Сезоны Рито

Он приходит сюда, когда по ступеням опадает алая листва кленов, затейливым пёстрым ковром укрывающая ступени к маленькому святилищу; приходит тогда, когда зимний снег стыдливо касается крыш домов и тут же тает, но все же несет с моря морозы большой земли. Забегает в только открывшиеся магазинчики весной, когда с самой высокой горы на Наруками летят цветы сакуры, опадая крошечными лепестками в ладони. Тогда пришельцы с большой земли запрокидывают голову и с упоением смотрят на причудливый танец цветов, совсем не замечая, как строгие обычно жители Инадзумы забывают об этикете и так же любуются. Приходит и тогда, когда от жаркого летнего денька можно спастись у воды. Ребятня играет на причале и радостно машет руками. Старики нежатся в тени кленов, недоверчиво кося глазами. Сжимает в ладони свой омамори: понимает, что если бы не отцовская удача — быть бы ему сейчас кормом для рыб или же хорошенько поджаренным молнией. На берегу только рыбацкие лодки, но много лет назад, до Указа Сакоку, там стояли большие корабли, образуя торговый порт. В один из таких жарких дней к этому берегу прибило обломки корабля, а вместе с ними и самого Тому. Единственное, что смог тогда отличить в чужеродном говоре маленький Тома, было “Морской бриз”. Оказалось, что от него веяло вовсе не бризом, а нежным запахом вина из одуванчиков. Отец частенько говорил: вот вырастешь и сможешь испробовать вкуснейшего мондштатского вина в “Доле Ангелов”. Только вот с тех пор отец уплыл в далекую, неизвестную Инадзуму и пропал. Шли годы, и ветра свободы подхватили Тому в те же края, в долгое путешествие. Он решил для себя, что обязательно привезет отцу его любимое вино, сколь долгим оно бы ни было. И вот теперь он стоял без единой моры в кармане и без подарка для отца, перед “Морским бризом”. Продавщица — неразговорчивая тетушка, окинула его строгим взглядом и продолжила заниматься своими делами. Отца он так и не нашел, хотя исходил острова вдоль и поперек. Никто даже имени такого не слышал. Нынче Тома заглядывает в “Морской Бриз” и все так же представляет, как зашел бы в “Долю Ангелов” вместе с отцом, познакомился бы там с хозяином. Они бы долго разговаривали обо всем, что произошло в жизни. Теперь-то в его карманах полно моры, заработанной честным трудом и смекалкой. Тома берет бутылку и идет к тихой пристани, где больше нету ни кораблей, ни торговцев из далеких стран. Гавань, как и сам Рито, стала почти безлюдной, точно призрачный город. Он садится на ящик и перебирает в руках холодную бутыль, не решая открыть — а может и не желая делать этого. Извечная статуя небесной лисицы Сайгу смотрит на него неодобрительно, словно может понять тоску по утраченному. В эту ночь по лунной дорожке на воде отплывает только один корабль, и тот уже далеко. Так же далеко, как и дом, где он родился и вырос, где осталась матушка. Тома чертыхается с досады и кидает бутылку в воду, и та всплывает зеленым брюхом, ловя лунный свет. Верит: вместе с вином бутылка донесет до родных его надежды и чаяния, его заботы и признательность тем, кого сейчас он может назвать “своим домом”. На плечи ложатся изящные мужские руки, вырывая из раздумий. Мастер клана Камисато такой же тихий, как и всегда. — Аято-сама... Тома оборачивается, намереваясь отругать молодого мастера за столь позднее бодрствование. Мужчина улыбается и прикладывает палец к его губам, как само собой разумеющееся. Тома неминуемо краснеет, чувствуя себя раскрытым самым безобразным образом. — Снова предаешься грустным мыслям о Мондштате? Тома опускает глаза. Ну что он еще может ответить на это? Мастер отворачивается и тоже смотрит в сторону тихого моря, не омраченного штормом. — Однажды, — начинает он, — ветер свободы обязательно развеет мглу, нависшую над Рито, и жизнь вернется на эти улицы. Тома кивает, улыбаясь уголками губ. Он всегда приходит на Рито: здесь началась его история. Здесь маленького, ничего не смыслящего уличного попрошайку, не покидающего пристань, нашел молодой господин Аято Камисато. Пальцы Аято сжимают предплечья, будто невзначай предлагая вернуться в теплое имение. Только сегодня, только на пару секунд — Тома позволит себе щекой прикоснуться к чужой коже, едва наклонив голову. Он больше не одинок.