Морозные узоры.

Рождество подкралось незаметно, как всегда и бывает у тех, кто не обременен семьей или родственниками. Конечно, Уилл ловил краем уха обрывки разговоров о рождественских базарах, о том, где лучше всего упаковывают покупки сразу в подарочную бумагу и кто что поставит на праздничный стол, но был слишком занят собственными проблемами, чтобы обращать на это внимание. Поэтому, когда из-под белых халатов Зеллера и Прайса вынырнули одинаковые рождественские свитера с оленями, он только удивленно приподнял брови и поправил очки, чтобы взглянуть на календарь. Календарь предсказуемо показывал первое декабря. Он взирал на него с некоторой долей скептицизма, размышляя, стоит ли искать актуальную дату или пустить все на самотек, когда попка Беверли в узких джинсах смяла очередные фотографии с трупами, рассыпанные по его столу. Бев скептично хмыкнула, покосившись на Уилла и уверенно сдвинула пальцем пластиковое окошко, установив его на цифре 24 декабря. О да, Рождественский сочельник… как он мог забыть. Неловко оправдываясь, Уилл принял все, что вручили ему коллеги — коробку имбирного печенья, шарф с дурацкими снеговиками и дешевый ободок с оленьими рожками, которые Бев, пользуясь своей женской безнаказанностью, тут же попыталась всунуть в его шевелюру. Грэм не роптал, зная, что все его попытки сопротивления вызовут разве что очередной приступ хохота у жизнерадостных коллег. Все население Куантико, словно уподобившись перелетным птицам, сбивалось стайками и, жизнерадостно щебеча, вылетало на мороз. Домой. К Рождественской ели и празднику. Атмосфера в бюро была приподнятая, как будто только на Уилла давил груз дел по трупам от Чесапикского Потрошителя, которыми доверху был набит его портфель. Тот еще подарочек на Рождество. Но все было гораздо проще. Им всем было куда и к кому спешить — Беверли собиралась к родителям, где традиционно собиралось все их многочисленное семейство, Брайан и Джимми отчаянно шушукались в углу, отпуская друг другу самые двусмысленные улыбки, и только дурак бы не понял, что сегодняшний вечер они проведут вместе. Даже старина Джек, вопреки обыкновению, не орал, не сыпал угрозами и не супил брови, надевая пиджак и торопясь домой, к своей Бэлле. Уилл подумал было об Алане, но еще со времен их странного и неловкого спонтанного поцелуя стало понятно, что они не более, чем друзья. Да и что он мог ей предложить? Семерых голодных псов, выстывший за день дом и отсутствие даже символического подарка? Оставался всего один, последний человек, который согласился бы терпеть компанию Уилла не под дулом пистолета — Ганнибал Лектер. Но беспокоить его в такой вечер было бы попросту неприлично, анонс его ужина появился в колонке светской хроники еще две недели назад, и Грэм был искренне рад тому, что хотя бы один из них получит от сегодняшнего вечера удовольствие. Уилл подхватил подарки, стянул дурацкий ободок и побрел к машине. Его ждали некормленная стая, холодный дом и километры заснеженной пустоты и тьмы вокруг. Да и вообще, кто сказал, что нужно радоваться жизни в одну, определенную календарем дату, когда можно быть унылым одиночкой каждый день. В конце концов, он может просто сказать, что борется с навязываемой корпорациями предпраздничной истерией потребления.

***

Снег кружился, образуя настоящие вихри на подступах к широкому крыльцу. Свет, горящий над входной дверью, рассеивал густые зимние сумерки, окрашивая круглые сугробы в сливочный цвет, словно дом Уилла Грэма стоял посреди шариков мороженого крем-брюле. Вокруг не было ни души, только дом, подслеповато щурившийся на мир тускло освещенными окнами и мириады звезд, снисходительно взирающих на человечество с небосвода. Уилл выбрал этот дом, чтобы быть подальше от людей и сегодня, впервые за много лет, он был не слишком этому рад. Нет, он был по своему счастлив, проводя время за привычной рутиной. Семь собак это тот еще способ организовать досуг. Он выгулял их до сладостного визга и провел добрый час, очищая от налипшего снега лапы и хвосты. Если Бастер возвращался с зимних прогулок практически беспроблемно, то Уинстон вкатывался на крыльцо хвостатым вихрем снежных комьев, и Грэму приходилось брать щетку с чесалкой, и счищать хотя бы половину, чтобы пес не затопил весь пол. А потом приходило время вытирания шкур и лап, накладывания еды в миски и перемывание этих самых мисок. Словом, владельцу семи собак всегда находилось, чем заняться… Ну, почти.. Потому что даже самые неугомонные хвосты однажды сладко зевают, раззевая пятнистую розовую пасть и с тихим присвистом выдыхают, прежде чем пойти и растянуться на своем половике у нагретого камина, впитывая тепло мохнатой шкурой, переваривая ужин сытым пузом. Маленькие радости собачьей жизни. Уилл каждый раз завидовал своим четвероногим друзьям, наблюдая как стая делит места у камина. Им было хорошо вместе, и, несмотря на то, что они с радостью приняли бы его в свое лоно собачьего лежбища и укутали бы своими теплыми телами и благодарными сердцами… Он не мог сделать этот последний шаг и окончательно признаться самому себе в том, что рядом с людьми ему не место. Поэтому Уилл просто сидел в кресле, вытянув длинные ноги в шерстяных носках и перекатывал в руках наполненный янтарным виски стакан, щурясь на неровное пламя камина, ровно так же, как он много раз щурился, глядя в камин доктора Лектера. Мысли его плавно перетекли к психотерапевту, и Уилл невольно задумался о том, как прошел его сегодняшний ужин, ведь, судя по часам, он как раз должен был закончиться. И сейчас он мог бы сидеть в угловом кресле на необъятной кухне и наблюдать за тем, как Ганнибал собственноручно моет посуду. Его всегда чуточку забавлял тот факт, что доктор не доверял мытье своих драгоценных тарелок службам кейтеринга. Он мог бы быть сейчас там, в самом сердце особняка Лектера, в центре празднично притихшего Балтимора, ведь доктор многократно приглашал его на этот ужин, настаивая на положительном ответе в свойственной только одному ему тактичной, но чертовски навязчивой манере. Уилл сам не заметил, как его губы растянула мечтательная улыбка. Доктор Лектер — образец сдержанности, неприступности и изысканного вкуса, человек, за приглашение на ужин к которому готовы биться насмерть все сливки высшего общества, без стеснения и не раз публично называл мятого и вечно пропахшего псиной Грэма своим самым близким другом. Это было приятно, но приятно не статусностью знакомства, а тем самым теплым, трепетным чувством внизу живота, которому Уилл так и не смог найти название. Доктор Лектер… Ганнибал… Человек, который просто был. Был рядом. Был той самой пристанью, якорем и веслом, прибежищем и маяком, указывающим путь. Человеком, который всегда с радостью распахнул бы перед Уиллом дверь своего дома. И вовсе не потому, что хочет использовать данные о нем для статьи, а просто так, ради него самого. Доктор Лектер был достаточно известен и востребован в своей профессиональной отрасли, чтобы не пытаться заработать ненужную ему славу на Грэме. И вот сейчас этот удивительно талантливый во многих областях человек был дома один, потому что стеснение не позволило Уиллу принять приглашение. Впрочем… С чего Уилл решил, что такой человек проводит рождественский сочельник в одиночестве? Особенно после званого праздничного ужина, состоящего сплошь из сливок Балтиморского общества. Наверняка, там была не одна дама из тех, что надевают слишком глубокое декольте, чтобы потом слишком низко наклоняться, задавая провокационные вопросы, какая-нибудь ушлая блондинка или брюнетка из тех, кто спит и видит заманить в свои сети убежденного холостяка и одного из самых завидных женихов штата. Уилл и сам не понял, почему в животе неприятно закололо от одной только мысли о какой-то пигалице, висящей на рукаве его доктора. В смысле, конечно же, его психотерапевта, а не «его» доктора Лектера. Смутив самого себя, Уилл залпом допил свой виски и поднялся, чтобы налить добавки, а потом ноги сами незаметно унесли его к окну. Грэм сел на широкий подоконник и уставился на залитые лунным светом обширные заснеженные поля, воображая, что сейчас из-за поворота покажутся знакомые фары Бентли, и Ганнибал грациозно выскользнет из автомобильного нутра, балансируя на обледеневшей дорожке, чтобы не уронить и не помять десяток вычурно именуемых блюд. Если бы это произошло, это стало бы настоящим Рождественским чудом. Грэм не хотел признаваться самому себе, но его манил доктор Лектер. Манил его образ жизни, умение сочетать несочетаемое и чувствовать себя в обществе людей, половину из которых он искренне презирал, так органично. Ганнибал жил с непринужденной грацией, наслаждаясь каждой минутой, в то время как Уилл просто уныло перетаскивал свое тело из одних суток жизни в другие. Ганнибала нельзя было застать врасплох, разозлить, испугать или смутить. Он имел план на каждую минуту своей жизни и переключался между ними с игривой легкостью. Уилл сам не заметил, как его втянуло в круг притяжения этого невыносимого человека, который бесил его ничуть не реже, чем восхищал. И сейчас Грэм с неудовольствием отметил про себя, что предпочел бы пить дорогой виски Ганнибала, а не дешевый Джон Уокер, выбрал бы мягкое кожаное кресло, а не продавленный и немножко изгрызенный Бастером диван. Будь он менее принципиален, он мог бы поужинать очередным эксклюзивным кулинарным шедевром Лектера, а не вчерашней засохшей пиццей, на которую с завистью смотрело семь пар собачьих глаз. Хотя, когда он протянул им кусочек, ни одна из них не соблазнилась его Рождественским яством. Да… в доме Уилла Грэма даже собаки питались лучше, чем он. В доме Ганнибала Лектера все обстояло иначе. Ужин закончился около часа назад и сотрудники кейтеринга успели убрать обеденный зал и фуршетные столы, собрав арендованную посуду для коктейлей, шампанского и легких закусок, и наконец-то убрались восвояси, оставляя Ганнибала вносить последние штрихи. Доктор любил предпраздничную суету, он искренне наслаждался декорированием помещения, вплетая в традиционные Рождественские мотивы нотки готического безумства, он каждый год лично выбирал канадскую сосну, бывшую главным украшением обеденного зала и любовно украшал ее дизайнерскими игрушками, меняя цветовую гамму каждый год. Не менее придирчив он был и в отношении столового текстиля, праздничного меню и напитков. Его Рождественский ужин был притчей во языцех и оставался таким, в первую очередь, благодаря тщательной и скрупулезной подготовке. Ганнибал тратил около месяца на планирование и не менее двух недель на выслеживание жертв и отбор мяса. В этот раз он превзошел самого себя и, видимо, именно поэтому единственный гость, которого он действительно жаждал увидеть — Уилл Грэм — не смог прийти, погребенный под обилием кучи трупов, оставленных Потрошителем. Ганнибал глубоко вздохнул и вернулся к вытиранию тарелок. Все до сих пор недоумевали, почему он моет посуду сам и исключительно вручную, а ведь ответ был до смешного прост — его это успокаивало. Монотонная механическая работа давала время подумать и привести в порядок чувства и мысли. Не сказать, чтобы после сегодняшнего ужина ему было что вспомнить, просто он привык подводить итог каждому прожитому дню и строить планы на следующий. Но разум сегодня явно решил сыграть с Лектером злую шутку и раз за разом вместо уместного планирования подсовывал Ганнибалу изображения Уилла Грэма в разных ракурсах, которые он мог наблюдать во время их последнего сеанса. В тот день Уилл был как-то особенно расслаблен. Он совершенно спокойно ходил по кабинету и перебирал книги, походя рассказывая о том, как Беверли подловила его на невнимательности, и он, думая, что она спрашивает о том, кто ждет его после работы, ляпнул «Ганнибал Лектер», решив, что речь идет о сеансе психотерапии, а не о свидании с бойфрендом. И, рассказывая об этом, Уилл тоже смеялся, очаровательно откинув голову, обнажая красивую шею с ярко очерченным кадыком, и встряхивая кудряшками. Это было настоящим пиршеством для глаз. Скажи кто-то доктору Лектеру еще год назад, что он будет так нетерпеливо ждать каждого сеанса психотерапии со специальным агентом ФБР, с человеком, покрытым шерстью с ног до головы в духе абиссинского ковра, имеющим дурные манеры и источающим чудовищный запах одеколона с кораблем на бутылке, он поднял бы этого человека на смех, но теперь ему было почему-то совсем не до смеха. Уилл Грэм был абсолютно особенным, и дело было не только в его уникальном разуме. Грэм был настолько естественно и классически красив, что его не портила даже чудовищная одежда, которую он в совершенно уникальной манере ухитрялся комбинировать самым безвкусным образом. Его кудри, не знавшие ни бальзама для волос, ни пристойного шампуня, вились естественно и натурально, небрежно и хаотично спадая на высокий лоб и сильную шею. Ганнибал был готов поспорить на что угодно, что Уилл настолько не придает своей внешности значения, что покупает одну банку шампуня на всех — и для себя, и для собак. А его ум был не только беспрецедентно цепким и острым, но и удивительно гибким. Ганнибал легко видел Уилла залитым кровью бок о бок с ним, он был уверен, что Грэму доступна эта красота, стоит только правильно ее преподнести. Каждый раз, когда Уилл рассказывал о работах Потрошителя, искренне восхищаясь его творениями, Ганнибал чувствовал как у него сосет под ложечкой от тщеславного удовольствия. Он так долго ждал того, кто увидит и оценит его замысел, увидит красоту, выраженную через боль, увидит перспективу… Уилл содержал в себе все то, чего так жаждал Ганнибал. Жаждал, но никогда не искал, в силу уверенности в том, что подобное попросту невозможно. А потом провидение преподнесло ему Грэма, заставляя психиатра мучаться и с тщательностью подростка выбирать наряд каждое утро накануне их вечернего приема. Ганнибал отставил последнюю тарелку и вернулся в гостиную, чтобы налить себе виски. Камин уютно трещал ольховыми поленьями, голубая сосна, увешанная дизайнерскими шарами, тускло мерцала седыми лапами, дом благоухал чистотой и полиролью, все было идеально, все было на своем месте, функционально, аккуратно, идеально, уместно и… бездушно. Дом доктора напоминал сейчас ему самому безликий операционный зал — сплошной прагматизм, рациональность и ни грамма души. Наверное, именно поэтому Ганнибал так сильно любил видеть в своем доме Уилла. Он был как та старая, обшарпанная и затертая временем вещица, вроде древней детской игрушки, имеющая только сентиментальную ценность, которую хранят, неся сквозь года, упорно ставя на полку, где она смотрится странно для всех, кроме самого обладателя вещи. Вот и доктор Лектер наслаждался тем, как Грэм диссонировал с его интерьером, являясь уникальной редкостью и ценностью сам по себе. Доктор налил себе виски, и, посмотрев на пару пустых кресел, решил избрать иное место, меньше напоминающее о том, что сегодня он лишен общества своего любимого собеседника. Вместо этого Лектер ушел к широкому окну и занял место на софе, задумчиво глядя в зимнее небо. Небо осыпалось мелкой снежной крошкой, что скользила поземкой по темному асфальту Балтимора, но при этом в небе каким-то чудом сияла неправдоподобно огромная, абсолютно полная луна. Она заглядывала в окно, маня выйти на улицу, туда, где ее призрачный свет придавал особенную праздничную таинственность происходящему. В такую ночь было так легко поверить в то, что невозможное возможно, что стоит только тебе захотеть, и гулкая трель звонка разлетится по пустым комнатам дома, символизируя запоздалого гостя, того самого, что притащит грязь на ботинках, запах псов, дымного дома… и бесконечную радость от встречи. Лектер снова посмотрел на небесное светило и задумался о том, что над Уиллом Грэмом сейчас висит та же самая луна.

***

Уилл смотрел в небо и медленно цедил виски, собаки тихо ворчали у камина, в трубе уныло поскуливал ветер. Все было так привычно, но… не совсем. Впервые за очень долгое время Грэму было зябко в собственном доме. Виски больше не грел его изнутри, взамен оседая в желудке расплавленным свинцом, а свет луны, щедро плещущийся в окно, заставлял кожу покрываться колкими мурашками. А ведь доктор Лектер мог бы сейчас смотреть ровно туда же… в небо. Уилл и сам не заметил, как сунул руку в карман и достал телефон, сжимая его в кулаке. Стало немного теплее. Виски медленно перебирался из бутылки в желудок, и Грэм все беспокойнее вертел мобильник в руках, не в силах набраться смелости. Кто они друг другу в конце концов? Психотерапевт и пациент? Состоявшийся член общества и отъявленный неудачник? Уважаемый доктор и нестабильный, не совсем настоящий агент ФБР? Но виски потихоньку делал свое дело, внушая Уиллу уверенность и бесстрашие, и тот уже не просто крутил телефон в руках, а листал контакты — Беверли, Блум А., Джимми П., Джек, Зеллер и Др. Лектер… Беверли, Блум А… И так далее, бесконечно, по кругу. Несложно найти нужный номер в телефонной книге на десять контактов, сложно сделать другое — осмелиться ткнуть пальцем на зеленую кнопку вызова. Как там однажды говорили — «маленький шаг для человека и большой для человечества»? Грэм определенно чувствовал себя как тот первый астронавт, так, словно он подвешен в бескрайней невесомости, а из комнаты высосали весь воздух. Он действительно не мог вздохнуть. Внезапно его рассеянный взгляд упал на брошенный в угол портфель с фотографиями последних жертв Потрошителя, и тут Уилла осенило. У него был повод для звонка. Самый настоящий и чертовски, категорически, абсолютно невыдуманный. Он улыбнулся и нажал на вызов. — Здравствуй, Уилл, — глубокий томный голос раздался после первого же гудка, как будто Ганнибал тоже держал телефон в руках. — Доброй ночи, доктор Лектер, — кашлянул Уилл, сжимая стакан — источник своей храбрости – в свободном кулаке и отхлебывая из него. — Как прошел ваш ужин? — Ты позвонил мне, чтобы спросить как прошел мой ужин, милый Уилл? — тон Лектера упал на октаву ниже, превращая и без того глубокий голос в интимное ворчание. — Кажется, это Рождество станет для меня по настоящему особенным… — Вообще-то, нет, — поспешно вставил Грэм, чувствуя, как по коже ползут предательские мурашки, поднимая дыбом волоски на руках. Ганнибал тихо цыкнул в ответ на очевидную грубость. — В смысле, прошу прощения… возможно, стоило отложить эту тему до сеанса у вас в офисе. Я бы никогда не посмел отвлекать вас в свободное время по пустякам, доктор Лектер… — Ганнибал. — Что? — Это мое имя, Уилл, и я предпочитаю именно его, раз уж ты справедливо указал на то, что мы общаемся вне стен моего офиса. Притворимся, что мы… друзья? Слышать голос доктора в полумраке собственного дома было и без того интимно, а называть его при этом по имени… Уилл сглотнул и поджал под себя одну ногу, бездумно оглаживая правой рукой пах, скрытый тонкой тканью старых домашних штанов. Кажется, он зря столько выпил, но вешать трубку сейчас было уже как-то неправильно. К тому же виски отчаянно толкал его изнутри, под ребро, призывая быть в кои-то веки не профайлером, не агентом и не пациентом, а просто… человеком. — Я думал, что мы и так друзья, Г-ганибал, — тихий удовлетворенный выдох на том конце скользнул по коже мягким шелком, заставляя Уилла зеркально выдохнуть в ответ. — Мы друзья. А друзьям не нужен особый повод, чтобы звонить друг другу, не так ли, Уилл? — насмешливый риторический вопрос заставил Грэма вспыхнуть до корней волос. Чертов мозгоправ видел его насквозь, а Уилл, похоже, был слишком пьян для словесных шахмат, поэтому ему срочно нужно было ступить на твердую почву и вернуть хотя бы видимость контроля. Рука, оторвавшись от оглаживания паха, вернулась к папкам с фотографиями. Это была хорошая причина, правильная и логичная. Он поговорит с доктором о новой серии Потрошителя, потому что это необходимо для дела, а вовсе не потому, что он так невыносимо сильно хочет подольше наслаждаться мурлыкающим акцентом на том конце провода. — Все в порядке, Уилл? — голос Лектера звучал обеспокоенно. — Ты сопишь. Если я обидел тебя своим вопросом, прошу прощения. Я знаю, что ты не любишь быть социальным, поэтому предлагаю не искать традиционных определений нашим отношениям. На слове «отношения» что-то екнуло у Уилла в груди и он, схватив отставленный стакан, залпом допил виски, пытаясь им потушить разгорающийся внутри огонь. — Все в порядке… Ганнибал, — имя все еще давалось с трудом, но сдобренный алкоголем язык привыкал к нему слишком быстро. — Я просто доставал файлы из сумки. Знаю, что Чесапикский потрошитель не лучшая компания для Сочельника, но у меня нет другой. Да я бы и не хотел. Я не могу выкинуть его из головы даже сегодня… Как вы думаете, что это говорит обо мне, доктор Лектер? Ганнибал тихо хмыкнул на том конце, принимая игру. Слышать о том, что агент Уилл Грэм думает о нем и днем, и ночью было до странности приятно. — Что ж, Уилл. У меня есть три гипотезы. Первая состоит в том, что вы преданный своему делу сотрудник ФБР, который не может спокойно отмечать праздник, зная, что где-то в этом городе скрывается опасный преступник, — раздался тихий звон стекла и маслянистое журчание. Ганнибал явно наливал себе виски. — Вторая, куда банальнее, состоит в том, что вы, мистер Грэм, имеете психопатические отклонения схожего рода, и именно поэтому работы Потрошителя вызывают в вас столь неподдельный восторг. Третья состоит в том, что вы испытываете к нему влечение, но ее можно отмести сразу ввиду вашей ориентации. — А что, если я и есть Потрошитель? — Уилл хмельно рассмеялся, внезапно с ужасом замечая звучащее в его голосе кокетство. — Сомневаюсь в этом, Уилл. Думаю, что тебя терзает чувство совсем иного рода, — доктор сделал глоток своего напитка и профайлер шумно сглотнул следом, очарованный тем, как динамик усилил столь интимный звук. — Что же это за чувство? — одними губами выдохнул Грэм, внезапно замечая, что ему стало трудно дышать. — Я бы назвал это узнаванием. Ты видишь в поступках Потрошителя не ярость, не злобу и не болезнь, ты видишь логику. Даже красоту. Ты сочувствуешь ему и в каком-то смысле даже разделяешь его взгляды. Ты узнаешь в нем себя. — Зеркальные нейроны… — запоздало решил оправдаться Грэм, но доктору Лектеру не нужны были оправдания. — Я знаю, Уилл. Ты проникаешь в преступный разум, чтобы понять его мотивы и причины, ты проживаешь этот момент сам, но не с точки зрения жертвы, а с позиции убийцы. Это тяжелый труд, и я много раз говорил Джеку, что он излишне давит на тебя, – тон доктора снова утратил профессиональную сухость и стал жарким и влажным, как кубинская ночь. — Но мы можем отзеркалить только то, что изначально есть в нас самих, Уилл. И именно это пугает тебя, заставляя просыпаться по ночам в поту. — Ганнибал перешел на вкрадчивый шепот, гипнотизируя Грэма, усыпляя его бдительность. — Ты прав, Ганнибал, Потрошитель не пугает меня, — шепнул в ответ Уилл, рассыпая по полу фотографии. Кровь и кости, влажные внутренности и архитектура внутренних органов причудливым рисунком смотрели на Грэма с пола, мерцая в неровных бликах огня. Фотографии оживали, сплетаясь в узор мертвых тел, играя на свету, как коробка рубинов и самоцветов. Уилл сам не заметил как снова потянулся рукой к паху, прерывисто выдыхая. — Я, скорее, пугаю себя сам. — Что же именно пугает тебя, Уилл? — мелодично спросил Ганнибал, расстегивая изящный жилет в аккуратную клетку. Он даже закрыл глаза, чтобы явственнее увидеть комнату в собственном Дворце памяти, где напротив него неизменно сидел Уилл Грэм, пряча под ресницами свои невозможные глаза василькового цвета. — Ты пытаешься психоанализовать меня, Ганнибал? — смешливо ушел от ответа Уилл, запуская ладонь в штаны, прямо под резинку, туда, где уже вполне отчетливо вырисовывалась степень его симпатии к доктору. Легкий стыд, коловший его сквозь пелену алкогольного дурмана, не отрезвлял, а наоборот, придавал ситуации эротичной пикантности. До этого ему никогда не приходило в голову фантазировать о мужчинах во время мастурбации, не говоря уже об образе доктора Лектера. Но сейчас, изнемогая от одиночества, в заснеженном доме среди полей, осоловевший и податливый Грэм был уже вполне готов получить подобный новый, необычный опыт. Камин мерцал, играя тенями на стенах, вырисовывая эмпатией Уилла силуэт чопорного доктора в одном из кресел. Он сидел спиной к профайлеру, отвернувшись к огню, Уилл сейчас просто не вынес бы того, что на него смотрят. И голос Ганнибала, казалось, звучал не из динамика мобильного, а из того самого кресла, минуя мозг, проникая сразу в душу. — Ну что ты, Уилл, — мягкий смех, шелест ткани и, кажется, звук расстегиваемой молнии. — Я меркантильный тип, мне чужда филантропия любого рода, я не психоанализирую людей бесплатно. Разве что просто в рамках наблюдения. Если позволишь, я поделился бы своими наблюдениями о тебе во время работы над делом Потрошителя. Меня каждую неделю расспрашивает о тебе Джек, могу же я хоть раз в год поделиться своими наблюдениями о тебе с тобой же. — Окажите мне честь, доктор Лектер, — игриво рассмеялся Грэм, не узнавая сам себя. Он уже не кокетничал, он откровенно флиртовал с человеком, которого всегда считал не более горячим, чем декабрьская сосулька. Безэмоциональный и сдержанный Ганнибал Лектер, человек безукоризненных манер, вежливости и практичности… У него нет пристрастий, нет мотива, нет шаблона. Крайне умный психопат… Мысли утонули во вспышке вожделения, когда Уилл наконец проник под белье и обхватил рукой член. Пришлось прикусить губу, чтобы не издать провокационный стон. Вряд ли занудная лекция о поведенческих мотивах от уважаемого доктора могла вызвать у кого-то подобную реакцию, Уилл выдал бы себя с головой. — Что ж… — голос Лектера стал еще теплее, обертона и без того низкого тембра резонировали в черепе профайлера, заставляя кожу искриться разрядами электричества. — Ты очень вовлечен, Уилл. Я не буду поощрять твое рвение, ведь оно может повредить тебе самому. Ты настолько увлечен Потрошителем, что носишь фотографии его убийств с собой, словно пачку любовных писем. — Дааааа… Тихо застонав от того, что его поймали на горячем, Уилл крепче обхватил стояк ладонью и провел по коже вверх-вниз. Было сухо, остро, жарко и безумно мало, поэтому Грэм бесстыдно облизал ладонь языком и приспустил резинку вниз, обнажая член. Кого ему стесняться? Пары собак? Собаки сами не то еще вытворяли не только с диванными подушками, но даже с его ногой. А Ганнибал… Уилл почему-то совершенно не думал о двусмысленности ситуации, о времени, месте и, главное, теме разговора. Сидя в тепле в надежных стенах собственного дома, Грэм слишком сильно выпал в мир собственных фантазий, и в какой-то момент ему стало казаться, что он говорит с Лектером не по телефону, а исключительно в своей голове. — Возникает закономерный вопрос — почему? — тихий шелест в трубке снова известил о том, что Ганнибал двигался, но Уилл уже не слышал его, оглушенный собственным сбитым дыханием. — Я мог бы предположить, что это профессиональное рвение, но я видел твои глаза после убийства Гаррета Джейкоба Хоббса, я мог бы предположить восхищение, но ты видел слишком многое в своей жизни, чтобы внезапно проникнуться к одному убийце из массы, пусть и настолько яркому. Так что мой диагноз это отождествление. Уилл поперхнулся воздухом и сбивчиво выдохнул, стараясь вернуть контроль над собой. Он всегда так старался быть правильным, так настойчиво пытался уйти от себя самого, что у доктора теплело в груди. Его маленький мангуст с глазами цвета моря на закате, тот, кто носил его работы с собой каждый день, будто юный студент труды своего более титулованного наставника, чтобы вдохновляться ими в собственных изысканиях. Ганнибал ни секунды не сомневался в том, что однажды бархатистая мгла, скрывавшаяся на задворках сознания Уилла, выплеснется наружу, и он готов был отдать многое за возможность увидеть это собственными глазами. Ганнибал смежил веки, отпуская фантазию на волю. Он достаточно хорошо владел собой, чтобы не бояться, что его игру разгадают. Он уже успел расстегнуть ширинку и раздвинуть ткань брюк, чтобы добраться до члена. Он не стал вставать, чтобы взять смазку, предполагая, что некоторая сухость только добавит пикантности, и сейчас в уме Ганнибала Лектера проносились самые невозможные, но будоражащие картины. Он видел лицо Уилла, видел его алеющие стеснением щеки, полуоткрытый рот с пухлой нижней губой и трепет ресниц, прикрытых в томном возбуждении, он осязал кончиками пальцев структуру мягких, как пух, волос, липнущих ко лбу Грэма, пока тот, стоя на коленях между раздвинутых ног Ганнибала, старательно тянул язык, чтобы поймать им то семя, которым Лектер планировал оросить охотно подставленное лицо. Луна светила в окна обоих мужчин, освещая покрытого испариной Уилла, с полуприкрытыми глазами, в бесстыдно расстегнутой рубашке, распластавшегося на подоконнике, и вальяжно-изысканного Лектера, расстегнувшего разве что пару пуговиц и ширинку, чтобы достать член. Грэм нервно кусал губы, бездумно прижимая плечом к уху телефон, пока обе руки ласкали пах. Одна жестко сжимала в кулаке стояк, вторая оглаживала яички, заставляя профайлера хмуриться и тихо стонать. Он настолько утратил понимание реальности происходящего, что сопел и всхлипывал в трубку, заставляя доктора плавиться от желания увидеть происходящее воочию. Несмотря на бушующую во дворце его разума бурю, внешне Ганнибал оставался по прежнему тих и неподвижен, походя на мраморное изваяние. Разве что бесконечно движущиеся губы да неумолимый ритм руки выдавали в нем человека. — Ты отождествляешь себя с ним, Уилл, и ты не испытываешь страха или отвращения при виде его работ. Вероятно, ты… ты видишь как убиваешь их сам, его жертв. Как ты это делаешь, Уилл? — Собственными руками… Тихий, сдавленный, но такой явный стон оповестил о том, что Уилл почти не контролирует себя, и Лектер сглотнул, надеясь услышать кульминацию Грэма, но внезапно все звуки по ту сторону трубки стихли, и только взгляд на экран оповестил Ганнибала о том, что профайлер все еще на связи, смотрит и слушает сам, но не хочет быть услышанным. Что ж, доктор Лектер готов сделать ему подарок и довести до конца, не слыша отклика, а лишь воображая его. Последнее, что успел сделать Уилл, находясь в частичном сознании — это отключить звук. Заметив, как загорелся значок отключения микрофона, он наконец застонал в голос, упираясь лбом в тонкое стекло холодного окна. Это не помогло, кожа горела, как будто Ганнибал снимал ее с него заживо, мышцы дрожали от напряжения, а рука, бездумно скользящая по члену, вспотела. Уилл корчился на окне, будто его пытали, а картины, которые рисовало ему подсознание, были одна хуже другой. Он все еще цеплялся за здравый смысл, но неумолимый и греховный голос Лектера манил его совершенно в другом направлении. — Собственными руками… Это правильно, Уилл. Это честно. — Ганнибал тихо выдохнул, борясь за контроль над голосом. Он сам был уже слишком близко и сохранять бесстрастность тона становилось все сложнее. Дыхание частило, рука скользила по тонкой кожице на стволе члена, то взлетая на головку, то возвращаясь к основанию, крепко сжимая пальцы, чтобы плотнее обхватить чувствительную плоть и провести по уздечке. Растягивать удовольствие не было возможности, поэтому Ганнибал дрочил быстро и методично, проводя кулаком по всей длине, представляя коленопреклоненного Уилла, такого близкого и доступного, что кожу уже начинало покалывать от приближающегося оргазма. А Уилл… Уилл снова видел тот день, ту кухню. Но на ней уже не было испуганной Эбигейл, не было истекающей кровью матери на пороге, только тот мужчина с крысиным лицом, который посягнул на его охотничьи угодья и темный демон за спиной, шепчущий искушающие слова звериным, урчащим голосом. И Уилл понял его, отбросив пистолет и разрывая жертву голыми руками, терзая ее плоть, пока кровь не оросила руки, стекая к локтям алыми бликами… Спазмы скрутили все его тело и Уилл протяжно закричал, выплескивая в этом звуке первобытное желание, удовольствие и удовлетворение. Он замер на несколько секунд, приходя в себя, а затем в ужасе моргнул и вернулся в реальность, понимая, что это вовсе не кровь на его руках, а сперма, медленно стекающая по запястью. Собаки выли, вторя его громким стонам со своих лежанок, и Уилл снова прильнул к телефону ухом, радуясь, что Ганнибал не слышал его, ведь он все еще был на связи, все еще говорил. — Смерть это интимный процесс, не стоит лишать свою жертву возможности последний раз взглянуть жизни в лицо, ведь когда свет меркнет в ее глазах, он только сильнее разгорается в твоих собственных. Я видел это в тот день, когда ты убил Гаррета Джейкоба Хоббса, Уилл. Ты был прекрасен. Забрызганный кровью, подобный древнему божеству, безжалостный в своей ярости, но абсолютно правый. Забрав его жизнь, ты свершил правосудие, Уилл, то самое, которое люди вершили тысячелетиями, до того, как мир избрал для себя вегетарианский закон. Если бы ты сделал это собственными руками.....ты бы… Ххаааааа. Тихий выдох был единственным, что могло выдать Ганнибала, когда он неосмотрительно, но так сильно кончил во время личной беседы со своим пациентом. — Уилл? Уилл, ты еще здесь? — Эм… Да, — сопение, скрежет и парочка тихих проклятий, перемежаемые попытками успокоить собак. — Что-то случилось, Уилл? Связь внезапно прервалась. — Боюсь, что да. Вулф Трап далеко от вышек и порой связь сбоит, — соврал Грэм, надеясь, что Ганнибал не догадается, что односторонним образом связь пропадает только принудительно. — Ты издал странный звук, что-то случилось? — О, нет, не беспокойся, Уилл, это глупости. Кажется, я замечтался и разлил виски, — гладко соврал Ганнибал, изучая стакан. Он не разлил виски, он долил туда лишнего, доктор оставался педантичным до конца, и, не желая пачкать костюм или, того хуже, обивку мебели, он кончил прямо в остатки виски. — Прости, Ганнибал. Собаки нервничают, похоже, дело в полнолунии. – Уилл шумно вздохнул в трубке, звуча мягко и почти сонно. – Боюсь, я вынужден с тобой попрощаться. Доброй ночи и с Рождеством. Доктор Лектер улыбнулся телефону. — Конечно, Уилл. С Рождеством и тебя. Доброй ночи. *** Обоюдные вздохи уже отзвучали, все слова были уже сказаны, связь прервана, а полная луна все еще следила за ними своим круглым любопытным глазом. Уже ложась каждый в свою кровать, оба они в последний раз посмотрели на умытое прошедшим снегом небо, ощетинившееся звездами. И, заметив, как одна из звезд случайно оторвалась, прокатившись по небосводу, Ганнибал Лектер и Уилл Грэм загадали одно и то же желание.