Блёстки и гниль

      — Огонь в «Повелителе мух» становится символом жизни — он служит надеждой на спасение, около него греются и разгоняют ночные страхи. Для защиты…       Скука смертная. Учительница, особа за шестьдесят, всем своим видом напоминала своим ученикам о неизбежности старения. Лучше сдохнуть, чем стать таким же непривлекательным, старым, а то и вовсе обнаружить себя обучающим горстку малолетних дебилов или благоговейно слушающим сладкие речи телевизионщиков, подумал Хайзаки, опираясь головой на руку.       — Всё меняется с первой кровью. Как только Джек понимает, что ему по силам убить поросёнка, охота из забавы превращается в образ жизни.       Я тоже литературу терпеть не мог. Внутренний голосок снова заскрипел, довольно ухмыляясь. И в такие моменты Хайзаки так хотелось разнести свою черепушку из дробовика. Схватить себя за волосы и бить о железные трубы, ограды и бордюры, пока его лицо не превратилось бы в кашу из костей и мяса. Вылезти из кожи, а колени вывернуть из суставов. Ёбнуть себя о стену.       — Новая, опьянённая вседозволенностью цивилизация, поглощённая первобытным страхом перед Зверем, решает умилостивить последнего ужасным даром — насаженной на палку свиной головой. Когда последняя протухает, вокруг неё собираются мухи, превращая и без того омерзительный предмет в материализовавшийся облик Зла.       Хайзаки тоже было страшно, как двенадцатилетнему глупому мальчишке перед неведомым Зверем. Страшно, что рассекая мышцы, карминово-синие сети сухожилий и тонкую кожу, наружу польётся то, что сидело внутри него. Он хотел удержаться на жизненном эскалаторе только ради того, чтобы обрушиться назад со всей болью, скопившейся внутри.       — Курокава-кун, может быть вы займетесь отдыхом в свободное от уроков время? — монотонно сообщила учительница, прерывая свой доклад.       Некоторые ученики неудачно постарались подавить смешки.       — Извините, Дзэси-сэнсей, — проговорил Хайзаки. Раздражение набирало обороты в геометрической прогрессии. Учительница хмыкнула змеёю, даже не подозревая, что без искры, спичек, огнива, углей Хайзаки был способен за считанные секунды вспыхнуть. И сжечь самого себя.       Она продолжила зачитывать из потрепанной методички много монотонной информации про «Повелителя мух». Спокойно слушать уже просто не удавалось. Хайзаки лёг лицом на сложенные руки и провалился в коматозный полусон, в попытках убежать от реальности.       — Курокава-кун! Поверьте, мне всё равно на то, что у вас нет никакого уважения к Уильяму Голдингу, но откровенно поспать вы можете и дома! — начала тираду Дзэси-сэнсей, но он уже не слушал ее.       Захотелось расколоть череп старухи, выдрать глаза, вспороть живот и намотать кишки на шею. А ты ведь можешь это сделать! Можешь взять пистолет и перестрелять всех к чертовой матери. Как я! Чтобы не мешали. Чтобы заткнулись нахуй. Чтобы не смотрели таким взглядом. Чтобы прекратили эти издевательства. Хайзаки поймал себя на мысли, что соглашается с фантомом брата в глубине души. Только он может ненавидеть себя. Только он может причинять себе боль. Эти мысли звучали так естественно, так обыденно и так повседневно, что у Хайзаки застыла кровь в жилах, а в ушах зазвенело. Он словно находился в вакууме. В животе заворочались черви, размножаясь, будто пожирая его гнилую плоть изнутри.       Ненавистный голос Хайзаки брата сплелся с ним в одно целое. Казалось, будто это его мысли, его слова, его желания. Ядовитые желанные слова выжигались в мозгу, оседали на языке.       Кровь. Неживая тишина в классе. Дрожь во всем теле. Пистолет в левой руке. Безумие в глазах, безумие в улыбке, безумие в мыслях. Безумие захватило его, одновременно с этим топя его в отчаянии и ненависти к себе. Он хотел сжечь это место. Он хотел сжечь себя. Всё действительно поменялось с первой кровью. Хайзаки — Джек Меридью, только вот Зверь убил его самого.       «Это… не я. Это они виноваты! Это все их вина, нии-сан!»       Он обвёл взглядом мертвых одноклассников, что на прошлой перемене весело переговаривались друг с другом, раздражая его своим донельзя довольным смехом и нежным щебетанием. Посмотрел на раскроенный череп учительницы, что только недавно вела урок, целью которого являлось глумление над ним. Пусто. Он ничего не почувствовал. Как будто ничего такого не произошло.       «Почему я, блять, ничего не чувствую?»       Рыбьими глазами без зрачков Хайзаки ещё раз внимательно осмотрел кабинет. Взгляд в очередной раз пробежался по телам, по кускам плоти, по крови. Они мертвы, а он — нет. Они все будут пребывать в вечной бесконечности, спокойствии, плавать в пустоте, утопать в безразличии, а он — нет.       «Такой, как я ты, не должен существовать!»       Зависть-зависть-зависть.       Захотелось так же. Захотелось вспороть себе глотку. Где лезвия? Где-где-где-где? Дома. До дома далеко. Слишком. Дома отвратительно-холодный отец и мачеха. Он не сможет. Что делать? Что-что-что-что?! Желание — тварь с острыми зубами, безжалостно рвущими покорённое сердце.       Взгляд уцепился за левую руку. Да. Именно оно. Именно сейчас. Глаза радостно засверкали турмалиновыми искрами. Счастливая улыбка растянулась на губах. Не такая, какая была минуту назад. Секунда. Хайзаки приставил к виску ствол и нажал на курок. Выстрел. Тело словно изломанная кукла, пошатнулось и упало на пол у доски, разбрызгивая ошмётки.       Последнее, что он почувствовал — дикую боль, облегчение и безграничное счастье. Слышишь же? Танцуй. Это мелодия, под которую ты умрёшь.       — Курокава-кун! Вы меня вообще слушаете?! — от резкого вскрика над самым ухом Хайзаки неестественно дёрнулся, сметая все, что было на парте на пол. Стул с грохотом упал вместе с его владельцем, сразу же отползшим подальше, и класс загудел, словно потревоженный улей. Женщина тоже отдёрнулась и обеспокоенно спросила:       — С вами все в порядке? Может вам стоит отдохнуть? Сходите в медпункт, пожалуйста, — резкие перемены настроения Дзэси-сэнсей уже вообще никого не удивляли. Но сейчас всё было иначе. У женщины внезапно создалось ощущение, что все они дергают за усы какое-то дикое и крайне непредсказуемое животное.       Хайзаки шустро поднялся с пола и, закидывая рюкзак за плечо, мельком посмотрел на то, как преподавательница изумлённо хлопала слипшимися от туши ресницами. Путь в медпункт ему предстоял короткий: спуститься по лестничному маршу на первый этаж и завернуть направо.       В медицинском корпусе стояла поразительная тишина и царила стерильность. Бутылка минеральной воды, бумажная волокита и усталый взгляд школьной медсестры, вещающей о том, что перенапрягаться нельзя. Такая же смертная скука. Только вот место действия поменялось. В медпункте не было уютно: под яркими белыми лампами, на диване из кожзама, дыша проспиртованным и как следует продезинфицированном воздухом, Хайзаки опять клонило в сон. Девушка потратила несколько минут на заполнение документов, потом — вопросы о головных болях, вопросы о памяти, вопросы о сне. Вопросы лились электрическими разрядами по ушам. Не отвечать же ей, что он чувствует себя так, будто его буквально переехали тяжёлыми колёсами пару-тройку раз подряд, передавив внутренние органы? Не говорить же, что буквально пару минут назад он хотел поубивать всех в классе нахер?       Хайзаки прилег на кушетку за ширмой. Медсестра, с возгласом: «На уроки? Еще чего! Не хватало, чтобы тебе стало ещё хуже», выдала ему жёлтый талончик с освобождением. Домой Хайзаки возращаться не хотел. Пусть отец и был на работе, но его ждала давящая тишина, серые стены и холодная кровать. Единственным хорошим и уютным элементом в их доме были Сахарок и Перчик, но сейчас Хайзаки не очень хотел видеть даже их, чувствуя себя отвратительно. Пару минут он просто лежал, смотря в потолок, и немного ворочался, перекидывая по-разному угловатые конечности. Спать хотелось ужасно, но как назло, сон не шёл — тяжёлые веки даже не закрывались, заставляя пялиться на белую штукатурку на потолке. Оставалось только слушать тишину, тиканье часов и шуршание бумаг… А, нет. Медсестры уже не было. В медпункте Хайзаки находился совершенно один.       Резкий звук удара вывел Хайзаки из коматозного полусна. Он вздрогнул от неожиданности — медсестра, хрупкая невысокая женщина вряд ли бы так сильно впечатала дверь в стену, ещё и в собственном кабинете. Парень настороженно прислушался.       — Что в слове «отъебись» тебе непонятно? — громко прозвучал подозрительно знакомый голос. — Нормально всё, бля!       — Ага, нормально, — с ноткой скепсиса ехидно сказал другой. — А маме как покажешься?       — Заткнись нахуй, а? —после секундной паузы взорвался первый, в чьём голосе были отчётливо различимы агрессивные нотки. — Чё мне от этой сраной царапинки будет?       — Это не царапинка, а ссадина на пол щеки.       — Это царапинка, — кажется, парень закатил глаза. — Ты же, блять, видел прекрасно, что я слегка о стену зацепился. Так чё ты рогом упёрся?       Спор разгорался ещё сильнее, но на фоне Хайзаки прекрасно слышал звуки разрывания упаковки с ватными дисками и шипение перекиси. В их школе ученикам разрешалось приходить в медпункт и обрабатывать раны самостоятельно. Что было крайне удобным. Видимо взрывной пацан поддался на уговоры своего друга, но последнее слово он всё так же хотел оставить за собой. Поэтому и не умолкал, с каждым предложением злясь все больше и больше.       Телефон Хайзаки резко завибрировал, привлекая к себе всё внимание. За ширмой воцарилась тишина. Курокава лениво поднялся с мягкой кушетки, отодвинул шторку и побрел к рюкзаку возле стола медсестры, игнорируя застывшую парочку парней, которыми оказались Баджи и тот блондинчик, с которым они вместе ели в столовой. Пошарился в сумке и наконец, на самом дне, откопал раскладушку. akaharu че врач сказала¿¿¿±÷#@_+!»       Хайзаки утомленным взглядом сверлил экран с минуту, прежде чем набрать ответное сообщение. Опять этот шизоид.

haihaixi

В плане?

      Курокава огляделся. В помещении только они втроем. Окна нет и не было никогда — чтобы ученики не сбегали. Значит, этот либо увидел по дороге сюда, либо кто-то доложил. Из списка, так сказать, подозреваемых, Хайзаки сразу же исключил этих двух — они явно пришли с какой-то пизделки и похоже на уроках даже не появлялись. akaharu бль,.,.,.,.домой отпустила°|¶ сказала пиздовать на уроки или прсто дала отлежаться¿¿¿

haihaixi

Что тебе вообще от меня надо?

akaharu на впорос отвечай       Хайзаки зло выдохнул и не стал бороться с желанием поязвить.

haihaixi

Так ты же говорил, что и так всё узнать можешь, зачем спрашивать у меня?

akaharu можт прост поболтать захотелось'¶÷°¦\>.$×

haihaixi

Будто те делать нечего

akaharu грубо       Он кинул телефон обратно к учебникам, закрывая переписку. Действительно, будто у него самого нет никаких дел, кроме как с угашенными пиздеть. Может быть прогуляться? Всё равно состояние уже более менее нормальное. Действуя отсталой логикой школьника, сбежавшего с уроков, Хайзаки обернулся лицом к тем парням, чтобы пройти к выходу.       — О, тошнотик, выглядишь целее, чем вчера.       Ну все, теперь эта тупая кличка закрепилась за ним окончательно. Парень, чьи волосы были обесцвечены до светлой желтизны, посмотрел на Баджи, который прижимал к щеке ватный диск, потом перевёл взгляд на Хайзаки и прыснул, кривя уголки губ в улыбке. Сука. Чёртов Баджи со своей дурацкой фантазией.       — Ага.       — Чё ага? — Баджи откинул диск, щедро смоченный перекисью, попадая чётко в мусорное ведро и угрожающе проговорил. — Чифую поблагодари за то, что целёхонький бегаешь.       От него волнами исходило аспидно-чёрное неприятное ощущение опасности, давящее изнутри на сердце. Раз — кишки посыпались. Недобро прищурив карие глаза, парень уставился в глаза Курокавы. Как ни странно, никакой боязни Хайзаки сейчас не чувствовал.       — Он мне рассказал, что тебя полудохлого на собрание притащили и ноги чуть от паники не откинул, — Баджи передразнил голос своего друга. —«А если он ещё раз пиздюлей отхватит?». А с какого хера я должен за тобой следить?       Он выпрямил спину и не обращая внимания на так называемого Чифую, который было поднял руку в успокаивающем жесте, встал со стула.       — Мне твои проблемы нахуй не упёрлись, — оскалился он, под словом «твои» явно подразумевая то, что уж явно не планирует помогать брату убийцы. — Вот я тебя под крыло Майки и перекинул.       А Майки с лёгкостью скинул проблемного шизика на плечи обдолбанного, который ему написывал. Чифую, видимо, был не из простых шестёрок этой группировки, раз в его просьбе не отказали. Собственно, пазл в голове начал постепенно складываться. Вот почему к нему так клеился этот akaharu. Ещё бы выяснить кто это.       — Спасибо, конечно, большое. Но зачем тебе это? — Хайзаки поднял взгляд на Чифую.       Парень отмахнулся рукой, словно от назойливой мухи. В жесте этом явно читалось: «объясню потом».       — Тупых вопросов не задавай, — раздалось слева. Баджи раздражало решительно всё. Мельтешение перед глазами, разговоры, топанье, варёная пища, то, как кто-то излишне громко дышит, живёт, существует! Со стороны казалось, что Кейске являлся тем самым редким человеком, который не уживался абсолютно ни с кем. И было удивительно что кто-то нашёл к нему подход. Хайзаки невольно зауважал Чифую за это.       В кабинете повисло молчание, но неловко было, кажется, только Хайзаки. Он чувствовал, будто вокруг него зачумлённый красный круг, появившийся в тот самый день. Красный зачумленный круг был, как кровь, — можно было стирать, стирать и стирать, но багровый след все равно оставался. Рандеву злости и омерзения.       Баджи, кинув короткий взгляд на молчащего Хайзаки, пренебрежительно хмыкнул и, выпрямившись, поправил рюкзак на своём плече.       — Мне самому интересно, на кой хер ты ему сдался, — будто совсем не замечая того, о ком он говорит, сказал парень, переводя взгляд на Чифую. Тот, в свою очередь, негромко выдохнул и напомнил другу о том, что скоро конец урока и толпа учеников ринется в коридоры.       — Да хуй забей, — сначала сказал ему Баджи, но уже заметно успокоившись, двинул на выход из школы, так же распахивая дверь медпункта. Чифую виновато улыбнулся.       — Не ссы, — он похлопал Хайзаки по плечу, этим жестом стараясь ободрить парня. — Перебесится.       Хайзаки кивнул, приподнял уголки губ, стараясь ответить Чифую максимально дружелюбной улыбкой. Больше не поднимая данную тему, они втроём двинулись в путь. Не то, чтобы Хайзаки так рьяно стремился следовать за этими двумя — как оказалось, им было по дороге.       Пока Хайзаки плёлся рядом, слушая разговоры друзей на рандомные темы, то и дело оборачиваясь на бетонное сооружение школы, не замечая ничего вокруг, Чифую вдруг резко остановился и поздоровался с кем-то длинноволосым, проходящим навстречу. Может, одноклассница?       — Ну привет, — услышал Хайзаки знакомый голос. Голос, принадлежавший далеко не шестнадцатилетней девушке. Именно поэтому, он тоже остановился, выглянув из-за спины новых знакомых, уставился на того, из-за кого их троица остановилась. Уже через секунду они двинулись дальше, а голова Хайзаки невольно обернулась назад, взглядом провожая фигуру.       — Эй, тошнотик, не пялься на Санзу, — Баджи щёлкнул пальцами перед носом Хайзаки, привлекая его внимание.       — Я не пялюсь, — ответил Хайзаки, мельком взглянув на удаляющийся силуэт, на узкую спину которого спадали белые волосы.       — Слушай, — рука Чифую снова похлопала его по тощему плечу. Он заговорил первый, не давая Баджи огрызнуться. — Не лезь к нему лучше.       Хайзаки вопросительно изогнул бровь. Санзу хоть и был необщительным и колючим, не высказывал в его сторону никакой явной агрессии.       — Почему?       — Он в край ёбнутый, если ты не заметил, — немного помолчав, добавил парень, нервно запустив руку в карман.       — Вы чё там застряли? — послышалось со стороны Баджи, уже успевшего отойти на пару метров вперёд.       — Уже бежим!       Какое-то время Хайзаки молча шёл за Чифую, рванувшим вперёд, и смотрел перед собой, на дорогу, но в один момент зачем-то повернул голову назад. Какое-то странное ощущение не давало Курокаве покоя. Обычно это называют любопытством. Санзу ведь действительно был нестандартной личностью. Хайзаки бы забил на это, как и забивал на всё, что его окружало, но парень оглянулся через плечо, посмотрев прямиком ему в лицо. И тогда он понял, что именно вызывало странное чувство. Глаза Санзу, внимательно и с лёгким прищуром осматривающие его. Хайзаки разорвал зрительный контакт, длившийся на самом-то деле не больше секунды, первым и последовал за своими сопровождающими, отказываясь признавать то, что его только что передёрнуло.