персональная панацея ким сону.

— я возвращаюсь домой. во мне трепещут со стоном голубки — мои тревоги. а на краю небосклона спускается день-бадья в колодезь ночей бездонный! фредерико гарсиа лорка.

сонхун пропускает сону вперед и смешно щурится: свет от ламп бьёт прямо в глаза, и пак цепляется за смятые края чужой рубашки. джей расставляет тарелки, палочки, гремит блюдцами, чонвон подключает приставки и путается в проводах. сону ежится, присаживаясь на пол рядом с ним, кладет голову яну на плечо и закрывает глаза. — сону, не спи, — сзади руки обхватывают за плечи и встряхивают. — понял, — он откидывается спиной на ноги сонхуна, моргает сонно, чувствуя, как чонвон встает и отходит куда-то назад. — если ты впервые в гостях у чонвона, забей себе место. чонсон-хен очень вредный в выборе, но скажу сразу, что диван очень неудобный, а он сто процентов пошлёт тебя спать туда. — ты так в этом уверен? — сонхун подцепляет розовую прядку пальцами, делит на три и вплетает друг в друга. — вы, кажется, очень близки. — с кем? — сону вертится, и косичка распадается волнистым петухом. — с джей-хеном и чонвоном? пак кивает, прячет руки в рукавах свитера, чтобы те не лезли куда не надо; сону отсаживается, и спину обдает холодом. — чонвон и я соулмейты, — говорит так уверенно и серьёзно, зарываясь ладошкой в волосы и распутывая неудавшуюся косичку. сонхун кусает щеки, чтобы не улыбаться. — у нас есть доказательства. а джей-хен как-то пристроился, знаешь, ну.. как дополнение к чонвону. — у нас с джейком тоже так, — сону хмурится на чужое имя, и сонхун пускает тихие смешки. — имею в виду джея. в подарок. — советую тебе говорить тише, если ты не хочешь заснуть на диване в компании злых и разочарованных, — ким улыбается, заглядывает за спину пака и теряется в смехе. сзади визжит чонсон. чонвон сегодня будет всех щекотать. сону прячет бока в широких складках рубашки. сонхун прячет взгляд в улыбке сону. — он такой по-ребячьему наивный, — чонвона кружит во все стороны, он мажет руками по растрепанной розовой шевелюре, тормошит все, оставляя после себя полный беспорядок. сону визжит, хватает ртом воздух, икая от неожиданности, и жмется ближе к ногам сонхуна в немой мольбе о спасении. — я тебя поймал. — я был бы признателен, если бы ты выпустил меня, — ким прячет лицо в чужих коленях, его плечи подрагивают от смеха, и ян снова не может перестать сравнивать его с цыпленком. в комнате чонвона пахнет зелеными яблоками и подгорелыми блинами; маыми спит в ногах чонсона и шмыгает носом, фыркая. на столе лежат стопки книг, большую часть которых ян одолжил почитать у сону, в стеллажах есть коллекция старых дисков непонятного происхождения и записи балета. когда-то чонвон оккупировал винтажный магазинчик напару с сону, и все купленное они разделили поровну: чонвону — журналы и диски, сону — пластинки и вырезки из газет. сону лежит на животе, щелкая джойстиком, и хмурит брови. сонхун давит на кнопки в ответ и сам давится блинами; чонвон нагло мухлюет, выигрывая у джея в карты, отвлекает сону, чтобы тот посмотрел, какой он классный и хитрый, получает пинки по коленкам и шиканье со стороны хенов. все помятые и тёплые. — ты обещал мне поддаваться. — обещал. — тогда что же ты творишь? — сону подскакивает на локтях, сжимает джойстик в пальцах и никак не может смириться с надписью "sunoo lost" красными буквами на экране по соседству с чужими именем. — знаешь, ты, хен, врушка. — да, так и есть, — джея, подтвердившего и кивающего, пинают в ответ, и тот, не ожидавший действий со стороны сонхуна, роняет карты. — так у тебя ещё и козыри были! — чонвон пихает в рот блин, валится на подушки и закрывает лицо руками. — вы оба ужасны. мухлевщики. сонхун улыбается, кладет голову на джойстик — горячий — и передразнивает. — о нет, что же теперь делать? неужели я такой классный? все умею, все, — пак разводит руками. — с этим ничего не поделаешь, сону-я. — конечно, — ким уверенно кивает, и в свете ночников поблескивают сережки-гвоздики. — просто признай, что ты — лжец, и мы мирно разойдемся. — только не подеритесь, — чонсон кидает в обоих подушки, тасует карты и раздает по новой. сону кивает в ответ: ему нельзя, он калека. — устал? — тёмная макушка проносится где-то рядом с носом, и сону отворачивает голову, чтобы не видеть довольной морды старшего. — давай тогда просто полежим. " — давай сегодня мы побудем обычно? — в каком смысле? — в самом прямом. — хорошо. " — давай. в ногах копошатся чонвон с джеем, кидаются в друг друга картами и глупо хихикают; джей чем-то напоминает сворливую, но любящую бабушку, и от этого сравнения у сону губы режет улыбка, и он смеётся, глухо кашляя в ладони. чонвон протягивает руку, поглаживая его по спине сквозь смятую ткань, хотя раньше бы начал судорожно бродить по комнате в поисках ингалятора. — я дам тебе свою одежду, — сону машет ногами вверх-вниз, мычит и на похлопывания по голове ставит подножку. чонвон на это пихает его в бок и перешагивает через ворохи из одеял. — тайно таскаешь у него футболки? — джей складывает карты в упаковку, подхватывает тарелку блинов и ложится рядом. — тоже так делаю. — бессовестные, — сонхун воротит нос от сложенной вдвое сладости и разглядывает воротник кимовой рубашки: розочки, цветочки вышитые. и правда фея. — все, иди отсюда, ты мешаешь, — сону принимает порцию блинов из рук чонсона. — не пялься так долго. это смущает. сонхун думает, как это так — не пялиться? — больно надо. — не болит? — чонсон тычет пальцем в худое колено пака, и тот дергает его к себе, пугаясь глупой щекотки. — че? уже нет, — он кривится и переворачивается на спину, раскидывая конечности на подушки, джойстики и сону. — давно же было, успело зажить. — а что случилось? — ким выглядывает из-под ладони сонхуна, но не выбирается, предпочитая клацать кнопками. — сонхун у нас раньше был ледовым принцем, — джей шипит сладкой газировкой, переключая на ноутбуке плейлисты. — но, как видишь, сейчас он дед, потому бросил это все. сонхун кривится, цепляет того за руку и щипает за локоть; чонсон реагирует колкими ухмылками и возней под боком. — ютитесь, котята? — чонвон заходит с белой стопкой одежды в руках. — ну, ютитесь, ютитесь. сону закрывает глаза, и ему становится невыносимо уютно среди шорохов, копошения и жареных блинов; такие дни выпадают редко, и он уверен, что будь он чуточку поазартнее, то выкраивал бы их у судьбы всеми силами. но у него и жизни бы на это все не хватило. одежда чонвона всегда мягкая и приятно пахнет кондиционером, но особенно сону любит его безразмерные футболки. они всегда смешные и глупые: вот вам на полгруди желтое чудовище — цыпленок. иногда киму кажется, что его друг помешан на золотистых и пищащих пташках, но он против этого ничего не имеет. у всех свои странности. джей заботливой мамой вьется между лежащими парнями, нагло наступает на ноги сонхуна и возится с проводами от приставки. сону откровенно лыбится, наблюдая за ними из своего вороха одеял. про таблетки и микстурки вспоминается неожиданно, но ким на это только машет рукой — обойдётся, он же не сахарный. — я говорил тебе забить себе место, хен, — пак на диване ворочается и ничего не отвечает, только свешивает руки и прикрывает глаза. киму кажется, что смотреть на него — всегда в новинку. он такой странный и непонятный, то сидит мышью в телефоне, то смеётся во все горло и хватает под руку. сону думает, что сможет к нему относиться так же, как к чонсон-хену и чонвону, но сейчас у него получается слегка влюбленно. не то, чтобы это его пугало, просто сверкать малиновыми ушами и щеками не нравится. зато нравится язвить и прерикаться. — доброй ночи, — сону тычет пальцем в середину чужой ладони, и сонхун сжимает его в ответ. похоже на обещание. — спокойной ночи, бёль—щи, — тонет в складках одеяла, и ким отворачивается с такой силой, чтобы не потерять голову, но вытрясти все ненужное. ким сону мог похвастаться множеством имен: его звали и " ну тот, который..", и " этот, как тебя там..", и " эй, погоди!.." но свое собственное ему нравилось гораздо больше; он выписывал его на краях тетрадок, чтобы не забыть, но все почему-то продолжали звать его иначе. но ещё никто не называл его звездочкой. — вы такие скучные, а как же ночные разговоры? — джей сминает подушку в руках, скрипит матрасом и хватает сону за ногу. — тащим одеяла, сону замёрз. — началось, — выдыхает и прячет холодные ступни в толстые складки в горошек. — это не смертельно, ляжь обратно, слышишь меня? джей-хен, я в тебя сейчас кину чем-нибудь. вот как раз стоит будильник, очень красивый, все дела, но тяжёлый. хочешь? — в моей комнате беспорядки наводит только маыми, — чонвон забирает из кимовых рук вещицу, переводит стрелки на десять утра и ставит на место. — всем свернуться в комочки и спать. сонхун по ту сторону комнаты давится фырканьем, сверкает глазами, и сону отворачивается к стенке, позволяя чонвону лечь рядом и пихая холодные пятки тому в колени. — я хочу поговорить, — думает сону, но закрывает глаза и поправляет футболку. — ты знаешь, чонвон-и, я сегодня испугался. испугался того, что почувствовал в тот момент, когда сонбэ меня разбудил. между ними сейчас — пропасть в четыре недели и два дня спонтанных встреч, полтора съеденных блина, три партии в игры, у сону из которых две — проигранные, пара желтых синяков от чужих локтей и новое прозвище. сону не может сомкнуть глаз из-за дурацких мыслей и ищет пластиковые звезды на потолке.

***

— и часто ты так пропускаешь пары? — не-а. я пропускаю так только понедельники и субботы. — классно. сонхун лежит на месте чонвона, разнеженный и тёплый, улыбающийся чему-то своему. тихий настолько, что сону прислушиваться начинает, дышит ли он вообще. у кима волосы растрепались, завились на кончиках из-за неудобной позы; вот он лежит, упираясь спиной в стену, греет пальцы под подушками. в сон клонит ужасно, но матрас подозрительно пружинит, и сону приходится разлепить глаза. кожу на щеках неприятно щиплет. — джей решил над вами посмеяться и обклеил вас наклейками и переводными татуировками, — сонхун шкрябает тонкую разноцветную пленку на своей шее. жёлтая звездочка проплешинами стирается с молочной кожи. — где он нашёл их, правда, не знаю, но я его поймал у выхода и разукрасил в ответ. — ты далеко не сахарный, знаем. весь дом собирается в спешке: у чонвона будет практика через полчаса, у сону занятия к одиннадцати, а сонхун пропускает первую пару. на тёплые прощания пак даже не расчитывает, знакомы от силы два дня и одну ночь. чонвон запирает двери, протягивает зелёный рюкзак сону и звенит ключами. в связке путается и гремит брелок с причудливым героем мультфильма. сонхун хмыкает, но вспомнить, откуда это розовое чудовище, не получается. — все, все прощаемся, — сону стоит со своим блином в одной руке, салютирует чонвону другой и кивает паку. — напиши, как доберёшься до дома. сегодня мы вразброс. — обязательно, — розовая макушка машет, прячась за фонарным столбом, и, разворачиваясь, отдаляется. — эй, ким сону, — пак понятия не имеет, что его задело: чонвон, который получает в сообщениях стикер от кима, или сам ким, который, как показалось с утра, не горит желанием сблизиться. сохнун бросает короткое "пока" чонвону, срывается с места, перебегая дорогу и запрыгивая на обшарпанный бульвар, цепляется рукой за фонарь, высматривает зефирную макушку. сону со своим зеленым — дурацким — рюкзаком шлепает по лужам и прижимает ладони к щекам. — эй, ким сону! — у пака щеки тоже красные. ветер, скорее всего. определённо из-за ветра. сонхун смотрит на розовую копну волос, на подол чужого пальто, на глупый зелёный рюкзак, чувствует всего слишком много, сам до конца не понимает, почему так хочется хотя-бы на день стать чонвоном и узнать сону с другой стороны. как выглядит настоящий сону? — и мне, мне тоже! — ким по ту сторону выгибает брови в непонятках. — мне тоже напиши! ну, как придёшь домой, — губы сону округляются и тут же складываются вместе — он улыбается. ким лезет в карман, достает телефон, сверкая экраном с изображением какого-то исполнителя, и дразнится, открывая переписку. — обязательно напиши, слышишь? телефон в руках сонхуна откликается уведомлением. в незнакомом контакте на белом фоне висит одинокая точка. своего рода обещание. пак поднимает голову, но перед ним — худые лини аллей и лужи. никаких розоволосых мальчиков с дурацкими рюкзаками. вздыхает, машет рукой в сторону, куда, по его мнению, умчался сону, разворачивается на пятках и не может заставить себя сдвинуться с места. словно врос в асфальт и фантомный образ в лужах.

***

сону возвращается домой только вечером. в его любимых кедах шлепает вода, сам он воровато выглядывает за дверь, стирает с щек капли, хотя с затылка все валит за шиворот, от чего вещи неприятно липнут к спине. ещё на предпоследней паре телефон пикнул, ткнул в экран белое окошко с красным процентом заряда и выключился. ладони морозит, и сону, вывесив мокрое пальто и оставив ботинки в ванной, поднимается к себе. кончики пальцев красные, и сам он весь похож на холодную помидорину. ужин стынет на столе, рядом заворачивает уголки жёлтый стикер с надписями. сону проходит мимо, уверенно выпрямляя спину: мама на ночной смене, ругаться из-за позднего визита (и испорченной одежды в ванной) не с кем. комната пестрит неоновыми звёздами на потолке. сону улыбается, растирая пальцы, вспоминает о чонвоне и сонхуне, и, если при упоминании в своих мыслях первого его щеки начинает покалывать от улыбки, то от упоминания второго становится тревожно. не со всеми же сонбэ так любезен, правда? сону давится воздухом и громко кашляет. — чёртова патология, — психует, хотя, на его месте кто бы не. сону восстанавливает дыхание и тычит кулаком себе под ребра: работайте уже нормально, дурацкие органы. под сердцем от касания морозит и болит. сону опускается на корточки, роется в шкафчиках и полках. его комната волшебная, и она редко что отдаёт назад, своего рода вредина, выкрашенная в светлый и облепленная где только можно (до куда сону смог дотянуться) звёздами и наклейками. провод от зарядки торчит из-за коробки с пластелином, ким дергает его на себя, опрокидывая разноцветные деформированные комочки, и подключает телефон, втыкая вилку в розетку. в руках раздаётся вибрация и очередной звонок, следом зажигается экран, а на нём — пропущенные. сону совсем немножко совестно, когда он пишет чонвону о произошедшем. тот, к слову, вовсе не обижается, шлёт фотки с каким-то незнакомым мальчишкой, подписывает под каждой что-то в роде "вот смотри это ники нишимура он крутой" и загружает видео. ники — сону пробует новое имя на вкус и щурится — похож на утку из мемов в тиктоке, которые ким когда-то присылал чонвону и джею, и это сравнение почему-то вырывается смешками под ребрами и глупыми ответами на сообщения. и танцует он, как говорил ян, поразительно. сону просматривает видео, делает скриншоты чонсона и нишимуры, на которых те получились чуднó (и это чýдно, сону не отрицает), замечает в камере знакомую черную макушку и выключает телефон. ким тянет руки, ощупывает шею и щеки — ничего нет. никаких наклеек и переводных татуировок. нормально ли вообще в свои неполные двадцать баловаться с такой ерундой? определённо, да. ноги начинает подмораживать, носки противно хлюпают, и сону готов приложиться головой о стол. правду говорил чонсон, что ким не замечает ничего, кроме чонвона. он просто не может противостоять чужому шарму и глупым шуткам, что высвечиваются на экране смартфона. а потом обязательно что-то случается из-за невнимательности, но сону себя за это не винит, хотя сам очень раздражается. возможно, сону просто нравится внимание чонвона к своей скромной (скромной!!) персоне. посиделки, прогулки, ночёвки, все в этом роде. у яна в университете на первом курсе тысяча и один друг, у сону — два с половиной, просто потому, что сонхуна он знает два дня и несколько съеденных за ночь блинов, хотя, признается, хотелось бы побольше. про проигрыш он не вспоминает. сону отмокает в ванной два часа, мыслями находится совсем не на своём месте. сквозь клубы пены на коленке наливается сливой синяк. — уродство, — думает сону и тянется потрогать. ему уже четыре дня, а он совсем не проходит. сону совсем не жалеет своих ног, иногда кажется, что его конечностей слишком много, и они задевают все, что движется и не. сону опускается, подбородок щиплет от горячей кромки воды, но глаза почему-то щиплет больше. они выглядели нелепо: изящный сонхун и калека сону. ким рассматривает ладони, покрытые красными пятнами от температуры, пухлые пальцы, и все кажется стыдным. сонхун красивый, таких принцев в сказках не найдешь, а тут на тебе — в подъезде. что вообще его потянуло подойти и поздороваться, так ещё и встретиться на следующий день? сону судьбу не очень любит, но больше всего сону не любит много думать. а если это касается сонхуна, то не думать у него не получается. к этому вырабатывается иммунитет? стоит ли ему переживать? на щеках фантомно ощущаются прикосновения, и в ванной резко становится холодно. подушки, сбитые вместе, шуршат под одеялом; сону возится на месте, но сон совсем не идёт. стрелки на часах перевалили за одиннадцать, в окнах уже ничего не видно, только белые крапинки в небе и половинка луны. хотелось вернуться во вчера и сопеть друг на друге, пока джей расталкивает всех и убирается, пряча улыбки от щемящей непонятной нежности. обычно он не похож на заботливую мамочку, но, когда ему некуда деть руки, он предпочитает прятать их в чужих ладонях, толстовках чонвона и, как оказалось, в волосах сонхуна. такая из себя тактильность, но сону нравится. и чувствуется необычно, и спать совсем не хочется, потому что отстраненный сону хотел бы вернуться в вечер воскресенья и играть с паком в игры, есть блины и икать от щекотки. сейчас вместо вчерашних тёплых котят в грудной клетке — вата, комок детсадовских переживаний без повода, и сону не понимает, это он сейчас в себе запутался или в одеяле. сонхун в его голове принимает имя "дурацкий", просто потому, что из мыслей не выходит своим поведением. кажется суровым, но стоит киму протянуть руку — держи, бери и читай, как раскрытую книгу. пак сидел перед ним полвечера, сверкал своими глазами-блюдцами, ругался иногда, иногда шутил, иногда лежал на чужих плечах, и всего оказалось слишком слишком для одного маленького сону. за окном сверкает звезда, пошатывается и, отрываясь, режет небо белым хвостом. сону шевелится во всполохах подушек, привстает на локтях, вглядывается в темноту небесной сферы и кусает себя за язык: не успел. пусть он даже и не знает, что хотел бы загадать. и каждый раз все равно в новинку, так странно видеть обожженные осколки. на втором этаже есть лестница на чердак, там пыльно после зимы и пахнет хлопьями, потому что три месяца назад двое мальчишек прятали там пачки сухих завтраков и медовые баночки — для чонвона. и сам чонвон, конечно же, тоже прятал. панаму, например, белую и пушистую, пахнущую газировкой от chupa chups. у сону где-то написано на полях тетрадки, в какой день они увидели падающую звезду. тогда стояла слякоть, и небо было посыревшее, пропитанное моросью и серыми кляксами. повезло, что над домом дымка рассеялась рваной кляксой. тот чонвон, одетый в кимовы вещи, увлеченно рассматривал что-то на потолке. "глупый", — думал сону. — "на потолке звёзд нет, точно не на этом." а ян вглядывался. тогда она и упала, казалось, на чужие щеки, обожгла. но сону присмотрелся — просто румянец. а звезда и правда упала, чонвон трещал безумолку и показывал пальцем на бледные точки в небе, спрашивал, что за желание у кима такое. а у кима не было никаких желаний. сону поворачивается на бок, складки одеяла прячут розовые пряди. не вспоминать о паке не получается, и даже мысли о ночёвке на чердаке занимают меньше места. казалось, что чувство в маленьком сердце кима мутировало во что-то очень страшное. сону ставит будильник на семь утра, убирает телефон, обнимает подушки. — желаю хорошего дня завтра, — шепчет одними губами. щеки смешно покалывает. сонхуну он так и не пишет.