Сложное признание и всё, что дальше

Нельзя сказать, что Юля как-то планировала или даже определённо представляла обстановку их первого секса. В фантазиях смутно мелькали любимые чёрные простыни, вино, красные кружева и однажды почему-то наручники, которые заставили Юлю вспыхнуть до корней волос и смущённо закашляться в пустоте квартиры. Вечерний ливень, промочивший их до нитки, выданные взамен сушившейся одежды футболка и спортивные штаны Игоря, узкий диван и чай из кипятка и кипятка в её фантазии не заглядывали никогда, но никто ведь не скажет, что Юля не умеет импровизировать и ловить момент. Она забирается Игорю на колени, прижимается, обнимает за шею, влажно и быстро целует, чувствует горячие ладони на бёдрах, в груди сладко дрожит предвкушение. Юля подаётся ближе, плавно покачивается в руках Игоря, попадает в такт движениям языка, не может сдержать тихие стоны. И не хочет сдерживать, лучше не скрывать и слышать такую же искренность в ответ. Игорь под ней тяжело дышит, горячий, почти застывший, напряжённый, и в этом напряжении она вдруг ловит что-то совсем не эротическое, когда Игорь аккуратно отодвигается: — Юля… Юль, я сказать хотел. — Да? — Юля замирает. От него фонит желанием, да в конце-то концов — она на нём сидит и отлично чувствует его твёрдый член сквозь тонкую ткань домашних штанов, но что-то не так, что-то неправильно в его натянутости. А если ему неприятно?.. — Слушай, если тебе не хочется, то не будем. У Игоря очень сосредоточенное выражение лица, взгляд мимо неё и яркий румянец на скулах. — Мне хочется, правда. Очень, — он глубоко вдыхает и продолжает с хмурой и какой-то отчаянной решимостью. — В общем, я тебя предупредить хотел, что никогда ни с кем не спал. Ты первая, так что не жди от меня ничего особенного, ладно, я ж не умею нифига и… Ну вот так. Да. Думай, быстро говорит себе Юля, думай, что сейчас ему сказать, как не заставить стыдиться этого признания, как показать, что всё в порядке, всё хорошо, это ничего не меняет между ними, что она так дорожит его доверием, ну думай же, давай, не молчи, ты только представь, как ему было трудно это сказать, как же трудно. Но слова, которые она всегда так ладно и легко складывала в предложения, разом вылетели из головы, оставив нарастающую в пустоте панику и беспомощную злость на саму себя, неспособную выдавить в ответ хоть что-то. Взгляд у Игоря становится совсем несчастным, мучительным румянцем горят уже не только скулы, но и лоб, и уши, и шея в растянутом вырезе футболки, и руки он с бёдер Юли уже осторожно убирает: — Знаешь, мне, наверное, лучше… — Давай дальше? — Дальше?.. — на лице Игоря ярко светится недоумение, и ох, если бы Юля сама знала, что делает, а не выпалила первую пришедшую в голову глупость, лишь бы остановить, не дать уйти. — Ты же сказал, что хочешь, и я очень хочу. Значит, давай… давай дальше, да? — хоть бы всё-таки оказалась не глупость, хоть бы не испортить всё с концами, не давить, удержать. Игорь внимательно смотрит на неё, а потом медленно кладёт руки ей на колени, ведёт вверх, Юля обхватывает его затылок обеими ладонями, перебирает густые короткие волосы, спускается пальцами к шее, гладит горячую покрасневшую кожу, тянется поцелуем к губам и наконец чувствует, как Игоря понемногу отпускает, руки на её бёдрах тяжелеют, рот приоткрывается в поцелуе, язык толкается навстречу — и да, вот теперь всё правильно, самое сложное позади, а ещё Юля вдруг ясно понимает, что делать. Медленно целует, прижимаясь ближе, ещё ближе, у Игоря сильное тренированное тело, Юля уверена, что он знает его, знает свои возможности и пределы — как бежать за преступниками, как уворачиваться от ударов и бить самому, как группироваться при падении, как игнорировать недосып и запредельную усталость. Знает, как заживают ссадины, как ноют ушибы и как больно дышать с трещинами в рёбрах. А про удовольствие и близость не знает почти ничего. Юля очень хочет научить, и он ей позволяет, подпускает близко-близко и открывается так, что это похоже на чудо. Ещё совсем недавно хотела кусать, царапать, оставлять отметины — мой, мой, ещё — но тащит футболку вверх и видит шрамы, не до конца сошедшие синяки, и захлёстывает не желанием даже — потребностью нежить, ласкать, чтоб ни тени боли, чтоб только до невозможности хорошо, до звёзд перед зажмуренными глазами. Влажно ведёт вниз по напрягшейся шее, надолго прижимается губами к шраму на плече, касается кончиком языка, вслушивается в быстрое дыхание — всё нормально? — и трогает-трогает-трогает, медленно гладит открытыми ладонями плечи, ведёт к локтям, к запястьям, сплетается с Игорем пальцами, сжимает и держит, успокаивая — я здесь, я рядом, всё хорошо, всё так хорошо, ты не представляешь — наклоняется и трогает губами ключицы, языком вниз до напряжённых сосков, облизать, чуть прикусить, ногтями легонько провести по животу, потом губами повторить линии. Игорь тяжело дышит, давит стоны, горячий, крепкие мышцы под пальцами чуть дрожат, особенно когда по коже царапнуть зубами, а потом зализать, такой красивый, такой доверчивый, невозможно просто, у Юли дыхание перехватывает от нежности и восторга. Юля тянет вниз резинку штанов, спускает на бёдра — ох. Все мысли — подразнить, потянуть, послушать ещё эти задушенные стоны, может, даже заставить просить — вылетают из головы, оставляя внутри только кристально чистое желание сделать приятно. Придержать рукой, взять в рот головку, тесно обхватить губами, языком собирать солоноватую смазку, аккуратно толкаться кончиком в маленькую дырочку, обводить по кругу, скользить по слюне и смазке, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, вслушиваясь в хрипящие прерывистые стоны, прижимая рукой дрожащий напряжённый живот, дожидаясь срывающегося на крик частящего «Юль, Юля-Юля-Юля!..», чтобы втянуть щёки и двинуть головой раз, другой, а потом вытянуться сверху, прижаться, гладить медленно расслабляющееся тело, целовать горячие щёки, шептать на ухо — мой хороший, мой красивый, молодец, вот так, ты такой… такой… Игорь смущается, тянется пересохшими губами, и Юля удивлённо выдыхает в поцелуй, а потом довольно жмурится — не брезгует, ну надо же. Не прекращая поцелуя, Игорь неуверенно гладит её по спине, по плечам, под его бережные прикосновения хочется подставляться и расслабленно мурлыкать от удовольствия, а потом его ладонь касается груди, обжигая даже через ткань футболки, и Юля приглушённо ахает, разом выныривая из мягкой неги. Собственное возбуждение, ещё совсем недавно тлеющее где-то на фоне, возвращается волной, накрывает до мурашек по коже, требовательно тянет между ног. Юле хочется, столько всего хочется сделать с Игорем, но это всё потом, не сейчас, сейчас — взять Игоря за руку, легко потянуть к себе, под резинку штанов, свободной рукой Игорь кое-как стаскивает их ниже, трогает уже под футболкой широкой горячей ладонью поясницу, лопатки, шею, второй рукой неумело ласкает, неудобно выворачивая запястье, не попадая в такт встречным движениям бёдер, тесно, горячо, скользко, Юля почти скулит от нетерпения, напряжение пульсирует под кожей, вот-вот прорвётся, ей надо ещё чуть-чуть, совсем немного, совсем… Игорь ведёт губами к её шее, царапает щетиной, влажно зализывает, и Юля глухо стонет, с силой сжимает бёдрами его руку, замирая на несколько секунд, и блаженно обмякает. Игорь поудобнее укладывает её на себе, осторожно ворочаясь на узком диване, крепко обнимает и шепчет в макушку: — Юль… — Ммм? — Юль, спасибо. — Тебе спасибо. С лиц не сходят глупые влюблённые улыбки, совсем зеркальные. Надо бы в душ и переодеться, на диване тесно и не очень-то удобно, но так тепло, удовлетворённая расслабленность накрывает с головой, ну ещё одну минуточку полежать, а потом… Последним усилием кое-как поправить одежду, нащупать плед, под его колючим теплом тесно прижаться друг к другу и провалиться в сон. А утром можно продолжить с того, на чём остановились, ну и пусть нет свечей, вина и красных кружев — зато всегда можно спросить у Игоря про наручники.