Четыре ночи

*Ночь перед Марли* Она стояла у приоткрытого окна. Поникшую фигуру освещал только робкий свет луны, чьи косые лучи слегка серебрили каштановые пряди. Вокруг была такая тишина, что даже вздох, так рвущийся из груди, прозвучал бы оглушительным взрывом. На фоне антрацитово-молочного окна выделялся четкий профиль слегка склоненной головы и непокорный взъерошенный локон. - Ханджи, иди в постель... Еще совсем рано. До подъема, - мужчина сверился с часами, лежавшими на груде одежды около узкой кровати, - ещё не менее трех часов. Ты должна выспаться. Негоже начинать операцию на больную голову. Женщина молчала. Аккерман прекрасно понимал её метания. Обычно неунывающая Ханджи стала совсем не похожей на себя. Почти месяц, с тех пор, как они получили письмо с Марли. Письмо Эрена. И с этого времени Леви совсем перестал узнавать дорогого ему человека. Бесконечные совещания за полночь, после которых Ханджи и Армин долго спорили, уточняя детали, пока Леви своим фирменным взглядом и крепким словом не прекращал их диалоги, выматывающие тренировки, встречи, и опять совещания, планы и карты, люди, лица, разговоры... Даже в оставшиеся до рассвета часы, прижимая к себе упругое, теплое тело, Леви буквально чувствовал, что мысли Ханджи далеки от него, от его рук и крепких объятий, и тогда он принимал единственное верное решение: целовал слегка обветренные губы, прижимал всем своим существом и гладил мягкие волосы на виске. До тех пор, пока женщина не забывалась в тревожном коротком сне. А он, боясь пошелохнуться, не спал до рассвета, вслушиваясь в ночные звуки и шорохи за дверями. - Командующий..., - Леви крайне редко обращался к Ханджи по званию, и она, услышав это слово, вздрогнула. Чуткий слух мужчины уловил слабый всхлип. В одно мгновение Леви оказался около Ханджи. Сильные руки развернули женщину лицом к себе. Её здоровый глаз подозрительно заблестел и по смуглой щеке побежала соленая дорожка. Аккерман ещё не видел, как она плакала, Ханджи вообще бурно проявляла любые эмоции, от радости до гнева, но вот плачущей он застал её впервые. Растерянность сменилась глухой болью, раздражением на самого себя. Обругав себя непечатными словами, Леви осторожно, но крепко прижал к себе податливое тело. Невесомо касаясь кожи, он сцеловывал соленую жидкость. Хотелось сказать что-то утешительное, но слова решительно не шли в голову. Он просто стоял, прижимая к себе любимого человека и молча злился: на себя, на грёбанную разведку, на идиота Йегера, который заварил всю эту кашу. Ханджи в последний раз судорожно всхлипнула и затихла, положив Леви голову на плечо. - Прости, - еле слышный шепот пощекотал основание шеи, - я немного расклеилась. Всё ещё крепко прижимаясь к друг другу, они в пару шагов добрались до кровати и тяжело опустились на развороченную постель. Леви аккуратно уложил Ханджи на смятые простыни и, придвинувшись к ней, укрыл их обоих колючим покрывалом. Затем пробежался длинными чуткими пальцами по мягким волосам. Огладил линию лица, бровей и лоб, осторожно коснулся шрама. Больше никому Ханджи не позволяла этого делать. Она совсем не стеснялась уродливого рубца, и повязку носила скорее для других, чем для себя. Леви бесконечно восхищался этой женщиной, с каждым днем утверждаясь и уверяясь в своих чувствах к ней. После гибели Смита, единственного, в ком Леви признавал авторитет, единственного кто смог добиться бескорыстной дружбы парня из трущоб, именно Ханджи оставалась тем лучиком надежды, что держал мужчину на плаву. Немного сумасшедшим и бесшабашным лучиком. Но таким родным и до боли любимым. Он никогда не говорил о своих чувствах, но взгляды, бросаемые на Ханджи, жесты и действия, были выразительнее слов. - Что ты делаешь?, - удивленно выдохнула Ханджи, когда Леви с мучительной нежностью начал целовать её лицо. - Пытаюсь тебя склеить… *Ночь на дирижабле* Леви остановился перед обитой железом деревянной дверью без иллюминатора. Прошедшие сутки высосали из него все силы. Хотелось забиться в угол каюты и забыться сном под мерный гул двигателей. Отключиться. Забыть кровавый фарс и выкинуть из головы братьев-Йегеров. Можно было считать, что миссия увенчалась успехом и каким-то чудом им удалось беспрепятственно скрыться на дирижабле. Голова шла кругом от последних событий. Ночь давно перевалила за середину. Леви осторожно постучал в дверь костяшками пальцев. К Эрвину он мог входить без стука, но вот с Ханджи старался этим не злоупотреблять. Они не афишировали своих отношений перед разведчиками, но большинство догадывалось, где коротает бессонные ночи капитан Аккерман. - Войдите! Каюта была совсем небольшой, с такой же скудной обстановкой – никаких привилегий для командующего разведкой. На откидном стуле, ссутулившись, сидел Армин. Ханджи стояла напротив у окна. Парень вскинул на Леви покрасневшие глаза. Их мягкая голубизна в очередной раз напомнила Леви тринадцатого командора Разведкорпуса. Временами Армин напоминал Леви не только Эрвина Смита, но и Ханджи, своим пытливым умом увлеченного исследователя. А прямо сейчас перед ним был потерявшийся в теле взрослого ребенок, уставший и раздавленный смертью близкого друга. - Иди и постарайся поспать, Армин, – тихо сказала Зоэ, а затем без тени улыбки добавила, - это приказ. Арлерт молча вышел, не смотря по сторонам. Дверь за ним бесшумно закрылась. Леви протянул руки, и Ханджи, сделав пару шагов на негнущихся ногах, упала в его крепкие объятия. Мужчина прижал к себе подрагивающее тело и осторожно погладил Ханджи по голове. - Тебе тоже нужен отдых. Ханджи отстранилась, заглянула в холодные, цвета талого льда глаза, потерлась носом о кончик острого носа, а затем просунула пальцы под ремешок амуниции. Сквозь плотную ткань ощущалось тепло. Несмотря на строгий отрешенный вид, молчаливость и скупые эмоции, для Ханджи Леви оставался самым чутким человеком из тех, кого она знала. Лучшим товарищем, другом и любовником, и она отдавала ему всю себя без остатка. От его тепла, от того каким он был в минуты их единения, напрочь сносило крышу. Хотелось прижаться к ладному телу, целовать сухие, но мягкие губы, впадинку ключиц, зарыться пальцами в волосы, прочувствовать его, прорасти в нем. - Леви…Её голос был хриплым. Леви торопливо снимал с Ханджи ремни, затем на откидной стул полетела форма Разведкорпуса, а на пол – узкие сапоги. Быстрыми скупыми движениями мужчина снял с себя одежду. Несколько мгновений – и они стояли, обнаженные, друг напротив друга, не отрывая взгляда, не смея сделать первый шаг. Хотелось выжечь этот миг на сетчатке глаза… Койка была слишком узкой для двоих разгоряченных тел, но это мало волновало Леви и Ханджи. Они наслаждались свободой и жизнью с тонким горьким привкусом грядущих перемен. Сильнейший воин человечества и командующий Разведкорпусом. Мужчина и женщина. Вне политики. Вне страха и смерти. Вне войны. *Ночь в лесу* Ужас в глазах ублюдка напротив сменился оглушительным грохотом и пламенем громового копья, жаром взрывной волны и спасительным холодом воды. Затем время остановилось. Словно сквозь толстый слой ваты он слышал знакомый голос, но не мог разобрать слов, еле ощущал тепло пальцев и покалывание на одеревеневшем лице. Всё тело превратилось в эпицентр боли. Затем шум и жар сменились почти звенящей тишиной, которую изредка прерывал размеренный стук. Он настолько устал от боли, что почти перестал её замечать. Очень хотелось открыть глаза, но сил не было даже на то, чтобы слабо шевелить ресницами. «Опять я облажался, Эрвин. Этот ублюдок сумел меня перехитрить!» – в голове Леви крутилась только одна мысль. Он не знал, насколько серьезно ранен, но все его существо рвалось броситься в погоню за Зиком Йегером. - Тот факт, что ты до сих пор жив, имеет только одну причину. Ты жив, только потому, что Аккерман. Правда? - Ты очень сильно хочешь жить… Голос был совсем рядом. Такой тихий и четкий. Грустный. Полный боли и невысказанных сомнений. Ханджи. Она всегда рядом. -Я бы лучше осталась жить здесь. Да, Леви? Да. Здесь. С тобой. В любом месте. Подальше от сражений, от боли и войны, от умерших товарищей. Но сначала надо найти этот кусок дерьма. Звероподобную скотину Йегера. И стереть с лица земли. Мужчина снова хотел подняться, но только смог дернуть веками, а из перебинтованной груди вырвался хриплый, еле слышный выдох. Затем время опять остановилось, и всё поглотила тьма. Когда Леви с трудом смог открыть один глаз, вокруг была полная темнота, слегка разбавленная светом почти догоревшего костра. Он лежал на какой-то подстилке, заботливо укрытый сверху зеленым плащом. Тело почти окаменело. Израненное лицо полыхало огнем. Адски ныли бывшие пальцы. Сверху шумели гигантские деревья, а звезды равнодушно взирали вниз с огромного черного купола неба. А рядом лежала Ханджи. Свернувшись калачиком, в одной тонкой рубашке, прикрытая измятой длиннополой курткой. Пряди волос, выбиваясь из небрежного пучка, падали ей на лицо и руку под смуглой щекой. Сон расслабил мышцы лица и складочку между бровей. Дыхание было ровным. Очки криво висели поверх плотной черной повязки, скрывающей бывший глаз. Леви слегка пошевелился и почувствовал сковывающие тело и большую часть лица бинты. Уголок губ под ними непроизвольно дернулся. Ханджи умело оказывала помощь. Сколько раз она штопала его раны, он затруднялся сказать; её чуткие сильные пальцы проворно делали свое дело. И теперь Леви жив, только благодаря ей. Он обязательно отблагодарит её, позже. Обязательно. А пока... Мужчина вытащил из-под плаща пораненную руку и, затаив дыхание, стараясь не разбудить Ханджи, подцепил двумя здоровыми пальцами съехавшие очки. Осторожно поправив упавший на щеку темный локон, он положил стекляшки около себя, и снова замер, уже охраняя чуткий сон любимой женщины. *Ночь на Парадизе* ** - Эй, Леви… Как думаешь, они сморят на нас? Можем ли мы с гордостью посмотреть в глаза нашим погибшим товарищам?... Хватит нести чушь… ** - Это я привела вас сюда… Задача командора разведки – никогда не сдаваться! Армин, оставляю её на тебя! Кстати, Леви теперь твой подчиненный. Можешь делать с ним, что хочешь… ** - Ты знаешь, Леви, моё время наконец-то пришло… ** - Посвяти свое сердце! - Ханджи! ХАНДЖИ!!! ... Леви подскочил на месте. Громкий крик Армина стоял в ушах, отдаваясь глухим гулом в голове. Сердце билось пойманной птицей. Опять этот сон! Снова болела переломанная нога, и именно эта свербящая боль вернула его к действительности. Он здесь, в своей кровати и в своей комнате. Чистой и аскетичной: лишь шкаф, тумбочка, кровать и легкие занавески на приоткрытом окне. И инвалидное кресло. Про которое в последнее время Леви старался не вспоминать. Он опять перетрудил ногу, передвигаясь на костыле, и боль вгрызалась в плоть подобно титану. Габи, конечно, завтра выскажется по этому поводу, в свойственной ей манере объяснив мужчине, кто он такой. Леви еле заметно улыбнулся, в красках представляя эту картину. Черт, теперь не уснешь! Половина четвертого, судя по темноте за окном, решил мужчина. Леви лежал в своей чистой, пахнущей мылом и ромашкой постели, и снова вспоминал. Вспоминал лукавую ухмылку Фарлана и широко распахнутые зеленые озера Изабель, вспоминал холод и вонь грязной лужи, в которую его макнул Майк и голубые глаза Эрвина, сверкавшие из-под капюшона накидки, вспоминал робкую Петру и груду нашивок с крыльями свободы в верхнем ящике своего стола, вспоминал скрипучий смех Кенни и кровь на траве в лесу гигантских деревьев... Вспоминал первую встречу с Ханджи, её удивленные, сверкавшие весельем глаза, когда она наблюдала за его полётом, её крепкие руки, когда она неожиданно сильно обнимала его, подкравшись со спины, её высокий смех, её теплые губы, её жизнелюбие и бесконечный оптимизм. И свои последние слова, обращенные к любимой женщине: «Увидимся, Ханджи!». Чернила в проеме окна выцветали. Леви прикрыл глаза. Дыхание его выровнялось. Уже проваливаясь в тревожный сон, Леви снова оказался там, на поле боя. Чувствуя спиной холодный камень, ощущая невероятную усталость и облегчающую пустоту, он снова вглядывался в знакомые до боли лица своих друзей, лишь мельком зацепившись взглядом за родное лицо. Такое близкое, и такое далекое. Собрав последние силы, Аккерман приложил правый кулак к сердцу и улыбнулся. *** Когда совсем рассвело, завтрак был готов, а на столе уже дымилась чашка свежезаваренного чая, Габи тихонько заглянула в приоткрытую дверь комнаты Леви. И в удивлении застыла: на бледном лице безмятежно спящего мужчины блуждала легкая улыбка.