Змеи с лисами не дружат

— Футболку твою брать, которая «Четверг»? — спросил Елисей, высунувшись в коридор из комнаты. Отставив на стиралку закрытую банку акрила, я выглянул ему навстречу из ванной. В одной руке Елисей держал свою спортивную сумку, набитую нашими полотенцами и трусами, в другой — ту самую черную футболку с надписью «Четверг» на груди. Я невольно усмехнулся. В далеком июне Елисей меня начал мариновать вопросами — и это за две недели до даты, — что же изволит моя душенька получить на девятнадцатый день рождения? Напрягать его чем-то сильно затратным я не хотел, но в то же время не хотел и ляпнуть от балды первую попавшуюся хрень, которой потом не буду пользоваться. Елисей настаивал, перебирая купюры с подработки, и в итоге я, пораскинув мозгами, пришел к выводу, что мне не хватает футболок. Вечно гоняю в одних и тех же рубашках, которые, может, и практичны на университетских парах и при выходах куда угодно, но дома и в неформальной обстановке смотрятся глупо. Ну я и сказал Елисею, что мне нужен комплект однотонных черных футболок среднего качества. «Что, прям одинаковых?» — удивился Елисей. Зная, как хорошо у него работает фантазия и какими принтами меня могут одарить, я решительно кивнул. «Да, одинаковых, однотонных, черных, — сказал я, памятуя пижаму с летящими на крылышках маленькими хуями, которую Елисей на прошлой неделе откопал в «Вайлдберриз» и заявил, что подарит Боре. — Ну чтобы на каждый день недели». «Ага-а, — протянул злобный гений, засверкав карими глазами. — На каждый день недели. Вас понял, капитан». Стоит ли уточнять, что у меня теперь есть семь одинаковых футболок, на каждой из которых огромными белыми буквами написан соответствующий день? Елисей, кстати, не смог удержаться от интерактива. Помню, как охуел, когда собирался, видя, как его накануне колбасило по всей квартире с загадочными смешками, получить в полночь праздничный минет, а услышал звонок в дверь. В гости нагрянула вся неделя. Гоша, Леший, Боря, Маша, Дима, Лева и Настя Аннушкина, натянув подарки Елисея, ввалились в строгом недельном порядке через порог с радостным «Сюрприз!». Мы приговорили почти весь вискарь, который мне подарили Леший с Борей, трижды поменялись футболками и сыграли во все конкурсы, которые были в запасе у Елисея. Гости разошлись не раньше семи утра. В семь с половиной пьяный и довольный до усрачки понедельник хорошенько отсосал четвергу и под «Эй, постой, а ты?» рухнул лицом в подушку и блаженно отрубился. Лучший день рождения в моей жизни. Футболки тоже лучшие — ношу не переношу. Теперь, если приходим с Елисеем на тусу и задерживаемся до полуночи минимум, у Маши и Димы традиция орать в нули: «Он во вчерашней, он во вчерашней!» — Да, бери, — сказал я, и футболка отправилась в сумку. К слову о том, почему мы вообще собирались куда-то с банными принадлежностями: у нас с Елисеем в ванной разразился пиздец имени вялотекущего ремонта. А все потому, что в конце лета мне ударило в голову, что ванная у нас хреновая и ее надо немедленно переделывать. Август выдался жаркий, мы мылись по три раза на дню, особенно Елисей, с которого на летних тренировках сходило по сто пятьдесят потов. Когда много времени проводишь в одном помещении, начинаешь особенно остро замечать все недостатки. Протекающую насадку, криво посаженный смеситель, убогую старую плитку с трещинами, недостаток освещения и стремную раковину, которая старше меня раза в два. Все лето я батрачил на стройке в попытках заработать как можно больше перед вторым курсом, деньги копились, нужный бюджет образовался, возник и излишек, который я мог пустить на благое дело. На стройке же мне перепала охуенная новая раковина, которой мне оплатили сверхурочные. Я решил, что это знак, и заявил Елисею, не питая иллюзий, что справлюсь в два счета: «К Новому году сделаю тебе нормальную ванную». Елисей пришел в неописуемый восторг. Он еще неделю после хвастался всем подряд, что, цитирую «мой мужик делает для меня ремонт, прикиньте». Под сентябрь, когда я начал сдирать со стен старую плитку, Елисей задумчиво почесал в затылке и заявил: «Нет, так не пойдет. Хули ты один будешь горбатиться? Давай вместе сделаем себе такой подарок к энгэшке». Не то чтобы Елисей слыл великим специалистом ремонтных дел, но без его помощи мой энтузиазм очень быстро бы потух. Только ему хватило терпения объездить все магазины в городе и прошерстить все сайты, чтобы подобрать злоебучий унитаз того же оттенка, что и халявная раковина. Потом они с Ренатой и Леной, женой моего брата, еще неделю провели в поисках подходящей плитки и водостойкой краски. Игорь предлагал тупо оплатить нам рабочих и материалы, но мы же, сука, экономные, а еще ебать какие гордые. Что у нас, руки не из того места растут, чтобы не сделать себе ремонт самостоятельно? Не рассчитали мы только одно. Начался второй курс, профильных дисциплин прибавилось, одновременно учиться, подрабатывать, а в случае Елисея еще и тренироваться к соревнованиям само по себе оказалось тяжело. Приходя вечером домой, мы садились в коридоре у стенки напротив распахнутой двери в раскуроченную ванную, по полчаса тупили, оценивая мысленно масштаб бедствия, а потом малодушно сливались с предложением «Давай завтра начнем? Ух как начнем, сразу все сделаем». В общем, очухались мы с тем, что ванная не готова даже близко, под самый Новый год. И начали как ужаленные наверстывать то, что могли бы дозировать по часику-другому в течение четырех месяцев и ненапряжно закончить. Подготовили стены, потолок и пол, поменяли освещение, сделали лампочки над зеркалом, чуть инфаркт не схватили, когда решили, что у Лося вся морда в белом, потому что он похавал шпаклевки, пока не догадались, что он выжрал сметану из-под сырников, которую мы бросили на столе, потому что даже поужинать нормально не успевали. Срались мы жутко. Сразу вспоминалось Борино: «Ха! Ремонт. Я со своим хуилой затею ремонт, только если решу, что мне жить надоело — и ему тоже». Ссорились чуть ли не каждый вечер. Дверями хлопали и кидались тряпками, орали как сумасшедшие, будто от того, что плитка не легла тютелька в тютельку, и придется узкую полоску в углу заложить срезанными по пять сантиметров, зависит выживание человечества. Ночью, пробомбившись, встречались в коридоре, нылись, что просто устали, но не хотим сраться из-за откровенной хуеты, потому что плитка у нас до следующего ремонта, а мы друг у друга навсегда. Мирились на мизинцах и трахались, перепачканные в шпаклевке, как в последний раз. Натерпелись всякого за конец ноября и декабрь. Выматывались, как ездовые собаки, и регулярно по очереди опускали руки, ища второе, третье и пятисотое дыхание друг в друге. Кто-то вот говорит «Отношения в кайф, но бесит, когда партнер тебе ноется». А для меня, как я понял только сейчас, стало бы катастрофой, приди Елисей домой и зажуй непереваренные тревоги внутри себя, будто я не то что понять порой тонкостей не способен — это не редкость и это нормально, — но хуже… не способен посочувствовать и поддержать. Спроси меня кто сейчас, что тебе дороже всего в теле любимого человека? Плечо. В которое ты плачешься, когда не хватает сил. На которое опираешься, когда их мало, чтобы вывезти одному. Которое целуешь, обещая, что сделаешь все ради банального, но нужного как воздух «Все будет хорошо», если сил не хватает ему, а у тебя есть запас. Я люблю его плечи. Они могут быть сильными, могут быть слабыми. Они никогда мне не врут. За последнее время я эти плечи успокаивал раз пятьдесят и раз пятьдесят на них опирался. Ремонт, как бы пафосно это ни звучало, наши отношения только укрепил. Нам представилась возможность увидеть, какие мы в гневе и в пылу ссоры. Что мы можем пойти на компромисс, что можем сколько угодно ругаться, но без крайности трагизма, потому что все равно окажемся друг у друга в руках, потому что знаем, что как бы сильно ни хотелось беситься сейчас, потом куда сильнее захочется пойти на мировую. В общем, двадцать девятое декабря подкралось незаметно, и ремонт наконец оказался на финишной отметке. Мы залили ванну акрилом и докрасили последние куски не прикрытых плиткой стен. Осталось только дождаться, когда все как следует просохнет, чтобы прикрутить смеситель и торжественно разрезать красную ленту, которую Елисей приготовил, чтобы растянуть в дверном проеме. На последней стадии ремонта мы не могли уже по-быстрому аккуратно ополоснуться, поэтому устраивали банное турне по домам родни и друзей. Мама настаивала, чтобы мы мылись только у нее, а то и ночевали, чтобы не дышать прелестными запахами акрила и краски, которые стояли по всей квартире. Но мыться у того же Лешего было куда удобнее хотя бы потому, что у него мы могли это сделать оперативно и вместе, а еще после душа нас не ждала накрытая на семерых поляна, которую нужно было сожрать в две хари. Вот и сегодня решили, что осчастливим своим присутствием именно Лешего с Борей, благо мама все равно пригласила коллег из пожарки устроить небольшой новогодний корпоратив у нее дома. — Пойдем? — спросил Елисей и, поймав злобный взгляд пушистого и вычесанного Лося с порога темной кухни, проговорил со смешком: — Ну вот не надо кипятиться, смотри, какой ты у меня чистый и красивый, а? Лось отвернулся и сел к нему жопой. Все потому, что Елисей наотрез отказался впускать Лося в новый год пыльным после ремонта. Учитывая, что накануне утром мы тщательно отмыли следы своих трудов, полоская тряпки на кухне, Елисей решил искупать последний источник грязи и сунул Лося в ту же кухонную раковину. Лось вопил так, будто мы никогда его не мыли. То ли его кошачья гордость пострадала от того, что его приравняли к тарелкам, то ли ему не понравилось, что Елисею пришлось вычесать его драгоценный хвост от кусочков застывшей шпаклевки. Но к нам днем в дверь уже позвонила соседка, решившая, что мою хату взломали под праздники какие-то живодеры. — Пойдем, — согласился я и окинул ванную долгим взглядом. Красиво, стильно, а главное — светло. Останется только поставить помывочные средства на новую полку, кинуть коврик на пол, вернуть на раковину мыло и стакан с зубными щетками, полотенца прицепить на крючки и повесить шторку. Что не помешало мне приглядеться повнимательнее: я все еще не верил, что ремонт останется в уходящем году и больше ничего не надо будет подкручивать и докрашивать. Мы заперли дверь в ванную, оставив лоток Лося в коридоре, оделись и вышли из дома. Зима в этом году снова выпала снежная. Но сугробы по окрестным дворам, силами коммунальщиков собранные из белых богатств на дорогах и пешеходных тропинках, выросли раза в полтора выше прошлогодних. С неба постоянно сыпалось, добавляя дворникам работы, дети прокатали себе ледянками кучу импровизированных горок, а взрослые залили их водой, увеличив великим гонщикам тормозной путь. Полчища снеговиков атаковали площадки, и, что приятно, никому в голову не пришло спиздить красивые большие пуговицы, ведерки, мишуру и цветастые шарфы — снеговики днями напролет стояли нарядные и радовали прохожих, даже самых заебанных предновогодней суетой заставляя улыбнуться по пути на работу или в магазины. У меня настроение от прогулки тоже поднялось сразу на несколько пунктов. Ремонт подошел к концу, мы выжили, скоро Новый год, рядом со мной топал Елисей со спортивной сумкой через плечо, в неизменной розовой куртке и шапке, натянутой на всклокоченные светлые волосы. И может, под настроение и расслабон имени закончившегося ада, а может, потому что мы уже с неделю почти, не имея возможности нормально помыться у себя после секса, им не занимались. Но я вспоминаю, разогреваясь в пуховике стремительно, как поставленная на максимальный режим духовка, середину декабря. В тот день мы ремонтом не занимались по случаю дня рождения Левы, который Настя Аннушкина устраивала в его любимом ирландском пабе. К слову, так совпало, что паб одновременно с нами праздновал пять лет со дня открытия, поэтому веселье закончилось глубокой ночью, а у меня еще пару дней после в ушах звенели ирландские песни и во рту стоял привкус гиннесса, который я хлестал на скорость в ходе конкурса — и выиграл, между прочим, нашей компании шоты с джином. Ночью мы с Елисеем, вроде слегка протрезвевшие после прогулки по набережной и катаний на ватрушках, а вроде все еще пьяненькие, лежали в обнимку абсолютно голые в кровати. Тогда ванная была открыта для желающих помыться, вопрос о горячей воде и чистоте не стоял, зато кое-что другое стояло у нас обоих достаточно бодро. Я пластом лежал на спине, расплавленный алкоголем и ленивыми поцелуями, Елисей устроился на мне сверху, раздвинув мои ноги так, будто забыл, что мне до его растяжки далеко, целовал в губы и в шею и терся о мой член своим настойчиво, офигенно напористо, самое приятное делая за обоих. Прелюдия плавно поднимала градус возбуждения, все вело к логическому продолжению, и тут в мою голову, затуманенную алкоголем и накрученную легким ощупыванием твердокаменных мышц его бедер и жесткой бицухи, пришла отличная мысль. Я приподнялся на локтях и, не в силах скрывать эту мысль от Елисея, прошептал прямо ему в ухо: «Бля, что-то хочу, чтобы ты меня трахнул». Как у Елисея получается так молниеносно, будто по команде, до сих пор не понимаю. Но он, услышав мой хриплый зов, издал короткий стон и немедленно обкончал мне весь живот. Мы уставились друг на друга в темноте — он, охуевший то ли от того, что скорострельнул, то ли от предложения, и я, пьяно обиженный обломом. «Ты с елки упал?» — слабо уточнил Елисей. Как будто не его щеки в скудном освещении лампочки, горящей в коридоре, стали краснее вечернего платья Насти Аннушкиной, которое произвело фурор во всем пабе. Как будто не он от одной фразы кончил и еще с минуту дрожал на волне крепкого оргазма. Пришлось приподняться, ткнувшись стояком Елисею в живот, намекая, что этот разговор можно отложить, раз уж он «Не такой, как ты мог подумать», но все же выведенный из строя внеплановой разрядкой. Елисей виновато ойкнул и рванул вниз делать мне минет. После мы на заплетающихся ногах пошли в раскуроченную ванную и аккуратно друг друга вымыли. Елисей, развернув меня и натирая мою татуху на спине мочалкой, долго пыхтел, собираясь с мыслями, прежде чем спросил: «Не, ты это серьезно? Не шутишь?». «Шучу конечно. Ты забыл, что встречаешься с клоуном? — фыркнул я саркастически в ответ, с удовольствием подставив под мочалку затекшую шею. Елисей меня мочалкой уже не натирал, а задумчиво наглаживал, а я его реакции как бы знаю от корки до корки, чтобы понять — предложение его зацепило. Думает. Размышляет. Пытается самому себе задвинуть, что ему не нравится. Ага. Думай дальше, пушистый. Я спросил после тщательно выдержанной паузы: — Ну? Какие мысли?». Мочалка прокатилась по спине и принялась наглаживать задницу. «Не знаю, — сказал Елисей, чуть заикаясь. — П-позитивные». «Это значит да?». «Это значит… черт, давай попробуем, м?». Для меня никакого перелома принципов пополам не случилось. Я, между прочим, недовстречался с Гошей и не представлял ни тогда, ни сейчас, кем надо быть, чтобы с Гошей в постели оказаться сверху. Брэдом Питтом? Но в ту ночь мы с Елисеем не стали рисковать. Во-первых, моя задница подзабыла, когда в последний раз ходила в анальные приключения, и мне требовалось время на подготовку. Во-вторых, кончить еще раз после количества выпитого алкоголя стало бы верхом фантастики. Поэтому мы вернулись в кровать и продрыхли до позднего утра. За похмельным завтраком вопрос всплыл снова. Елисей снова покраснел и поломался, но любопытство и поцелуи-уговоры взяли верх, и к ночи я был готов физически и морально отдаться ему за пылкое заявление вкупе с полным обожания взглядом карих глаз: «Я тебя так люблю, ты бы знал». Вспомнил по дороге, жаром пробрало до костей. Елисей осторожничал, нежничал и отнесся к смене позиций в постели с такой ответственностью и старательностью, что я стонал, как будто мы снимали порно, и мне дали команду издавать звуки помощнее, и, предчувствуя разрядку, разодрал Елисею всю спину ногтями. Винил себя пиздец как — пришлось обрабатывать царапины зеленкой. Зато сам Елисей срать с высокой колокольни хотел на обработку и еще уворачиваться пытался, мол, оставь, мне нравится. Мне тоже понравилось — все, кроме бесконтрольно распущенных рук. Я готовился к чему-то другому, попроще, опираясь на опыт, но Елисей превзошел все мои ожидания, подарив мне столько эмоций и ощущений, что я еще пару дней, когда мы не могли трахаться, потому что он поехал помочь Ренате с разбором старых вещей, дрочил как озабоченный исключительно на свежие воспоминания. Елисей не то чтобы сильно изменился после этого опыта, но что-то в его самооценке сдвинулось на пунктик выше. Он будто бы стал активнее проявлять инициативу, чаще приставать и на полную катушку наслаждаться тем, что он, оказывается, тоже может меня порой смутить, обняв сзади и по-хозяйски, с уверенной ленцой поцеловав в плечо, потискать за зад. — Эй, куда? Пришли, падик Лешего, — сказал Елисей, схватив меня за руку. Пришлось притормозить и вынырнуть в реальность. — Угу. — Почесав кончик носа, я подошел к двери и набрал код квартиры Лешего на кнопочной панели домофона. — О чем задумался? — весело спросил Елисей у меня за спиной. — Ни о чем, — соврал я, но почувствовал, что покраснел до ушей. — Пизди-и-ишь как дышишь, Олег Андреич, — протянул Елисей, развеселившись и, похоже, догадавшись. Ничего удивительного. Мне иногда кажется после минувшего-то года наших отношений, что Елисей догадается о чем угодно, что со мной связано. Я вот тоже могу с одного только вздоха после прозвучавшего утром будильника определить, в каком настроении он проснулся. — Солнце, не нагнетай, — протянул я в ответ просительно, не оборачиваясь и мечтая, чтобы кто-то поскорее отозвался на звонок домофона. Мы к чужому дому подошли. Мы где трахаться-то будем, если он меня заведет? Ну не в ванной же у Лешего. Или… Бля, верх распутства. Нет, любимый злодей, не надо, а? — Солнцу жарко, — сказал Елисей с провокационным смешком, оказавшись очень близко у меня за спиной и, кажется, привстав на цыпочках. Охуенно. Охуенно жарко, я бы сказал. В динамике домофона раздался щелчок, а следом раздраженное Борино шипение: — …трусы не трожь, кому сказал, к нам приличные люди идут, бля!.. Кхм… Кто там? — Приличные люди, — подавив смешок, ответил Елисей. Боря без лишних слов открыл нам, и мы поднялись к Лешему на этаж. На пороге квартиры нас встретил Боря. Взвинченный, судя по бешеному взгляду, и, судя по напяленной кое-как футболке, вспомнивший о нашем визите поздновато и в ходе очень интересных дел. — Змей, Лис, приветы! — донесся охрипший голос Лешего из спальни. — Мы помешали? — спросил я шепотом, надеясь, что Боря не взмахнет экспрессивно руками, и полотенце вместо штанов, которые он, видимо, в спешке не нашел, не слетит, ничем не поддерживаемое, ему под ноги. — М… нет. — Боря отчаянно покраснел и попятился назад. — Мойтесь на здоровье… э-э-э… Щас оденусь. Мы это… примеряли шмотки в… э-э-э… театр… Лис, там чай свежий на кухне, если хочешь… С этими словами Боря юркнул в комнату и захлопнул дверь. Оттуда немедленно донесся его громкий шепот: «Снимай резинку! Снимай, чудище, кому говорю!» И приглушенный бубнеж Лешего: «Не снимается… Клянусь, не стягивается, сука». Мы с Елисеем переглянулись. Его ухмылка одновременно меня заинтриговала и нехило так напугала. — По очереди, — поставил я условие твердым, решительным тоном. Ну не выдержу я, если Елисей потащится со мной. Мы и так по ночам жмемся друг к другу с осторожностью под одним одеялом и целуемся невесомо, опасаясь случайно накрученного градуса. Ты главное дождись ванной, родной, уж мы с тобой закатим марафон, не переживай. — Окей, — на удивление легко согласился Елисей, пожав плечами, вручил мне сумку с вещами, а сам пошел на кухню пробовать свежий чай. Наверное, перед театром заварили, чтобы не тратиться в буфете. Ценители искусства, епта. И нет, я не поник от его сговорчивости. Но какая-то часть меня, наверное, все же хотела, чтобы Елисей настоял на своем, втолкал меня в ванную и вжал покрепче в кафель со словами «Мы тихо». А потом закрепил наш скудный пока что опыт смены ролей. Проглотив дурацкую обиду — сам же ему сказал, что не надо, стыдно, — я закрылся в ванной, разделся и залез в душевую кабинку. Мысль в голове все же проскочила. Наша-то высохнет совсем скоро. Может, даже сегодня высохнет? Акрил я зубочисткой опробовал, краска на стенах водостойкая, даже если чуть не высушенная. Короче, прикинув, что могу не дожить до Нового года без репетиционного салюта, я заключил сделку с совестью, и пока мне позволяли остаться в душе в одиночестве, я на всякий случай — вот буквально на всякий — решил подготовиться, если Елисей ночью снова начнет разгонять тему активных приставаний. Случайно, вот совершенно случайно, у Елисея в сумке оказался флакон со смазкой. Очень предусмотрительно. Пока, задрав ногу и уперевшись коленом в низкую навесную полку, я молился, чтобы не ебнуться под напором горячей воды на ребристое дно кабинки, и на всякий пожарный случай заталкивал в себя пальцы, проклиная затекшую руку, мой член, кажется, решил, что мне критически необходимо вздрочнуть в эту самую секунду. Чуть искры из глаз не посыпались, так заныли яйца. Пришлось, стиснув зубы, раскорячиться, и, пальцами одной руки наминая дырку, пальцами другой обхватить твердый член и немного погонять его в кулаке. Кайфово жесть. И хорошо, что я закрылся. — Зачем закрылся? — раздался тихий вопрос под скрип резко распахнувшейся стеклянной дверцы кабинки, и спину ошпарило холодом на контрасте с горячим паром внутри. — Я минуты две в замке ковырялся, не слышал? Палево. Поздно как-то было пальцы вынимать из дырки, отпускать член и делать вид, что я тут состав шампуней читал, а меня отвлекли от выбора между мятной свежестью и сосновым углем. Пришлось сперва медленно опустить ногу, потом так же медленно вынуть пальцы из хорошенько смазанной и растянутой дырки. И все это провернуть, не переставая дрочить и упрямо стоя к нему спиной. Потому что я перевозбудился, думая о нем. Потому что сил не осталось моральных уговорить себя, что с оргазмом можно повременить. — Олег Андреевич, ты совсем ебобо? — уточнил Елисей полуобиженно, полувесело. Судя по шорохам, он скинул шмотки, а через пару секунд залез ко мне в кабинку и закрыл нас. До чего же хорошо — снова тепло, а еще он рядом встал и обнял меня со спины, позволив мне откинуть голову ему на плечо и слепо подставить губы под поцелуй. Не уворачиваясь от хлеставшей по нам обоим воды из высоко закрепленной душевой насадки, мы напились поцелуем со вкусом шампуня, который я успел плеснуть на голову. Елисей сморгнул воду с ресниц и, приподнявшийся для поцелуя на цыпочках, опустился вновь, уткнувшись губами мне в плечо и пробормотав: — Я ревную, когда ты без меня себя трогаешь. — Прости, солнце, — отозвался я хрипло, разжав пальцы послушно. Поежился от приятного и несвоевременного предвкушения, почувствовав, как удобно его твердый член расположился между моих разведенных ног и уткнулся головкой мне в яйца. Ну все. Я сам себя переиграл. Я же не смогу Елисею отказать — я же нам обоим отказать не смогу в долгожданной награде за пережитый со скандалами и примирениями ремонт. Я только спросил слабо: — Леший с Борей?.. Елисей насмешливо фыркнул, лишь крепче прижав меня спиной к своей груди. — Они, кажется, резинку снять не смогли. — Они?.. — Ага. Акт первый, сцена первая. — Нифига они без комплексов, — протянул я с возмущенным восхищением. — Да не говори, — откликнулся Елисей и невинно, но с дрожью нетерпения в голосе уточнил: — Что делать будем? — Тоже в театр сходим? — предложил я, плевав на стыд. Леший и Боря точно нас не услышат. Помнится, мы всей компанией Логова арендовали летом домик с тонкими стенами у одного из пригородных озер. И нам с Елисеем не посчастливилось занять соседнюю комнату. Словами не описать, с каким грохотом изголовье их кровати дубасило о стену. От их криков, стонов и требований Бори задвигать глубже и брать сильнее кровь стыла в жилах и хотелось, закутавшись с Елисеем в одно одеяло, молить небеса о пощаде. Когда все закончилось, из-за стены донесся голос Лешего: «Ебать, думал, мы на весь дом разоремся». Последовал ответ Бори: «Да не, вон как тихо получилось, мы красавы». И раздался звонкий хлопок, будто они дали друг другу пятюню. Так что не услышат, и проблема над нами нависла только одна. Я все еще в росте не убавил, а Елисей не вытянулся, и, подозреваю, стоя нам будет ой как непросто. — Не парься, — посоветовал Елисей, своим коленом осторожно подтолкнув в сторону мое. — Ноги пошире расставь. Уверенно раздающий команды Елисей — просто сказка. Подчиняться ему в такие моменты — одно удовольствие. Чувствовать, как ему нравится, что я доверяю ему и беспрекословно следую советам. Ноги я расставил пошире, ладонями уперся в стенку. Член налился кровью и стоял так, что случайное прикосновение головки к теплому кафелю чуть не унесло меня в нирвану, если бы я не стиснул зубы и не напомнил себе, что уебу себе сам, кончив раньше времени. Елисей нащупал флакон смазки, который я поставил на полку. Секунды текли куда медленнее хлеставшей по затылку и плечам воды. Меня трясло от желания, помноженного на уверенность Елисея в том, что он делал. Поэтому от капнувшей на поясницу и оттопыренный зад смазки меня передернуло так, будто молнией шандарахнуло. — Все в порядке? — обеспокоенно спросил Елисей. Я застыл не дыша: его пальцы чудовищно эротично, с легким дразнящим нажимом выписали пару узоров на пояснице, собирая смазку, и скользнули между моих ягодиц, как к себе домой. — Все в пор… блин, солнце, не надо, — сорвался я на хриплый шепот, ощутив, как Елисей провел подушечкой указательного по раздразненному спешной растяжкой входу. Прямо там запульсировало, я весь сжался, зная, что мне станет слишком хорошо, если Елисей начнет трахать меня пальцами, и тогда мне не поможет обещание прописать себе леща за скорострел. — А то я кончу. Там все нормально. Давай сразу. Елисей задумчиво хмыкнул. Ему, кажется, не верилось, что больно он мне не сделает. — Точ… — начал Елисей с сомнением. — …нее некуда, — перехватил я его вопрос на лету, перевернув в решительный ответ. Ну же, нам обоим пиздец как приспичило. Не время заботиться о сохранности моей задницы, благо я уверен был, что растянул себя нормально, а потом еще и расслаблюсь, под новый виток возбуждения меня заберет так, что я приму его без труда. Уверенность малость погасла, когда Елисей, придержав член, провел головкой между моих ягодиц и попытался деликатно мне присунуть. Не тут-то было. Возбуждение било в колокола, меня колотило — Елисея тоже. Но это не помогало мне расслабиться. Предвкушая, как мне будет охуенно, я лишь сильнее сжимался. Пытаясь перехитрить собственный мозг, все же не мог перестать думать о его члене, о его напряженном лице, которое не видел, но очень ярко представлял. — М. Нет, — выдавил Елисей сквозь спазм в горле. Его член вновь соскользнул ниже, сам он прижался теснее, и его настойчивые пальцы, воспользовавшись моей растерянностью, надавили на дырку, продолжив начатое. — Олег Андреевич, цыц, — сказал Елисей строго, когда я протестующе замычал, поджав пальцы на ногах. Свободной рукой Елисей, приобняв меня, обхватил мой член у основания и с силой пережал: стало не до желания. Все мое внимание перешло на неприятные впечатления от в последний момент подавленной тяги кончить. Елисей знал, куда надавить. Знал как будто и то, что я, отвлекшись, позволю ему протолкнуть в себя сразу три пальца. Под теплые влажные поцелуи в заднюю сторону шеи и плечи позволю себе до самых костяшек задвинуть, повернуть осторожно запястье, чтобы удобнее было, пристроив большой палец в ложбинке между моих ягодиц, от души меня пальцами отыметь. Пульс в учащенном ритме забился в висках. Меня от этой виртуозной пытки ломало. Елисей у нас на опыте, Елисей, солнце мое садистское, с собой такое столь часто проворачивал, что у него, наверное, и мысли не возникло, что с непривычки это пиздец как сладко, стыдно, возбуждающе — и что я задохнусь или захлебнусь в стонах, которые уже рвались из меня бурным потоком, если он немедленно не прекратит. — Ну… пожалуйста… — удалось мне выдавить в паузах между жадными глотками воздуха. — С-сейчас, — на выходе прошелестел Елисей, кажется, тоже сдерживаясь из последних сил. Он сбавил обороты. Вытащив пальцы, не стал растягивать нетерпение до вечности: я опомниться не успел, как в меня проскользнула почти без сопротивления его упругая головка. Елисей по-прежнему пережимал мой член, и я боялся, что стоит ему ослабить давление, я на радостях немедленно спущу ему на руку, но воздуха в легких недоставало озвучить просьбу. И я просто плыл от долгожданных ощущений. Чувствуя, как Елисей, мягко качнув бедрами, зашел в меня глубже. Как, повременив и погладив свободной ладонью между лопаток с нажимом, подсказывая наклониться и пошире расставить сведенные было ноги, начал плавно двигаться внутри. Я не сразу понял, что Елисей разжал пальцы. Только когда он положил ладони мне на бедра и, приподнявшись при очередном движении навстречу, буквально насадил меня на свой член до основания под таким углом, что я вписался, вздрогнув от прокатившейся по телу волны, сделавшей меня за секунду в пару раз горячее воды, лбом в кафель и беспомощно захлопал ладонью о стену — «Давай, сильнее, я больше не могу терпеть». Елисей понял без слов. Чуть резче, напористее стал брать, наконец отпустил планку контроля, поняв, что мне не станет больнее сейчас, только круче — и свободы в его движениях стало больше. Его дыхание сорвалось и уже отчетливо слышалось сквозь шелест воды о дно кабинки. Мне мерещилось, я пульс его разогнавшийся ловил в тех местах, где его пальцы впивались мне в бедра. Казалось, лучше не будет. Вот она — вершина кайфа, с которой вот-вот сорвусь в самом приятном в мире падении. Но Елисей вдруг вышел из меня, чертыхнувшись сквозь зубы. Не успел я потребовать продолжения, он развернул меня, впечатал спиной в кафель и рывком раздвинул мне ноги. Из меня вырвался громкий вскрик, когда Елисей укусил меня в ключицу и тут же бережно зализал укус. Он вновь оказался во мне, заставив, вжимаясь лопатками в стену, проскользить ступнями по ребристому дну кабины, опустившись ниже. Бедра в таком положении напрягались, но как же это лицом к лицу добавило к остроте ощущений. Я видел теперь его блестящие карие глаза. Непослушные мокрые волосы, налипшие на лоб и виски. Его раскрасневшиеся губы, которые жадно поминутно тянулись поцеловать то в кадык, то под челюстью, то в мои покорно приоткрытые губы. Елисей во мне становился больше. Разматывало от стонов, которые срывались с его языка, и несдержанности, с которой он брал меня, такой милый и пушистый большую часть времени, но такой зверь, когда оказывался сверху. Мне в голову било. У меня голоса не осталось стонать. И когда я думал, что буду вечность плавиться в его руках, по телу пробежали колкие мурашки, дыхание перехватило и в глазах потемнело на блаженные пару секунд до того, как я вздрогнул и бурно кончил ему на живот. Чувствовал, как он собирался следом, разнеженный приближением разрядки. Как подстанывал и бездумно целовал в плечо, выговаривая «Люблю» по буквам. Как двигался совсем еще немного, благо я сжал его в себе, Елисея тотчас пробило крупной дрожью, и в следующий момент внутри стало горячо и мокро от его спермы. Когда мы пришли в себя посреди на автомате сыгравшего желания друг друга отмыть, я, задержав пальцы в его намыленных волосах, прислушался к звукам из коридора. Боря и Леший топали туда-сюда, видно, дожидаясь своей очереди в ванную. — Антракт, — сообщил Елисей сорванным голосом, бесновато улыбнувшись, и поластился головой о мою ладонь, молча предложив продолжить вспенивать шампунь. — Мы же не охуели, да? — уточнил я для успокоения нервов. — Это за домик у озера, если что, — успокоил меня Елисей, увлеченно растирая мои плечи мочалкой. — И вообще, у нас ремонт кончился, — добавил я немаловажный аргумент. — И Новый год скоро, — поддакнул Елисей. Он посмотрел мне в глаза проникновенно и сказал уже серьезно: — Я тебя люблю, слышишь? Даже после ремонта всей хаты буду любить. — Я тебя люблю, солнце, — сказал я, поймав вновь, как и в первый раз. Что сердце замирает, когда я это произношу. Что это чувство не старится. — Закрывай глаза, смою тебе шампунь.