка. Кристина прошла в ту комнату, где жила прежде. Тут тоже все было прибрано, мебель укрыта чехлами. На столе желтела пожелтевшая записка, и Кристина прочла ее.       Я сделал все, что мог для сохранения этого места. Не ищите Эрика, мадемуазель Даае, тут уже ничего не поделаешь. Ваш друг Надир.       Кристина улыбнулась письму. Да, ей решительно было нечего тут делать — Перс и правда прибрался на славу. Наверное, он похоронил Эрика сам. Возможно, даже где-то в коридорах Оперы, чтобы он смог стать настоящим призраком, если бы захотел.       Она притворила дверь и прошла в комнату Эрика. Гроба не было, и это принесло ей огромное облегчение: на одну минуту мелькнула мысль, как было бы ужасно, если бы гроб был, а внутри лежало бы тело...       Кристина прошлась по комнате, привыкая к ее готической атмосфере. Страха больше не было — бояться следовало живых, а не мертвых. Девушка положила на инструмент золотое кольцо, что принесла с собой: подарок следовало вернуть.       — Спи спокойно, Эрик, — прошептала она и подошла к столу. Бумаг было много, "Торжествующего Дон Жуана" не было нигде, но прямо посреди стола лежал пухлый конверт, на которым неровными буквами Эрика было выведено ее имя. Не в силах устоять, Кристина вскрыла его, но прежде всего ее встретил убористый почерк Перса.       Когда человек умирает, Кристина, всегда что-то остается. Это может быть что-то очень материальное — неотправленное письмо или недописанная симфония, а может быть что-то совсем иное — вечное. Я собрал для вас те бумаги, которые просил передать вам Эрик. Я был с ним, когда он умирал, и все, о чем мог он говорить, были вы. Он очень любил вас, Кристина, но с такой любовью не живут. Она становится диагнозом, и она убивает быстрее пули. Мне очень жаль, если эти слова ранят вас. Я подумал, что вы имеете право знать.       Эрик умер 10 мая 1879 года.       Кристина всхлипнула. Она не хотела плакать об Эрике — это было ненужно и не принесло бы ей облегчения. Значит, он умер спустя месяц с небольшим после сцены в подвалах. Хорошо... Недолго страдал.       Она разорвала конверт и достала остальное, садясь на жесткий стул. Внутри были ноты, надписанные ее именем — но она не решилась наиграть их здесь. Нет уж, лучше пусть его музыка зазвучит наверху: этого у Эрика почти не было в жизни, так пусть хоть разок... Лежали там и два письма к ней, одно было явно залито не то водой, не то слезами. Кристина взяла их, и странное чувство неловкости накатило на нее. Хочет ли она прочесть то, что он ей так жаждал сказать много лет назад?       Она пробежалась глазами по строчкам.       Я много думаю о смерти, Кристина. Я много думаю о вас. Я люблю вас, но что вам делать с моей любовью, если она лишь отравляет вас?       Кристина взяла свечу и положила оба письма, остатки конверта и записку Перса в камин. Пламя легко объяло их, и кровавые буквы вспыхнули.       Не стоит ей знать, что он хотел сказать семь лет назад. Это больше неважно. И никому не следует это читать.       Она забрала лишь ноты — ей было интересно, какие строки написал Эрик для нее. Будет ли это что-то столь же трагичное, как и его "Дон Жуан"? Нет, вряд ли: то, что она увидела, было сложно записано, но не должно было разорвать ее сердце.       В Перрос Кристина приехала ранним утром, и первое, что она сделала, это уселась за рояль. Она заиграла и та музыка, что разлилась по солнечной веранде, была точно создана для этого места. В музыке Кристина слышала шум моря и яркость мира, а та часть, где Эрик, несомненно, говорил о любви, была нежной и тихой. И это Кристина хотела запомнить.       Не те слова, что он писал в полубреду. Не тот ужас в камере пыток. А вот эти певучие, ласковые звуки, что заставляли ее плакать.       Симфония оборвалась резко, как будто Эрику вдруг отказали силы: последние ноты были едва различимы.       Кристина моргнула, возвращаясь в реальность.       Сзади прозвучали робкие хлопки, и она, обернувшись, увидела трех своих учениц, что смотрели на нее с удивлением и восхищением.       — Что это было, мадам?       — Это? — тихо спросила Кристина и улыбнулась. — Прощание. Мой учитель написал ее для меня перед смертью.       Той ночью Кристине впервые приснился Эрик.       Они сидели на берегу моря в Перрос-Гирреке. Эрик был в маске, в шляпе и в черном плаще, она — в свадебном платье, как в ту ночь у него.       — Спасибо, — произнес он все тем же певучим и чарующим голосом. — Вы все сделали правильно, дитя мое.       — Вы правда умерли, Эрик, или это одна из ваших шуток?       — Не думаю, что это должно иметь для вас значение, Кристина. Наши дороги не пересекутся больше.       — Я очень вас любила, — наконец призналась она. — Не отпусти вы меня, я бы никогда не ушла добровольно — просто не смогла бы.       — Я думаю, в конечном итоге мы все поступаем правильно. И я рад, что вы открыли школу, — его рука коснулась локона ее светлых волос. — Лети, мой ангел. Лети все выше...       В то утро Кристина проснулась и поняла: кончено. Они отпустили друг друга.       Та связь, которую не могли разорвать замужство, приемы и новые имена, наконец лопнула, оставив ей всего лишь легкую горечь и тягучее счастье.       Держа на руках сына, Кристина не сомневалась: все было правильно.