Как дела у Дани?

Поначалу Жанна была очень, очень предвзято настроена. — С тиктокером известным в пару поставили, — рассказывает Женя, запахивая пальто. — С кем? — хмурится Жанна. — Тикток, мам, ну помнишь, я рассказывала! Жанна делает вид, что помнит, так что выводы таковы: какой-то Даня Милохин, девятнадцать лет, несерьёзный мальчик в татушках-побрякушках. — По описанию — полный шалопай. — Посмотрим, — смотрит вперёд дочка, и маме сразу ясно: все шалопаи будут перевоспитаны. По вечерам Женя не то чтобы жалуется, но однозначно воспитывать устаёт. — Нет, мам, он-то нормально всё делает, просто… странно с новичками, — потирает лоб, закрывает глаза. — Ну а так, сам по себе — хороший? Мелькает росчерк улыбки. — Хороший. Когда Жанна впервые посещает тренировку дочери, видит хвалёного партнёра (настолько хвалёного, что интерес пересил все дела), то хочет присвистнуть: ё-моё. Да тут у нас по уши влюблённый со стажем. Это видно настолько чётко, что никакой интуиции материнской не надо. Хотя знакомы-то они недели две от силы. Ну дают. Жанна улыбается. Мальчишка неловко катится за разминающейся Женей, как за воздушным шариком, который выпустил и догоняет теперь. Да вряд ли догонишь, мальчик. — Даня, это пятый прогон уже! Запарываешь на самых простых штуках, ну! — недоволен Авербух. — Простите, задумался, я сейчас всё-всё, — запыханно оправдывается паренек, который не под ноги смотрел, а на Женю, пока та не видела. А может, видела. Шалопай у неё уже послушный и под присмотром. — Соберись давай, — кладёт руку на плечо дочка, и мальчик зависает с сияющим взглядом, и говорит ей что-то тихонько на ухо. Женя взрывается хохотом, прямо как от мультиков в детстве. Жанна ещё не уверена, но это ей понравилось. Наблюдать за этим, оказывается, забавно. Чуть забавнее, чем это обычно бывает для матерей. Давно она не видела, чтобы Женя так сильно о ком-то переживала на льду. Конечно, спорт воспитал одиночничество по жизни, хождение против течения. А у пацана этого течений нет, он в озере плывёт куда хочет. «И не парюсь», — как он сам говорит. Жене тоже иногда нужно так говорить. На спектакле «Анна Каренина» Жанна пересекается с Даней уже один на один. Того не видно за тучей роз, но стоит ни живой ни мёртвый. Спрашивать, для кого такой букет, даже не стоит. Женя, наконец, замечает мамины сигналы и с распахнутыми руками въезжает в данины объятия. Жанна тактично отворачивается, но всё увидеть уже успела — долгие склеенные эти объятия, которые разрывать нельзя, но приходится. Женя его как близкого и родного к себе тянет, а у Дани на лице счастье было просто вселенское. Жанна улыбается. Она знает, как влюбляются фигуристки — строго, вдумчиво и внимательно. Как программу разучивают. И всё до совершенства её, до совершенства. Но это у Жени не тренерское, а личное совсем, светлое. И безошибочное в выборе. — Как дела у Дани? — будто невзначай спрашивает Жанна за ужином, без предисловий — она и так знает, что у Жени все мысли только о проекте. — Сегодня не падали, — хвастается дочка, а по лицу так и ползёт добрая усмешка. Гордая и нежная. Жанна эту усмешку помнит — на себе самой лет двадцать пять назад. Она знает, что женщины в их семье влюбляются страстно и быстро, так что ой держись, Даня. Это лёд и пламя в одном человеке. — Сегодня буду поздно, — деловито сообщает Женя и кружит по комнате в поисках чего-то там. — А что случилось? — Репетиция дополнительная. Даня попросил, — старается звучать равнодушно. — Ммм. — Ну мам! — мгновенно вскидывается Женя и только сдаёт себя с потрохами. — На твоём месте я бы надела не спортивную форму, а какое-нибудь платье, — делится мыслями Жанна. — Можно вон то, бежевое с вырезом. — Рано ему ещё на такие вырезы смотреть, — фыркает Женя, розовея щеками, и марширует в другую комнату. — Но с тобой он быстро взрослеет! — весело прикрикивает Жанна. Смешные такие, господи. Уезжает Женя всё-таки в спортивной форме, а приезжает… в четыре утра. Жанна сонно моргает, выходя в коридор, а там, привалившись к входной двери, сидит дочка и смотрит в потолок, как на звёздное небо. — Где вы были так долго? — вопрос скорее для проформы, потому что разбираться не хочется, хочется спать. — В Можа-айске, — вздыхает Женя и, напевая что-то залипучее, ползёт в свою комнату. Жанна думала, её после сюрпризов мужа ни один мужчина не сможет удивить. Но тут какой-то новый муж вырисовывается, версия два ноль. Как-то вечером Жанна идёт домой и на подходе к дому замечает что-то знакомое. Белобрысая макушка, длинная чёрная кофта и весьма знакомое бежевое платье, то, с вырезом. Даня и Женя увлечённо целовались у подъезда, руки на талии, руки на шее. «Два слова — Данька дорвался», — скажет завтра Авербух. А сейчас Жанна как можно тише проходит мимо парочки и заскакивает в подъезд. Они как совсем подростки прямо. Но, собственно, так и есть. У них обоих детство было неправильное, не такое, как у всех, поэтому хоть когда-то нужно наверстать упущенные минуты беззаботности. Жанна улыбается. — Это… это ж твоя мама там была, да? На Новый год Жанна впервые их застукала. Она заходит домой, опуская пакеты, и улавливает какой-то чужой шум. Она проходит по коридору к дверям в женину комнату и — во-от оно. — Чёрт, давай, мама пришла, Дань, быстрее! — Жень, а где мои, ну, эти, блин… Ну нет, такого уже материнская прямолинейность стерпеть не может — Жанна распахивает дверь и И видит Женю со штанами на голове и в балетной пачке, а у Дани на голове — дуршлаг и на плечах дождевик. — Мам, мы всё объясним! — Простите, это я всё! Одновременно и почти трогательно оправдываются, но Жанна цокает, снимает дуршлаг с садовой головы и строго бросает из-за спины: — Через две минуты на кухне. Поговорим, можно ли снимать тиктоки с моей посудой на голове. Говорит строго, а сама улыбается и думает: наконец-то серьёзности и шалопайства у них поровну.