Чёрная бабочка

Кашель стоит поперёк горла. Не вдохнуть и не выдохнуть. Сидя за партой на уроке Трансфигурации у этой старухи Макгонагалл, единственное что хочется сделать — выблевать свои внутренности. Вот настолько раздирает. Вот настолько хуево. Он сидит за третьей партой у стены. Перешёптывается с Малфоем о чем-то. Кажется, они смеются. Вот бы и мне посмеяться над собой. Серьезно, я выгляжу жалко. В этой долбанной слизеринской форме, ебучей юбке и тесной блузке. Хочется разорвать все и вздохнуть. Вздохнуть и выдохнуть полной грудью. Не боясь, что ты умрешь от одного глотка воздуха. Настолько хочется дышать, что спазмы сдергивают все твоё тело и ты не выдерживаешь. Выбегаешь из класса, задевая соседние парты, даже не захватив свои вещи. Несёшься по коридору до дамской комнаты, склоняюсь к унитазу, рвёшь всю гниль, что засела у тебя в глотке. Она выходит чёрными смолистыми клубками, попадая на зубы, губы, щеки — везде. От неё никуда не деться. Чёрные полосы, похожие на ветви дремучего леса, проползают по твоим кистям. Пэнси заметила это ещё недели три назад. Пятна темного цвета расползаются по телу, словно художник брызнул чёрную краску на яркий холст. И все смазалось. Смазалось в единое месиво, спутало все к чертям, повернуло сознание вспять. Эти чёрные прутья, засевшие глубоко в организме, окутывают легкие, дурманят мозги и покрывают сердце. Самая последняя стадия. Когда до смерти осталось всего ничего — пара дней. Не больше. И ты плачешь. Плачешь потому что не хочешь умереть. Скончаться к чертовой матери в этом гнилом мире, даже не познав все краски существования. Паркинсон никогда не пробовала клубничное мороженое. Интересно, оно на вкус сладкое, как клубника с садика её бабушки, или кислая, как та, что продают на маггловских рынках? Она не узнает. И ладно, мороженое — не верх пирамиды потребностей, но он. Тот, из-за кого ее сердце окутала тьма, тот, из-за которого она вздыхает уже не первый год и тот, из-за кого ей суждено умереть. Трагично звучит, неправда ли? Умереть от неразделенной любви. Прям трагедия Шекспира, не преуменьшайте. — Пэнс, ты в порядке? — послышался взволнованный голос, будто издалека. Черт, это Дафна! Не дай Мерлин она увидит Пэнси в таком состоянии. — Да, все хорошо. Меня подташнивает что-то, — осипшим голосом проговорила черноволосая. — Иди, я тебя догоню. — Уверена? Может сходишь к Мадам Помфри? — все ещё не отставала Гринграсс. Блять, Дафна, если бы ты знала, как плохо обстоят дела, ты бы точно не советовала мне идти к этой тетке. Она же абсолютно бесполезная, ну разве не так? — Да, Даф. Иди. Дафна ещё немного помялась на своём месте, но спустя пару секунд убежала на урок. Кажется, сейчас должно быть ЗоТИ, а значит отделаться не получится. Умывшись и прополоскав рот водой, Паркинсон посмотрела на себя в зеркало. Чёрные уложенные волосы находились в беспорядке от бега, а кожа была бледная. Ярко зелёные глаза будто светились, но жизни в них не осталась. Блеск был уж точно неестественным. Когда-то, в этих глазах горела жизнь. Но она выгорела вместе с чувствами, оставаясь горсткой праха. *** Прохладный ветерок обдувал лицо шатена. Тео стоял на своеобразном балконе Астрономической башни и курил сигарету. Они помогали справиться с роем мыслей, бегающих, как тараканы — такие же назойливые и маленькие. Бегают, копошатся, застревают и не отцепляются. Послышались неспешные шаги за спиной Нотта и он обернулся. Перед ним стояла девушка и кажется ей было так же хуево, как ему. Чёрные короткие волосы обрамляли ее красивое лицо. Резкие черты скул и мягкие очертания губ и носа, темные брови и яркие, словно малахит, глаза. Они будто светились в этой темноте, но было в них что-то, что сдавливало сердце. Пустота. В них не было жизни. — Это так заметно? — еле слышно сказала девушка. Парень даже сначала опешил от такого вопроса. Кажется, он сказал что-то вслух. — Извини, что? — Ты говорил про мои глаза. Что они как малахит, зелёные и яркие, но безжизненные. Разве настолько заметно, что я медленно меркну? — так отрешенно сказала Пэнси, будто они говорили о гребанной погоде. Теодор не знал что ответить, но все же задумался. Было ли заметно, что Пэнси выглядит не так, как обычно? Да, она определенно была погружена больше в себя и свои мысли в этом году. Девушка заметно отдалилась от мира сего и жила в своём выстроенном в голове замке. И Тео хотелось бы вызволить её из этого замка, даже не смотря на то, каким неприступным он казался. — Ты выглядишь так, будто ты перестала интересоваться всем, что есть в этой жизни. Ты выглядишь… потерянной. Знаешь, как бабочка путается в сетях паука, — Тео посмотрел на Пэнси, которая облокотилась на перила рядом с ним. Она хмыкнула в ответ и ничего не говорила. Блять, ему нужна ещё одна сигарета. Вытянув из пиджака портсигар, он взял тонкую сигарету и убрав портсигар, поджег ее. — Можно? — справа от себя услышал Тео. — Мне все равно терять нечего. — Они убивают, Паркинсон, — хмыкнул Нотт, протягивая сигарету. — Поверь, сигареты — меньшее, что может меня убить, — усмехнувшись, она затянулась и тут же закашлялась. Ей повезло, что её чёрные гематомы на руках не были заметны в приглушенном свете Луны. — А что же может убить нашу Персефону Элоизу Паркинсон — невесту всея чистокровной знати? — небрежно спросил парень. Ты. Черноволосая посмотрела на Теодора своими яркими глазами. В голове у неё зародилась безумная идея, и будь она проклята, если не выполнит то, что задумала. — Можно мне кое-что сделать перед смертью? — она неуверенно посмотрела на него. Юноша нахмурился, но кажется Паркинсон смогла его заинтриговать. — Не смешная шутка, Пэнс. Не шути так больше, — недовольно произнёс парень. Ему смутил такой резкий выпад девушки и такие громкие слова. — Ну так, можно? — Хм, если это не какая-то пакость, то можно, — забавным поучительным голосом сказал слизеринец, но кажется, девушке было не до смеха. Тео даже не успел осознать, что именно произошло, как его губы накрыли губы девушки. Она неуверенно провела языком по его нижней губе, и хотела оторваться, но парень удержал ее на месте и обхватил талию девушки своими руками. Поцелуй углубился и для Паркинсон это был тот самый глоток воздуха. Каждая секунда, проведённая в такой близости с ним была лечебной для Пэнси. Она чувствовала, как чёрные гнилые ветви, образовавшиеся вокруг ее органов, медленно исчезают, прячутся и замедляются. Она дышала его запахом и чувствовала себя дома. Момент был наполнены чувствами, а мысли подавленно молчали на задворках сознания. Девушка знала, что после самых приятных моментов, следуют разрушительные бури. Это был тот самый случай. Разорвав поцелуй, Пэнси почувствовала удушье. Сильная боль в груди сдавила все тело, а чёрные гематомы расползались с неумолимой скоростью. Она сложилась пополам, словно в неё воткнули десятки ножей, заточенных специально для извращённых пыток. — Пэнс! Пэнси! Что с тобой? — Нотт запаниковал, когда увидел корчащуюся от боли Паркинсон. Только поцелуй закончился, как она сжалась в спазмах, будто от одного его прикосновения ей было больно. — Знаешь, Тео, я всегда хотела быть бабочкой, — начала шептать Пэнси, — в другой жизни. Черной и красивой. Чтобы упорхнуть от паутин подальше, далеко-далеко, — она шептала что-то про бабочек и задыхалась, покрываясь все большими кроваво-чёрными пятнами. — Нет, Пэнси, какая другая жизнь? Ты должна дожить эту, слышишь? Прожить, почувствовать, только дыши, ладно? Я сбегаю за помощью, только держись, — Теодор запинался, тараторил, а его руки тряслись от накатившей паники. У него на глазах задыхалась девушка, а он бездействовал. Сука! — Не надо, просто посиди со мной, — приглушенно сказала Паркинсон. — Нет, я не могу… Я же… — У меня одна просьба к тебе. Как к другу, возлюбленному и близкому человеку, — она говорила с каждым словом все тише, — Надень красный галстук, он мой любимый, — чёрная гниль тонкий полосной вытекала из ее рта, пока Пэнси задушено проговаривала это. — Хорошо, — в глазах Тео скапливались слёзы обиды и разочарования. Он не мог помочь абсолютно нечем. Он даже не знал что именно с ней, но черт. Как же ему было больно. Паркинсон улыбнулась ему, смотря в глаза. Последний вздох, последний выдох и смертный приговор подписан. Крики Тео раздавались по всему коридору. Кажется, он разбудил профессоров, но ему было плевать. Она умерла у него на руках. Прямо там. На балконе астрономической башни. Она пахла клубникой. *** Мороз обдавал щеки колючим холодом, от чего щеки стали розовыми, а глаза красными от непролитых слез. Все уже ушли с кладбища, только свист ветра нарушал тишину. Шуршание деревьев умиротворяло, но голоса были громче. Ее голос. Ее последние слова до сих пор набатом звучали в голове Теодора. Он стоял с белыми цветами в руках над серым надгробием. Персефона Элоиза Паркинсон. 1981-1999 Примерная дочь, хорошая ученица и любимая подруга. Боль, засевшая в груди уже обыденно потирала свои костлявые руки друг о друга и мерзко хихикала. Она перемывала кости, переламывала хребет, заставляла зубы скрежетать друг о друга. Хотелось лезть на стенку от того, насколько было невыносимо. Но одно единственное грело душу. Он стоял в красном галстуке. А на его плече покоилась чёрная бабочка, которая изредка помахивала своими крылышками.