Твои поступки. Твои решения.

Каждый поступок, решение влияют на то, к какому финалу всё придёт. Людям легче увидеть конец своей истории, ведь их жизни коротки, отчего те вечно торопятся всё успеть, оставить хоть что-то после себя. Моракс отчасти понимал их стремление — он видел смену стольких поколений, столько лиц, попыток остаться хоть в чьей-то памяти, что даже не было смысла вести учёт. Но многие все равно забывались, уходили в небытие безликими тенями, светлой дымкой, которую, быть может, вспомнит кто-то из потомков вскользь, когда будет повод. В этом было проклятие человеческой жизни. Он видел смену архонтов, видел как под их правлением менялись и люди, которые шли за ними. Но сейчас пришло время увидеть то, к чему вели решения многих из них, увидеть, как меняется их вечность. Чжун Ли не знал, сколько гнозисов уже были в руках Царицы. Он знал лишь то, ради чего он отдал свой, наблюдая, как по одному лишаются сердец и те, кто не собирался их отдавать. Мир менялся. Стремительнее, чем хотелось. И, когда однажды он увидел то, к чему привели решения одного-единственного архонта, Моракс впервые задумался о том, о чём не особо и думал. Бог, чьи люди давно перестали верить в него всем сердцем, потеряв гнозис, не сможет остаться самим собой. Он вернется к тому, из чего произошёл, в ту сущность, которую наделили силой, верой, возможностью изменить мир. Это не смерть, но для архонтов забвение порой действительно хуже, чем конец в этом мире. Он узнал его, пусть и никогда не видел таким. Легкий, совершенно крошечный, меньше феи, которых в Тейвате осталось не так и много. Чжун Ли ощутил знакомое, слишком, чтобы просто пройти мимо, не обратить внимание. Он сам не знал, почему протянул к этому руки. Барбатос. Это осознание застыло где-то внутри, отчего бывший архонт только и мог, что смотреть, как у его пальцев вьётся маленькое существо, которое слишком доверчиво жалось к тыльной стороне ладони. И это была расплата за то, что он сделал людей свободными. Расплата за то, чтобы дать людям то, чего у них не было. Жертва, которую, казалось, боги не могли никогда принести, чтобы не потерять себя. — Ты выбрал отпустить свой народ, вверить их в свои руки. Ты сделал для них так много, не прося взамен, чтобы сейчас… — Моракс мягко коснулся макушки элементаля, отчего тот издал очень своеобразный, но довольно приятный звук. Внутри неприятно щемило от осознания, что он не ошибся. Что это существо было тем, кого он знал эти тысячи лет, с которым не соглашался, спорил, но после принимал. Тем, кто повлиял на многие его решения, пусть и не знал об этом. Тяжелый вздох, а после совсем ласковое касание пальцами. — Ты всегда был слишком добр к ним, — тихо добавил гео архонт, чувствуя, как маленькое создание будто чуть сильнее ластится под пальцы. Существо понимало, знало всё то, что говорил ему властелин камня. И, быть может, соглашалось, но Моракс знал, что-то не жалело. Барбатос всегда говорил это, пускай его слова не принимались всерьёз. «Я хочу, чтобы люди могли жить, как они сами того хотят, а не так, как хотелось бы мне, чтобы они жили,» — глупая фраза, которую всегда хотелось оспорить. Хотелось возразить, доказать, что всё это приведёт к хаосу, к смертям и ненужным войнам. Но эта идеология вскоре показала, что имеет право на существование. Осторожно, совсем невесомо, Чжун Ли взял маленького элементаля в ладони, смотря на то, как тот смотрел на него. Внимательно, иногда тихо посвистывая, будто пытаясь что-то сказать. Он чувствовал тепло, пускай, казалось, существо было слишком крошечным, чтобы так сильно греть. И внутри вновь что-то сжалось. А ведь когда-то Мораксу был неприятен голос Барбатоса. Была безразлична его юношеская форма, песенки, которые почему-то так нравились людям. Глупо, наивно, совершенно не так, как стоит вести себя архонту. Он не осуждал его, просто давая времени всё решить. Ведь слабые всегда уходили в забвение, потому что в этом мире выживают сильные принципами. Но ничего не менялось. Барбатос всё-так же нёс людям свободу, нёс то, чего, как он говорил, не хватало людям. Менялся же властелин камня, принимая очень многое. Моракс не смог уследить момент, когда специально прислушивался к приятному голосу, смеху, ловя улыбку барда, который пел о свободе, о жизни и смерти, о боли и удовольствии. Не смог уследить, как принял то, чего, казалось, принять никогда бы в своей вечности не мог. Легкие строчки Барбатоса стали обретать для него смысл, который люди понимали намного раньше, чем один из их богов. Он принял анемо архонта таким, каким тот хотел быть. Но сейчас тот был маленьким ветерком в его руках — в той форме, что был создан тысячи лет назад. В той, из которой вырос в бога, который повел за собой людей бороться за самое важное. За любимых и свободу Это был Барбатос. Был тот самый Венти, что в их первую встречу не испугался могущества властелина камня, а улыбнулся. Так ярко, будто им не нужно сражаться, защищать свое место. Тогда Моракс правда не думал, что увидит его одним из семи. Что тот не просто выстоит, а станет сильнее, пускай и все ещё не будет восприниматься серьёзно. Но гнозис, данный новому архонту, был красноречивее всего. Элементаль прижался к ладони так сильно, так доверчиво, что Чжун Ли притянул руки к себе, поднося существо к лицу. И то так мягко уткнулось ему в щеку, вновь пискнув. Когда же произошло то, что этот совершенно беспечный и громкий бард запал в бессмертное так глубоко? Так глубоко, что теперь Моракс был готов отнять чужой гнозис у Царицы, лишь бы вновь тонкие, но безумно теплые руки обняли его крепко в ответ, не отпуская больше никогда. Сила архонта — в вере в него. И разве в Барбатоса мало верят? И этот вопрос останется без ответа. Мондштадт — город свободы. А имя их божества стало нарицательным. Если люди в Ли Юэ, упоминая Моракса, обращались к их великому Богу, то люди города свободы, скорее, обращались к кому угодно, но не к тому, кто сделал их такими. Чжун Ли видел, как элементаль в ладонях чуть завозился, устроился небольшим комочком, будто истратив слишком много сил. Ведь вера всего лишь нескольких человек не может даровать архонту без сердца слишком многого. Даже, если один из верящих сам был некогда богом Однажды в легендах говорилось, что пение анемо архонта можно услышать лишь в одном месте Мондштадта. Долина ветров, у статуи архонта рядом с великим дубом. Когда Моракс, аккуратно держа маленькое существо, приблизился к каменному изваянию, то озарилось ярким светом, даря свое благословение. И это ощущение было похоже на легкую дрожь, тихую вибрацию под кожей. Элементаль вновь тихо засвистел, мягко подлетая от ладоней и стремясь сначала к статуе, касаясь пальцев некогда своей копии, а после — к широким ветвям. Впервые Чжун Ли сложил ладони в мольбе, прикрывая глаза. Ведь Боги не молятся. Но он готов молить кого угодно. Присев на колени, он просил о том, о чем никогда не думал просить. О чужой жизни, вечности и силе, которая противоположна той, что дарована ему самому. Он чувствовал, как энергия резонировала, пусть и противоречиво, отдаваясь вибрацией в теле. И теплые ладони, обхватившие его сомкнутые, мягкие и теплые губы, коснувшиеся его пальцев. Он чуть разомкнул ладони, аккуратно беря чужие в свои и притягивая ближе, слыша смех, но боясь открыть глаза. Боясь не увидеть ничего перед собой. Но нежное касание к виску, совсем невесомое, будто его тронул лишь ветерок, заставило его увидеть того, кто был перед ним. Растрепанные косы колыхались на ветру, а юный и слишком счастливый бард сел к нему близко, почти на колени, прижимаясь. Обхватив его, обнимая так крепко как мог, Чжун Ли рвано выдохнул, слыша тихое. — Спасибо, что продолжаешь верить в меня.