Змеи с лисами не дружат

Душу наизнанку перед ним вывернул. Стало легче. Надо было поделиться наболевшим куда раньше. Талант Елисея слушать, слышать и поддерживать одним только взглядом, в котором читалось желание пооткусывать головы моим предкам и поставить памятник Гоше, — лучшее лекарство, что я получил за последнее время. И я блаженно, ставших традиционными кошмаров не дождавшись, продрых потом весь вечер и всю ночь, сначала обнимая Лося и подушку, потом — Лося, подушку и Елисея, где-то в десять с половиной нырнувшего мне под руку. Планы на утро рисовались грандиозные. Как минимум — задержать его в кровати после подъема, благо часы работы пункта выдачи, куда пришел его подарок, позволяли сон до обеда. В идеале — скандал учинить, показав наглядно, что дрочка в туалете, тихая, но отнюдь не беспалевная, и рядом не валялась с тем, что я могу и хочу сделать с ним сам. Планы обломались в семь утра под приглушенное «Засыпает синий Зурбаган», которое Елисей установил в качестве мелодии всего. Звонка, таймера, будильника. — Блин-блин… — пробормотал Елисей. Забарахтавшись, выпутался из одеяла и сдернул телефон с зарядного провода. Когда по моему лицу потопталось от души нечто теплое и пушистое, добавил возмущенным шепотом: — Атыбись от него! Кыш! Теплое и пушистое, презрительно мяукнув, покинуло место прописки. Я с трудом продрал глаза: экран подсветил снизу сосредоточенную моську и всклокоченные розовые волосы. Елисей шустро вырубил будильник, зевнул в запястье, заблокировал телефон, и комната снова утонула в предрассветной темени. — Ты куда вскочил? — спросил я хрипло. Елисей, чертыхнувшись, дернулся всем телом. Повисла недолгая тишина. — Пописать… — соврал он бессовестно. — По будильнику? — уточнил я скептически. — У меня жесткий график, — весело отозвался Елисей. Он наклонился, отодвинув одеяло, и не попал, ткнувшись неуклюже мне в подбородок. Проворчал насмешливо: — Щетина-убийца… — Все-таки нашел мои губы, но обнять и углубить невинный поцелуй не позволил, юрко вывернувшись. — Не сейчас. — А когда? — Ну… потом. — Елисей поерзал. У засранца либо стоял уже, либо вот-вот, но он отодвинулся обратно к краю и, судя по шорохам и смазанным теням, подобрал со стула и принялся натягивать толстовку. — Не хочешь? — уточнил я, постаравшись, чтобы прозвучало не так напряженно, как отозвалось внутри. Елисей, кажется, все равно уловил предательскую перемену в голосе, потому что замер в темноте, сердито отрезал: — Хочу! Жесть как! — и вздохнул с искренним сожалением: — Но иначе ничего не успею. Мне надо в торговый центр, подарки пок… докупать кое-какие. — Все в последний момент делаешь, — хрипло посмеялся я, вдруг взяв и расслабившись. К черту. Это же Елисей. Раз уж он поставил будильник на семь утра тридцать первого декабря и явно бесился, путаясь в рукавах толстовки, что не может остаться, дело не в нежелании. Да и верил я ему больше, чем собственной паранойе. — Говоришь как маман моя, — хихикнул Елисей, наконец расправился с толстовкой и резко рухнул обратно мне под бок. Притерся, поцеловал под челюстью до теплых мурашек по коже. Помялся и прошептал: — Блин. Времени вообще ноль… — Его рука соскользнула под одеяло, пальцы забрались под резинку моих боксеров. — Но так хочу… минет. Возбуждение, накатившее сквозь полусонное состояние, сцепилось во мне с противоречивыми желаниями: рассердиться и засмеяться. Очевидно, он не меня просил — куда больше Елисея интересовало сосание моего. — Можем устроить, — предложил я, решив внаглую украсть его план, — по-быстрому. Погоды не сделает. — Да? — обрадовался Елисей. — Ага. — Эй, ты чего?.. — с подозрением спросил он, стоило выдернуть его руку из-под резинки моих трусов и прижать к матрасу. — Устраиваю, — пояснил я со смешком, резко подмяв Елисея под себя, — по-быстрому. — Но я хоте… Эй! — Он вяло забрыкался, когда я сдвинулся ниже, и безуспешно попытался поправить задравшуюся толстовку. — Сучара, мы так не догова-а-а… Он всхлипнул, почувствовав легкий укус под пупком. Его ладонь уперлась мне в лоб, но я скинул ее, мотнув головой, и снова укусил — чуть ощутимее, над резинкой пижамных штанов. Елисей задышал тяжелее. Может, он поспорил бы. Но то, что в последние дни мы зашивались в делах и ограничивались лишь поцелуями, неожиданно сыграло мне на руку. Он настолько, похоже, изголодался по ласке, что я понимал ясно — у него банально сил бы не хватило сейчас встать в позу и заупрямиться. Я спустил его пижамные штаны, воспользовавшись заминкой. Шире развел его бедра, не встретив ровно никакого сопротивления. В темноте я не разглядел бы выражения его лица при всем желании, но по-прежнему слышал его громкое дыхание и, когда провел ладонью вверх по теплому бедру, убедился, что у него стоит. Подумать только, пару месяцев назад я и мечтать не мог о Елисее Гладкове в моей кровати. Заведенном, стыдливо и возмущенно сопящем, но не мешающем поглаживать его пальцами и попутно мягко покусывать внутреннюю сторону его бедер. Убедившись, что меня никто не остановит, я поднялся выше, придержал его член у основания и коснулся сухими губами головки. Послышался шумный выдох, пальцы Елисея махнули неуверенно по моему затылку, будто молча поощряя продолжить. — Сильно или нежнее хочешь? — знал, что терпение ему выматываю горячим дыханием и бестолковыми вопросами — ответ на поверхности лежал, — но уж очень хотел услышать, а не догадываться. — М-м-м… — Елисей поелозил задницей по одеялу, ткнувшись стояком мне в губы пару раз. — Ну… — Он протянул жалобно, на ноте острого предвкушения: — В-второе… п-пожалуйста? — С удовольствием. Пульс зачастил — быстро же он сдался. Замучился ждать. Несмотря на поджимавшее время, хотел красиво, неспешно и чувственно. Но главное, судя по гладко выбритому паху и тонкому приятному запаху вишневого не то крема, не то лосьона, — хотел. Мой парень-аккуратист с пунктиком на внешке загодя готовился побывать у меня во рту. — Лжец маленький, — возмутился я в восхищении тихо, прижался губами к упругой венке на стволе и с нажимом провел по ней кончиком языка. Во рту остался сладкий, чуть вяжущий привкус — тоже вишневый. — М-в-х-х… — вырвалось невнятное хныканье из Елисея. Он весь напрягся подо мной, взвился как ужаленный. Член его дернулся и окреп. Я понял раньше, чем он. Втянул его головку в рот и ласково прокатил по внутренней стороне щеки, чтобы успеть хоть немногое. — Олег… — задыхаясь, позвал Елисей испуганно. Толкнулся мне в рот, не то попытавшись отстраниться и сорвавшись с упора на локте, не то не ожидав, что заведется так быстро. Зашипел сквозь зубы, когда я широко облизал головку по кругу: — Ах-х… тщ-щ-ёрт… Елисей рухнул обратно на подушку и застонал в голос. Его сперма туго брызнула в рот и, когда я рефлекторно кашлянул, потекла по подбородку. Пришлось отстраниться, сглотнуть и вытереться тыльной стороной ладони. — Что-то я… — Елисей очухался, потянул вниз край толстовки, прикрывая обмякший член. — П-перенервничал… — Да мы бы дольше не протянули, — хрипло произнес я, подрагивая от колких мурашек. Сел медленно, переборов слабое головокружение. — Мы? — уточнил Елисей удивленно. Сел тоже, придвинулся ближе, опустил руку мне на пах. — Оу… Я фыркнул смешливо, пожав плечами. В ушах звенело — кажется, мне хватило хорошенько к жесткому матрасу притереться сквозь боксеры и услышать свое имя, чтобы улететь. — Успел, все окей, — заверил я, слепо нашел его губы и поцеловал. Елисей кривенько усмехнулся — видно, почувствовал вкус собственной спермы. Я пробормотал ему в рот: — Расскажешь, почему ты такой сладкий? — Лосьон, — шепотом признался Елисей, робко обхватив ладонями мою шею и на несколько секунд углубив поцелуй. Отстранился и смущенно поинтересовался: — Нравится? — Не распробовал, — сказал я с улыбкой. Елисей, глухо застонав, уронил голову мне на плечо. Одной рукой его приобняв, другой я потрепал его по волосам и шепнул на ухо: — Забей. Я тоже скорострельнул. Надо было каждое утро минимум… перед парами. А не крепиться две недели подряд. В следующий раз будет дольше. — В следующий раз? — пробубнил Елисей мне в плечо с намеком на воодушевление. — А когда? — Ты, кажется, собирался по делам, — рассмеялся я, зарывшись носом в его вихры. — Обломщик, — попенял мне Елисей жизнерадостно. Расслабился и сообщил: — Пять минут… обнимашек. И иду…

***

Елисей не раскололся, кому не успел купить подарки, из чего я сделал вывод, тщательно сдерживая смех, что всем. Поэтому я отстал от него милостиво и не стал напрашиваться за компанию. Он облегченно выдохнул, сообщил беспечно, что до шести вечера должен справиться, проигнорировав мое сдавленное «Куда ты собрался убить десять часов?!». Нацарапал на бумажке код домофона, этаж и номер квартиры и, нарисовав мне подробную карту (на этот раз проигнорировав язвительное «А то я типа не знаю, где ты живешь»), велел быть у него не позже семи, поцеловал меня, оделся и выпорхнул за порог. Признаться, мне тоже пригодилось свободное время. Я успел сделать генеральную уборку, покормить Лося и вразвалочку прогуляться до пункта выдачи, чтобы забрать подарок Елисея. Пусть я и не рассчитывал, что меня пригласят на семейный праздник, положившись на туманное «Пусть оно как-то само решится с тридцать первым», подарки Алисе Эдуардовне и Ренате я купил заранее. Просто под руку тот шарфик попался. И те духи тоже удачно подвернулись. Понимал вроде, что рискованно покупать одежду или аромат, не зная наверняка предпочтений одариваемых женщин. Но свезло, что Елисей вещи и косметические средства матери и сестры эксплуатировал в хвост и в гриву, разбавляя и без того экстравагантный гардероб, и примерное представление об их вкусах у меня сложилось. Только Коле, парню Ренаты, я, естественно, ничего не выбирал, но тут на помощь пришел Гоша, которому я немедленно по телефону на назревшую проблему пожаловался. — У меня вискарь есть неплохой, — мгновенно, даже не задумавшись, подсказал Гоша. — Подгоняй, отдам. — За сколько? — Гонишь? — фыркнул Гоша в трубку. — Бесплатно. Совесть я успокоил тем, что занес Гоше полный пакет табаков для кальяна. Двух зайцев разом убил — избавился от его вечных вздохов, что нет времени съездить в нормальную табачку на другой конец города, и вопрос с подарком на Новый год решил. Времени до семи еще было предостаточно, поэтому мы забили кальян и устроились в гостиной. — С кем отмечать будешь? — спросил я, затянувшись. — Один. — Гоша скривился показательно, не в первый раз продемонстрировав, что думает о скучной традиции праздновать начало нового года. Правда, сегодня, судя по тону, он соврал — бездарно причем, — и от меня не укрылось, как взгляд его метнулся на секунду к телефону на журнальном столике. — Да? — уточнил я недоверчиво. Прищурился, так и не дождавшись, когда Гоша на меня поднимет глаза. И закашлялся дымом, догадавшись. — У тебя кто-то появился?.. — А что, ревнуешь? — поддел Гоша беззлобно и лениво, и я закашлялся сильнее. Чтобы этот говнюк упустил случай покрутить мне нервы напоследок? Да все, походу, было серьезнее некуда. — Кто? — спросил я с разыгравшимся любопытством, передав ему кальянную трубку. — Хули молчал? — Саша, — ответил Гоша лаконично, лишь слегка пригубив дыма. Естественно, никаких общих знакомых Саш у нас не было. Он осклабился. — Молчал… чтоб не сглазить. — И кто этот счастливчик? — продолжил я допрос с пристрастием. Во-первых, обрадовался, что он не будет пофигистично жевать оливье под бой курантов в пустой квартире. Во-вторых, было забавно видеть Гошу смущенным — редкое зрелище. — Счастливица, — поправил Гоша тихо. — Брешешь. — Я расплылся в широкой улыбке. — Может, мне тебя хватило? Как отрезало, братан, как отрезало, — гоготнул Гоша нервно и, поддев пальцем резинку в длинном хвосте, чтобы не тянула, вдруг признался серьезно: — Сам не ожидал, что так далеко зайдет. Она старше… на семь лет. — Гоша кинул на меня странный взгляд, будто приготовившись заранее к неодобрению. Я лишь сдержанно кивнул, дожидаясь подробностей. Гоша, заметно растеряв в напряжении, продолжил бойче — чувствовалось, что ему давно не терпелось рассказать хоть кому-то: — Владелица салона маникюрного над шаурмичкой. Ей, типа, клиенты жаловались, что пахнет мясом. Приходила, вся такая фифа модная, капать на мозг, как будто ее кто-то заставлял помещение над точкой моей выкупать. Ну и началась война курицы и ноготочков. Ей мясом воняет, мне — ацетоном. Цапались, бодались, инспекциями и инстанциями взаимно грозились. Она мой телефон где-то надыбала, давай мне названивать. — Гоша улыбнулся. — Пиздец сколько мы на ушах друг у друга приседали. Причем так… не по делу уже даже… Чумовой флирт вперемешку с угрозами пошел. Завалился к ней по приколу ногти сделать — прикинь? Сашка лично взялась. Думал, без пальцев останусь… А чо, — Гоша хмыкнул, — понравилось, аккуратно, с цветочками. И с розовым хуйцом на ногте среднего пальца. Она стала через раз на обед заскакивать… И как-то… не знаю, заобщались, захотелось нормально... На свиданке вот были на прошлой неделе. — Гоша неуютно поежился. — Ссусь теперь, что просру все и в своем стиле сведу к потрахаться и забыть. — Он кинул на меня новый, тяжелый взгляд исподлобья. — Прости, что с тобой просрать… не боялся так, как теперь с ней. — Дурак? — спросил я отчасти насмешливо, отчасти сочувственно, покачав головой. — Все в порядке. — И у меня все действительно на этот счет было в порядке. Я остыл давно, как и понял окончательно то, что ему и озвучил: — Хорошо, что мы остались друзьями. Так и надо было. Слава богу, остановились вовремя, а то бы я у тебя на диване не раскуривал сейчас кальян. Да и… — К щекам хлынула кровь, в груди потеплело сразу же. — Благодаря тому, что ты мне мозги в свое время вправил, я его встретил. — Что дарить будешь? — тут же живенько переключился Гоша. — Э, нет, — фыркнул я, разгадав бесхитростный маневр, — сначала ты возьмешь телефон, перестанешь ждать у моря погоды и позовешь Сашу на Новый год. — Поздно, — тускло высказался Гоша. — Нихрена не поздно, — возразил я убежденно, отняв у него кальянную трубку. — Даже если не сможет планы поменять, хоть знать будет, что ты серьезно настроен. — Я не упустил случая напомнить едко: — Сам мне не так давно втирал, что надо прекратить себе мозг ебать. Возвращаю совет. Гоша поворотил нос, но все-таки сдался и написал Саше, переложив телефон поближе и поминутно на него косясь. Я показал ему взамен на проявленную смелость подарок, который купил Елисею. — Еба-а-ать символично! — засмеялся Гоша звонко. — Это сколько ты пахал на эту роскошь? — Сколько посчитал нужным, — ровно отозвался я. Да, много. Пришлось пожертвовать где-то сном, а где-то — временем с Елисеем. Но оно, на мой скромный взгляд, того стоило. Ближе к семи я стал собираться к Гладковым. Гоша приободрился, получив от Саши согласие приехать на такси к часу ночи после посиделок с родителями. Он выдал мне вискарь в красивом подарочном пакете, проводил до подъездной двери. Мы обнялись, пожелали друг другу отличных выходных и разошлись, условившись списаться второго числа. Я заглянул домой, насыпал Лосю корма и поменял воду в миске. Переоделся в более-менее парадные брюки и бежевую рубашку для особых случаев. Перепроверил все подарки, потупил в прихожей, уговаривая себя, что нервничать не из-за чего. Накинул пуховик, намотал шарф и вышел наконец, вдохнув полной грудью морозный воздух, пронизанный тягучим ожиданием волшебства. Шел медленно, стараясь прийти ровно к семи, наизусть знакомыми опустевшими дворами, переваривая приятное послевкусие встречи с Гошей и отвлеченно гадая. Как Елисей отреагирует на подарок? Как его мать примет меня? Понравлюсь ли я Ренате? Нормально ли отнесется к парочке геев Коля? И почти уже у нужного дома остановился, засмотревшись на танец снежинок под козырьком уличного фонаря. Огляделся, в вечерней полутьме не различая, но зная по памяти, что позади остался плавный, немного в горку, поворот к моей улице, за детской площадкой притаилась единственная в ряду выкрашенных в зеленый синяя подъездная дверь. Зная точно, где и какая стоит скамейка, что на асфальте в углу соседнего дома еще виднеется наверняка подтертая временем надпись «Зайчик, я тебя люблю. Прости меня». Знакомый, свой до ощущения, что я родился здесь и провел все свое детство, обычный и изрядно потрепанный спальный район, в котором случилось так много важного. Глупые подростковые поступки, пьянки не в той компании, драки, слезы, улыбки. Первые настоящие друзья, ощущение причастности и нужности, первая настоящая работа за бабки, первый любовный опыт. Решение бороться за себя и свою судьбу, в корне перевернувшее мою жизнь. Терпение и упрямство. Срывы. Попытки приучить себя к учебе заново, себя же то наказывая, то поощряя. Прощание с бабушкой. Зубрежка до рассвета, высветлявшего небо над ровной линией девятиэтажек в бодрый рыжий, накануне ЕГЭ. Нервы, экзамены, облегчение, поступление. Новая надежда. Отвлеченные мечты о том, за чью яркую шевелюру зацепился нечаянно взгляд на первом семинаре. Опасливое наблюдение за пугающе гиперактивным смерчем со стороны. Случайность имени Бориса Королькова, подтолкнувшая его ко мне за парту. И вот я здесь. С его подарком в кармане. С ним — прямо у меня под сердцем, где расслаблялся с каждым днем клубок старой колючей проволоки, обещая, что мне не надо больше бояться. Что я не обязан быть одиноким. Я набрал код домофона, поднялся по лестнице на второй этаж. Хотел повременить и продумать план дальнейших действий, но рука сама собой потянулась к звонку. Без плана. Так, как подскажет наитие. Теперь я мог позволить себе жить, не просчитывая все до мелочей. Мог позволить себе окунуться в легкий предпраздничный мандраж и не держать под контролем то, что держать никогда не следовало. Дверь распахнулась, из квартиры понесло теплом и запахом еды, послышалась веселая, с огоньком, перепалка двух женских голосов с кухни под шкварчание масла на сковороде. Дальше по коридору, в гостиной, видимо, бормотал телевизор и перемигивалась разноцветными лампочками из-за распахнутой двери гирлянда на маленькой настоящей елке. Незнакомый пепельный блондин — «Черт, у Елисея что, еще и брат есть? Почему не предупредил? Я не купил подарок!» — в голубых линялых джинсах и черной рубашке навыпуск встретил меня на пороге, наградив осуждающим взглядом карих глаз. — Олег Андреевич, в чем дело? — возмутился он почти убедительно. — На минуту опоздал! Шестьдесят — целых — секунд! Считаю, ты проштрафился. Теперь ты должен мне извинения на коленях и поцелуй. Я промолчал, не веря ушам, в которых звучал его голос. Может, я бы долго тупил. Но его губы изогнулись в такой знакомой улыбке. Его большие карие глаза так хитро и знакомо, до непроизвольного ускорения пульса и тепла, разлившегося в груди, на меня посмотрели. — О! — Елисей первым прервал молчаливую игру в гляделки, пальцами неловко смахнув светлые волосы за ухо. — Не узнал? Я забыл... пока пылесосил. Новый год — новый я! Он взял меня за руку и решительно завел через порог. Привстал на цыпочках, поцеловал, так же как и я, не закрывая глаз. — Ты нереально красивый, — вырвалось из меня хриплое и искреннее через подступившие слезы. Не знаю, что больше меня проняло. То, как ему шел его натуральный цвет, или спокойное любопытство, с которым он обернулся на большое напольное зеркало. — Думаешь? — Елисей улыбнулся мне в отражении и подмигнул. Наверное, тоже подумал о ненужных моментах контроля. — Не знаю… может быть.