Блёстки и гниль

akaharu забери мня-: ✧: ・． я в баре пржлуйста       — Я ебал, — выдохнул Хайзаки и вырубил телефон одним движением пальца.       Он медленно опустился вниз, на землю, усаживаясь на корточки. Хайзаки обхватил голову руками: как же так? Это он опять облажался или что вообще сейчас происходит?       Он вытер одной рукой злые слезы и снова схватился за голову, смотря только себе под ноги. На улице было сыро и холодно; но ноги в тонких джинсах только сейчас покрылись мурашками. Казутора рядом пнул смятую жестяную банку, и та с металлическим грохотом покатилась прочь от него, ровно под ноги Хайзаки. Он не поднял головы. Он точно такая же банка: смятая, грязная и плохо пахнущая изнутри. Никчемный мусор.       Наконец Хайзаки поднял голову и сморгнул пелену слез. Казутора стоял рядом, понимающе молчал и неловко рыл носком ботинка землю. Курокава отогнал от себя желание броситься к нему и выговорить всё, что накипело внутри, чтобы оно отшумело на года вперёд, покинуло его бедную голову.

haihaixi

В каком?

akaharu phaux врлде       — Кто это, чувак?       Хайзаки оставлена гибель. Ему нарисована смерть: так почему же бренное существование должно продолжаться?       — Блять, — тихо ругнулся Хайзаки и наконец поднялся, проходя мимо Казуторы, неловко стоящего у лавочки. — Я и сам не знаю, кто он мне.       Он уже давно заметил, что стал прикипать к Санзу взглядом всякий раз, когда он его видел. Сегодня Хайзаки дал себе слово больше не допускать его близко, не позволять влезать под кожу. Ведь ничем хорошим это не закончится, но как запретить ему появляться в своих мыслях? Как запретить себе думать о нём?       — Ебанутый, ты что делаешь?! — внезапно воскликнул Казутора и резко схватил Хайзаки за плечи, вылупившись, как на привидение.       Хайзаки открыл глаза и словно очнулся ото сна, обнаруживая себя у горки, яростно ударяющего по ней. Костяшки пальцев внезапно тоже дали о себе знать внезапной болью, которая появилась сразу же, как Курокава открыл глаза, чтобы мир превратился из акварельной размазанной картины в самый обычный. Тонкий деревянный пласт треснул и надломился чëрно-угольной трещиной-пастью. Хайзаки не прекратил это делать, даже когда Тора обратил на это внимание.       Казутора нервно оглянулся по сторонам: в одном из ближайших окон на первом этаже зажëгся свет и послышался звук открывающегося окна. Тогда он, тихо ругнувшись, развернул Хайзаки и всадил звонкую пощечину парню, оставляя на бледной коже явные следы своей руки. Хайзаки остановился, в шоке смотря на Казутору.       — Успокоился? — округлил и без того круглые глаза он.       — Пиздец какой-то, Казутора, — вздохнул успокоившийся с виду Хайзаки. — Ты знаешь, где бар Phaux?       — Знаю, — настороженно ответил он. — А тебе зачем?       — Забрать кое-кого надо. Срочно.       Казутора взлохматил волосы Хайзаки и усмехнулся:       — Эх ты, — он сочувственно похлопал его по плечу. — Тварь этот твой «кто-то».       Хайзаки вопросительно приподнял бровь.       — Думаешь, я не понял, что это всё из-за него? — грустно улыбнулся Казутора.       — Какая разница, из-за чего вообще это происходит? Хрен с ним, ты скажешь, где это?       Ханемия хмыкнул, засовывая руки поглубже в кроличью нору карманов и задумался. Хайзаки увидел в его умных глазах искру любопытства, и тот кивнул своим мыслям.       — Я поеду с тобой.       Уже скоро они оказались в Кабуки-тë, в каком-то переулке с морем мусора внутри домов и снаружи. Ботинки Казуторы захрустели по стеклу бутылок и бычкам, когда он смело шагнул а ещё одну подворотню, освещая путь фонариком с телефона. Хайзаки не ушёл, хотя, наверное, стоило бы. Он лишь поморщился от осознания того, где они сейчас находятся, оглядел открытые двери борделя с красным свечением и жирную крысу, ковыряющуюся в черном мусорном пакете.       — Вот эта ебань, — показал Казутора на неприметные створки дверей, из-за которых доносились отблески неонового розового света и ртутный дым.       Хайзаки прикоснулся кончиками пальцев к дверям, пуская по руке сноп электрических мурашек. Его взгляду открылся задроченный узкий коридор. Хайзаки пошёл по коридору первым, нервно перебирая бумажки в кармане джинсовки. Он ступал бесшумно, несколько теряясь и часто моргая в попытке привыкнуть к темноте. Не успела за спиной захлопнуться входная дверь, как чужая ладонь тут же легла ему на загривок, сжимая в пальцах тонкую шею.       — Вот и ты.       — Что? — недоуменно спросил Хайзаки и резко обернулся, сбрасывая чужую руку со своей шеи.       — Забирай его и вали, — произнёс тот самый сероглазый амбал, которого Хайзаки мысленно окрестил «гориллой», хоть от обезьяньего в его облике совершенно ничего не было.       Напряженное отношение к нему Хайзаки чувствовал так же, как чувствовал боль в животе. Его размазывало от эмоционального восприятия окружающего мира и ощущения выпотрошенности, пугающей пустоты за грудной клеткой.       Санзу покинул орбиту. Вышел в свободное космическое плаванье, закинув в себя горсть таблеток и облако звёздной пыли. Хайзаки тяжело вздохнул; ему не хотелось ничего знать о нём, хотелось только вырваться из порочного круга манямирка, блядской временной петли, той самой, где раз за разом отец смотрит своим недоверчивым взглядом, в лицо прилетает кулак, а Санзу не отказывает себе в полётах на Марс.       Хайзаки не нашел слов, и притворно оживился, кивнув горилле и направившись за ним, туда, за бар. Его обдало ароматом ночной свежести, характерной для начала октября, и тяжёлым рассеянным взглядом Хайзаки проводил чужую спину. У мусорного бака согнулся тёмный силуэт и Курокава поспешил к нему, надеясь, что он сместит фокус синтетически сконцентрированного внимания на него.       — А? — тонкая фигура обернулась, обдав Хайзаки нехилым ароматом перегара.       — Хару, это я, — проговорил он, делая нетвердый шаг вперёд, протягивая руку.       Санзу, донельзя счастливый, блаженно кивнул и тоже шагнул вперед, почти падая на руки Хайзаки. Он сполз вниз, как бы лишаясь сил, чтобы устоять прямо, оторопело наваливаясь всей небольшой тяжестью тела.       — Ты приехал…       Он засмеялся и его резко повело куда-то вбок, прямо на проходящего мимо человека. Хайзаки успел схватить Санзу за рукав и притянуть к себе, обняв за плечи, чтобы тот не протаранил своим тщедушным тельцем пару посетителей, выходящих из бара.       — У меня родители дома, — уныло проговорил Хайзаки. — Куда его вести такого?       — Не мои проблемы, — пожал плечами горилла и снова исчез за дверями бара, видимо отправившегося назад к своим друзьям.       — Мудак, — прошипел ему вслед Хайзаки и уставился на Санзу, тщетно пытаясь придумать, что делать.       — Отец на ночной смене сегодня, — подал голос Казутора, не подававший с самого приезда сюда никаких признаков жизни. — Если хочешь, можешь переночевать с ним у меня, маме будет пофиг.       — Тора, — благодарно выдохнул Хайзаки, перехватывая рукой Санзу за туловище. — Спасибо огромное, буду должен.       — Брось, — отмахнулся Казутора. — Вызовем такси?       Машина подъехала быстро. Хайзаки пришлось почти силой заталкивать в неё Харучиë, отвлекшегося на пробегающего мимо них кота. Казутора приземлился на переднее сиденье и принялся объяснять водителю, как доехать.       Хайзаки осознанно зациклился на ранее не имевших значение вещах. От чужого взгляда глаз-аквамаринок, от того, как Санзу продолжительно на него посмотрел. Он тихо позвал по имени, проверяя наличие обратной связи.       — Я люблю-ю тебя, — почти разборчиво выдохнул Санзу и повис на шее Хайзаки, пытаясь закинуть ноги на его колени.       — Хару, ты обдолбался, — грустно вздохнул Хайзаки, никак не поощряя действия Санзу, а только придерживая его, чтобы тот ненароком не съехал с сиденья.       Он услышал истеричные нотки в голосе Санзу и думает, что сошел с ума окончательно, раз он услышал от него такое. Косое-кривое, но признание в любви.       — Я люблю тебя, — упрямо повторил Санзу, сдвинув тонкие светлые брови.       Казутора с переднего сиденья бросил сочувственный взгляд на Хайзаки в зеркало.       Харучиë внезапно ожил и из размякшей лужицы превратился вполне в осязаемую твёрдую материю. Через секунду не успевший отреагировать Хайзаки почувствовал горячие потрескавшиеся губы на своей щеке. Санзу недовольно хмыкнул и повёл их дальше, явно намереваясь засосать Хайзаки.       Плотину выдержки и терпения сносило невиданной силы цунами, сорвало заслонки и выбило окончательно пробки принципов, а правила размеренной привычной жизни состоящей из пучины жалости к себе, унеслись куда подальше галопом. Хотя возможно, всё это было абсолютно не так. Некого рода лукавство. Просто Хайзаки не хотелось. Не хотелось держать себя в руках, в рамках, и о чем-то задумываться. Не тогда, когда Санзу в его руках такой вдруг податливый, послушный и на все готовый.       — Харучиë…       Хайзаки мягко, но ощутимо отстранил его от себя. На самом деле ему только повод дай — сорвётся с поводка, оставит последний отголосок здравомыслия на задворках сознания, вгрызётся этому мудаку в глотку прямо здесь, даже не поморщившись. Ведь задыхаться от тяжести гниющих бабочек внутри — больнее разбитого носа, больнее переломанных пулей рёбер, больнее любой раны, которая в конце концов заживает. Санзу для него — вечно кровоточащая рана с оборванными краями, которая зажила бы, если её не трогать. Любовь уродлива. Как и всё вокруг.       — Блять, — плечи Санзу затряслись и он резко отстранился, видимо пытаясь на ходу выпрыгнуть из машины, нащупывая ручку.       — Я рядом, Хару, — горячо зашептал Хайзаки, прижимая к себе худое дрожащее тело. — Всё хорошо.       Санзу трясся в истерике, крепко сжимая пальцами край толстовки Хайзаки. Настолько сжимая, что наверняка кожа под тканью покраснела.       — Пожалуйста, успокойся. Я тоже тебя люблю.